На гребнях волн

– Нет-нет, не надо этих клише! – говорит она. – Давай попробуем быть европейцами. Не будем доставать телефоны во время еды.

– Хорошо, – отвечаю я и убираю телефон обратно в сумку. Заставить меня почувствовать себя вульгарной – это Мария Фабиола всегда умела. – А ты? У тебя есть дети?

Она колеблется, затем смотрит на меня, и лицо ее озаряется улыбкой.

– Три дочки! – отвечает она.

– Надо же, как в сказке! – говорю я.

Ее улыбка меркнет.

– О чем это ты? – спрашивает она.

– Ну, знаешь, в сказках всегда фигурирует число «три». Три медведя, три поросенка, три дочери. Волшебное число.

– Ты всегда чересчур увлекалась чтением, – говорит она.

«А ты – сочинительством!» – хочется ответить мне. Но мы обе давно выросли, так что я прикусываю язык.

Мы пьем вино и смеемся.

Скоро за соседний столик садятся несколько очень красивых девушек.

– Модели, должно быть, – шепчу я Марии Фабиоле.

Она отвечает: «Да», даже не глядя на них.

Столики вокруг моделей тоже быстро заполняются. По всему миру люди верят, что красота заразительна.

Мы слушаем, как модели болтают друг с другом – по-английски все они говорят с акцентом, – и пытаемся угадать, кто они по национальности. Русские, словачки, датчанки? Три из четырех курят. Проходящие мимо люди останавливаются, смотрят на них, идут дальше. Но скоро внимание к ним угасает; тогда одна из моделей встает и прохаживается по пьяцце, словно по подиуму, шагая от бедра.

– Эй, девки, – кричит она слишком громко, – как я вам?

Остальные начинают громко ее хвалить. Теперь к ним приковано внимание всей пьяццы, добрых две сотни глаз устремлены на них. Модели отводят взгляды и морщатся с таким видом, словно вовсе этого не хотели.

– Надеюсь, мои девочки не станут моделями, когда вырастут, – говорит Мария Фабиола.

Но что-то в ее голосе подсказывает, что на такой исход она не особенно надеется – словно к карьере моделей ее девочек влечет сила, перед которой невозможно устоять.

Приносят еду, и за обедом Мария Фабиола рассказывает о своих дочерях. Зовут их Симона, Клео и Мирабелла. Младшая интересуется балетом, а две старшие играют в теннис, как их отец.

Над пьяццей плывет звон колоколов. Мы видим, как из церквушки, держась за руки, выходят жених и невеста. Все в ресторане и на пьяцце встают и приветствуют их аплодисментами. Жених и невеста моргают, словно новорожденные, у которых глаза не привыкли к свету.

– А много времени ты тратишь на свои переводы? – спрашивает она, повернувшись ко мне.

– Немало, – отвечаю я. – Это ведь моя работа.

– Настоящая работа? – повторяет она. – Профессия?

– На визитке у меня написано так, – пожимаю плечами я.

– Можно посмотреть? – спрашивает она.

– Визитку? – удивленно переспрашиваю я. – Конечно, я как раз напечатала новые.

Я открываю сумочку и протягиваю ей визитку. Мария Фабиола рассматривает карточку, затем поворачивает и смотрит на свет. Я вдруг замечаю, что бумага тонкая и не лучшего качества. Она отодвигает визитку от себя и смотрит издалека.

– Извини, что я так погружена в себя, – говорит она вдруг. – Видишь ли, я здесь по делу.

Явно ждет, что я спрошу, по какому делу. Так я и поступаю.

– Я подумываю купить этот отель.

– Отель, в котором мы живем?

– Да, – отвечает она. – Может быть, и фестиваль тоже.

– Разве фестиваль продается? – спрашиваю я.

– О, Юлаби! – отвечает она. – Все на свете продается.

Я пытаюсь поймать ее взгляд, но она опускает глаза и начинает рыться в сумке. Наконец говорит: «Вот, нашла!» – и достает губную помаду.


Обратно в отель нужно возвращаться тем же путем. Мы идем рука об руку; я зачарована тем, что перед нами расстилается аллея, а далеко внизу – сияющее синее море. Сколько раз мы ходили вот так в детстве! И теперь все повторяется – на иных утесах, над иным океаном.

