На льду

Мокрые ботинки оставляют следы на ступеньках. Йеспер что-то от меня скрывал. Мы встречались только у меня дома или в его городской квартире. Почему? Почему он так заботился о том, чтобы нас не увидели вместе? Дело тут не только в работе. Или?..

Я стою перед дверью и ловлю ртом воздух. Пять пролетов дались мне нелегко. Но я немного согрелась.

Вставляю ключ в скважину и сразу понимаю: что-то не так. Дверь не заперта. Я открываю ее и слышу хлопок внутри квартиры. Я всегда запираю дверь. И ни у кого нет ключа от моей квартиры, даже у Йеспера. Я оглядываюсь по сторонам. На лестничной клетке темно и тихо. Что, если кто-то прячется в квартире и ждет меня? Внутри все сжимается от страха. Я заглядываю в квартиру. В прихожей пусто. Я протягиваю руку, нащупываю выключатель. Загорается свет, я захожу внутрь.

Все на своих местах, но я чувствую, что что-то не так. В квартире сквозняк. Холодный ветер бьет по ногам. Я закрываю входную дверь, и воцаряется тишина. В квартире холодно, очень холодно. Где-то открыто окно. Не снимая обуви, я прохожу в гостиную и зажигаю свет. Все выглядит как обычно. Зеленые кресла работы Мальмстена, письменный стол с разложенными учебниками по физике. Учебу я совсем забросила. На секунду я задумываюсь, не засунуть ли учебники тоже в банку, чтобы они не мозолили мне глаза.

Я иду в кухню, откуда явственно слышен шум дождя на улице. Я зажигаю свет и замираю. Окно в кухне открыто. Я его очень редко открываю, но сейчас оно открыто нараспашку. Я подхожу к окну, чтобы закрыть его, и тут меня осеняет. Сигге. Я начинаю звать кота. Ищу его по всей квартире. Под кроватью, под диваном, в шкафу, на полке, в ванной. Но его нигде нет. И обычно он не прячется. Он мог только выпасть из окна.

Я возвращаюсь в кухню, припоминаю, закрыла ли я дверь, когда уходила на работу, но не могу ничего припомнить. Память словно отшибло. Утро кажется таким далеким. Я высовываюсь из окна, зову Сигге. Дождь хлещет мне по шее. Внизу черный прямоугольник двора. Кусты и деревья трепещут на ветру. Кота не видно. Я бегу обратно в прихожую, слетаю по лестнице и выбегаю во двор.

В ноздри мне ударяет запах земли и прелой листвы. Я иду по гравию под окно, поднимаю лицо кверху. Сквозь дождь вижу открытое окно в кухне. Не меньше десяти метров. Можно ли выжить, упав с такой высоты? На земле ничего нет. Опускаюсь на корточки. У стены, куда не попадал дождь, виднеется темное пятно. Я трогаю его пальцами, подношу их к свету. Это кровь. Кровавые следы ведут вдоль стены. Иду по ним, но дальше следы смыл дождь. Вижу щель в заборе, куда мог пролезть кот. Заглядываю туда, но вижу только улицу Вальхалавэген и снующие по ней машины.





Петер




Последние дни выдались ужасными. Во-первых, расследование зашло в тупик. Во-вторых, участие Ханне в собраниях вызывает у меня стресс. Она просто сидит и молчит. И из-за этого я нервничаю. Я понимаю, что роль консультанта – наблюдать за ходом дела и давать комментарии, но все равно мне не по себе. Я вижу, каким взглядом она смотрит на меня.

Иногда у меня возникает ощущение, что она ждет от меня каких-то действий. Что я заговорю с ней, объяснюсь, расскажу, почему сделал то, что сделал. Но, может, это только мое воображение. Угрызения совести дают о себе знать.

Но такова жизнь. Она как нарыв на заднице, который не дает покоя, и единственный способ избавиться от боли, это покончить с собой. Но я пока к этому не готов.

Машина останавливается. Голос Моррисса затихает в динамиках.

– Ты что, дрыхнешь, Линдгрен?

Я виновато улыбаюсь Манфреду и выхожу из машины на парковку при магазине «NK».

– Прости.

– Ничего.

Мы выходим на Хамнгатан. Рождественская торговля в самом разгаре. Улица заполнена людьми. С крыш и карнизов капает вода. Снег растаял, только кое-где вдоль стен домов жмутся грязные сугробы. Ярко-синее небо, свежий холодный воздух, словно белье после стирки. Солнечные лучи проникли между высотками и бросают блики на асфальт. Я жмурюсь от солнца, ищу офис «Клотс и Мор».

Агнешка Линден встречает нас на рецепции. На вид ей лет сорок. Одета в темно-синий строгий костюм. Прическа – аккуратный паж. Тонкие светлые волосы, румяные щеки. Женщина вся светится здоровьем. При виде ее мне вспоминается учительница физкультуры в школе. Ее звали Сиркка. Она все время рассказывала нам о пользе холодного душа после утренней пробежки вместо завтрака.

– Добро пожаловать, – приветствует она, пожимает руку, задерживает взгляд на мне и показывает в сторону коридора, вдоль стен которого висят гигантские постеры с моделями. – Весенняя коллекция, – поясняет блондинка и заводит нас в небольшой кабинет, окна которого выходят на Рейерингсгатан.

Мы присаживаемся на черные стулья для посетителей напротив ее рабочего стола. Агнешка достает блокнот. Стол безупречно чистый. Все ручки аккуратно собраны в серую пластиковую подставку. Женщина сцепляет руки и улыбается.

– Чем я могу вам помочь? Речь идет о Йеспере, не так ли? Журналисты звонят непрерывно.

Манфред кивает:

– Мы расследуем убийство в доме Йеспера Орре. От ваших коллег мы узнали, что вы ведете внутреннее расследование в отношении директора. Не расскажете поподробнее?

– Разумеется. В июне Йеспер устроил праздник. Он решил отметить свой сорок пятый день рождения в компании избранных директоров магазинов и дистрибьютеров. Половину оплатил Йеспер, половину – компания. В сентябре к нам поступила анонимная жалоба на то, что Йеспер злоупотребил своим положением и отпраздновал день рождения за счет фирмы. Я выполняю обязанности ревизора. В мои задачи входит расследовать подобного рода случаи и докладывать руководству о результатах.

– И к каким выводам вы пришли?

– Вы можете ознакомиться с отчетом. Коротко могу сказать, что сочла логичным, что компания оплатила часть счета, поскольку большинство гостей были напрямую связаны с бизнесом.

– Так он не сделал ничего противозаконного? – уточнил Манфред.

Агнешка улыбнулась и провела рукой по чисто убранному столу.

– И да и нет. Было бы лучше, если бы он обсудил это с финансовым директором до праздника. К тому же он сам одобрил счет, что противоречит нашим правилам.

– И что сказало на это руководство? – поинтересовался Манфред.

– Не знаю. Я не участвую в их собраниях. Но я слышала, что они не обрадовались. О Йеспере ходит много слухов. Вы ведь читаете газеты? А тут еще такое. Думаю, его положение в компании крайне шаткое, но попрошу вас не передавать мои слова другим.

Манфред кивает.

– Значит, вы считаете, что положение Йеспера шаткое. Были ли другие неприятности?

Агнешка выпрямляет спину и со вздохом продолжает:


– Вы все равно об этом узнаете. Одна из менеджеров проекта в отделе маркетинга обвинила Йеспера в сексуальных домогательствах. Я не знаю подробностей, но слухи такие были.

– Не могли бы назвать ее имя?

– Конечно. Ее зовут Денис Шёхольм, она на больничном. Я могу дать вам ее телефон.



Когда мы выходим на улицу, солнце уже зашло за тучи и небо потемнело.

– Прости, – говорит Манфред – Я правда думал, что эта встреча будет полезной.