– Как ты считаешь, – говорю я, – что произошло в тот день, когда мы шли в школу и увидели ту белую машину.?.. – Стараюсь говорить как ни в чем не бывало, но голос меня выдает. По голосу понятно, что этот вопрос я долго обдумывала.

– Что? – говорит она.

– Помнишь белую машину? В ней сидел мужчина. А потом в школу приезжала полиция… – Я смотрю на нее и пытаюсь понять, неужели и правда забыла?

Еще минуту мы идем в молчании.

– Ах да, – говорит она наконец. – Странная вышла история.

– Ну да, – говорю я.

Она: «Ах да». И я: «Ну да». И все.

Я смотрю на нее, пытаюсь поймать взгляд сквозь солнечные очки. Но ее молчание и напряженный разворот плеч говорят мне: я снова ее потеряла.

Когда мы возвращаемся в отель, Мария Фабиола снова берет меня за плечи и целует в обе щеки – как здоровалась, так и прощается.





* * *


За завтраком я встречаюсь с Хью. Сегодня на нем рубашка персикового цвета, и ест он с серебряных приборов один. Мария Фабиола пропустила завтрак – не хочет со мной встречаться.

– Доброе утро, – здороваюсь я с ним.

– Доброе утро, – отвечает он и вытирает губы салфеткой.

Встает и жестом приглашает к нему присоединиться. Я сажусь, он помогает мне придвинуть стул, а затем возвращается на свое место.

– Сегодня уезжаете? – спрашивает он.

Я рассказываю, что свекровь сейчас собирает вещи и после завтрака мы отплываем на пароме. Он советует мне свой любимый ресторан в Неаполе, называет имя метрдотеля. Вот так живут богачи, думаю я. За дорогими блюдами тратят время на разговоры о других дорогих блюдах.

Подходит официант и предлагает мне капучино.

– Синьора Батиста здесь уже была, – говорит он. – Вы ее пропустили.

– Да, – отвечаю я. – Я проспала.

– Ох уж эти отели! – замечает Хью, когда официант уходит. – Все здесь все обо всех знают. Наверняка знают и то, что моя жена сейчас на массаже. Она единственный известный мне человек, который делает массаж в десять утра.

С Хью легко общаться. Я уже забыла, чем он занимается, и думаю о нем как об ушедшем на пенсию теннисисте. И разговор с ним – вроде урока тенниса для начинающего: он, тренер, посылает мне не слишком сложный мяч и ждет, пока я отобью. Если отбить не удается, посылает другой мяч.

Хью говорит, что очень рад со мной познакомиться: ведь подруг жены из времен ее детства, из Сан-Франциско, он почти не знает.

– Всегда пытаюсь представить себе, каково было там жить, – говорит он. – У моей компании офис неподалеку от Купертино, так что я нередко там бываю. Знаю одного человека, который занимается недвижимостью. Элитными домами. Валленберг его фамилия. Не знакомы с ним?

– Знала его когда-то, – говорю я. После той вечеринки в честь Марии Фабиолы я Акселя Валленберга больше не видела. – Он ходил в другую школу.

– Ах да, верно. Странно это, должно быть, – расти в школе, где вокруг одни девочки! Знаете, как всегда говорит об этом Мария?

Я округляю глаза. Он называет ее Марией?

– Она говорит, что вас там лишали индивидуальности. Делали копиями друг друга. И единственный способ с этим бороться состоял в том, чтобы как-то выделиться из толпы.

Я долго не знаю, что сказать, и наконец отвечаю:

– Что ж, Мария Фабиола, бесспорно, выделяется из толпы!

Он вежливо улыбается – ясно, что слышит такое не в первый и не во второй раз, – и машет официанту, прося кофе.

– Как вы думаете, если бы вы переехали в район залива, отправили бы своих дочерей в школу «Спрэгг»? – спрашиваю я.

Хью долго смотрит на меня.

– Дочерей? – переспрашивает он. Снова долго молчит, и что-то в его взгляде меня пугает. Наконец он спрашивает: – А кто сказал вам, что у меня есть дочери?

О боже, думаю я.