– Нам надо поговорить с этой Денис. Интересно, почему другие коллеги ее не упоминали?

Манфред пожал плечами и толкнул дверь на парковку. Он пропустил меня вперед, и я едва протиснулся в щель между дверной рамой и его крупным телом.

– Может, боялись? Орре их начальник, – предположил я.

Манфред что-то буркнул в ответ. Обратно в участок мы едем в машине молча. Движение плотное. Я замечаю, что Манфред странно на меня поглядывает, пока мы ползем в пробке. В глазах у него тревога. Я начинаю нервничать.

– Все в порядке? – спрашивает он.

– Конечно, – бормочу я. Он молча включает музыку.

Качество, которое я ценю в Манфреде, это то, что он не лезет в чужие дела (если это не касается работы). Он никогда не будет расспрашивать, если видит, что я не желаю говорить. В отличие от женщин, которые постоянно интересуются, о чем я думаю, и ответа «ни о чем особенном» им всегда мало. Даже Санчес такая, хотя, казалось бы, работает в полиции. Все время спрашивает, как я себя чувствую, хотя я всегда отвечаю «все в порядке».

Наверно, это какая-то генетическая особенность прекрасного пола.



По приезде в Полицейское управление я иду в переговорную читать дело Кальдерона. Протоколы допросов, отчеты криминалистов, анализ пятен крови, тканей, отпечатков подошв, снимки с места преступления. За окном темно. Снежный ветер бьет в стекло.

Мы не нашли ничего общего между жертвами. Но все равно нам мерещится невидимая связь между Кальдероном и неопознанной женщиной в доме Орре.

Я кладу фотографии головы Кальдерона и головы женщины рядом и вижу очевидное сходство. Не может быть, чтобы два разных преступника совершили такие похожие убийства. Это было бы просто невероятно.

Стук в дверь вырывает меня из размышлений. Это Ханне.

– Ой, извини, – говорит она при виде меня.

Из вежливости или сочувствия (она похожа на грустную собаку) приглашаю ее войти. Она входит, закрывает дверь и садится напротив.

– Чем ты занят? – спрашивает она.

Я смотрю на бумаги, разложенные передо мной на столе. Фотографии трупов, многословные отчеты, содержащие больше вопросов, чем ответов.

– Читаю протокол.

– Вот как.

Вид у нее растерянный. Она подносит руки к волосам, словно проверяя, не растрепалась ли укладка (ни о какой укладке и речи нет. Густые каштановые волосы с проседью торчат во все стороны, напоминая мне колючее растение, которым поросли скалы в шхерах).

– Я подумала… – начинает она.

– Да?

– Что нам надо поговорить. Раз уж мы будем работать вместе и все такое.

– Хорошо. О чем?

Наши взгляды встречаются. Я вижу грусть в ее красивых серых глазах, которые я так хорошо помню. И знаю, что снова могу причинить ей боль, хоть и помимо своей воли.

– Слушай, прости, – говорю я. – Я не то сказал. Разумеется, мы можем поговорить.

Она делает глубокий вдох, кладет руки на колени.

– Ты настоящий козел, Петер, ты в курсе? Я киваю.

– Я не хотел причинить тебе боль, Ханне. Поверь мне. Ты последний человек на земле, которому я мог бы желать зла.

– Но тем не менее причинил. И продолжаешь причинять, притворяясь, что ничего не произошло. Ты это понимаешь?

Я прячу глаза. Изучаю крышку стола и пытаюсь привести мысли в порядок. Но это нелегко. В голове сплошной туман. Нужно ей как-то объяснить, но язык меня не слушается. Всегда хочу сказать одно, а с языка срывается совсем другое.

– Это сложно объяснить…Я думал, что поступаю так, как будет лучше для тебя, – говорю я и тут же жалею. Какие идиотские слова. Какое жалкое объяснение для женщины, которую подло бросили, пообещав новую жизнь. Но Ханне никак не реагирует, смотрит на сумерки и снежный дождь за окном.