На гребнях волн

– Я много лет прожила в Лиссабоне. Там вышла замуж, там родился мой сын. Но после кончины мамы… в общем, решила, что лучше переехать поближе к папе.

О смерти моей матери она ничего не говорит.

– И чем занимается твой муж в Сан-Франциско? – спрашивает она.

– Он футбольный тренер в старшей школе, – отвечаю я.

– М-м… волонтер?

– Нет, это его работа. В новой школе в Пресидио.

Она спрашивает о школе, а я рассказываю и об этом, и о том, как изменился Сан-Франциско. Мы ведем светскую беседу – очень уж светскую. Словно соседи в самолете, которые перекидываются несколькими репликами, затем надевают наушники и не обращают друг на друга внимания до конца полета.

Появляется служитель, уже другой, с двумя бокалами просекко на подносе. На фигуру Марии Фабиолы он откровенно пялится.

– За встречу, – говорит она и звенит бокалом о мой бокал.

– За встречу, – отвечаю я.

Она выпивает половину бокала одним глотком.

– А с кем-нибудь из «Спрэгг» ты видишься?

– Да, со многими.

– Правда? Ну расскажи, кто там как!

Я рассказываю о Джулии, о ее доме в Тайбероне, о практичных туфлях и водолазках. Рассказываю о Фейт – о том, что ее дочери ходят в «Спрэгг» и как она любит нашу школу.

Но Фейт и Джулия Марию Фабиолу, похоже, совсем не интересуют. Вместо этого, к моему удивлению, она спрашивает о Милле, девочке, с которой мы никогда не дружили. Теперь она владелица галереи.

– О, с ней просто безумная история! – говорю я.

– Рассказывай, – велит Мария Фабиола и откидывается на спинку шезлонга.

На миг я словно забываю о времени и месте: я снова школьница, снова на Чайна-Бич, сплетничаю с лучшей подругой.

– Милла наняла эту женщину и повсюду таскает ее за собой.

– Что за женщина? – спрашивает Мария Фабиола.

– Что-то вроде постоянной советчицы, – отвечаю я. – Милла называет ее «моя Интуиция».

– Как-как?

– Милла больше не доверяет своей интуиции, – объясняю я, – и наняла эту женщину, чтобы она работала ее интуицией. Всюду берет ее с собой, обо всем советуется и без нее не принимает никаких серьезных решений.

– Забавно! – говорит Мария Фабиола. – Мы ничего больше не желаем делать для себя сами. Все отдаем на аутсорсинг: готовку, уборку в доме, присмотр за детьми…

Я молча улыбаюсь. Отдать хоть что-нибудь из этого «на аутсорсинг» мне не позволяют доходы.

– …и даже интуицию!

И смеется своим дивным серебристым смехом.

– Знаешь, я так рада, что мы встретились! – говорит она, отсмеявшись.

В этот миг мне кажется, что она действительно очень рада. И все как в тринадцать лет: смех Марии Фабиолы – награда, ее внимание – драгоценный приз.

К нам пробирается мужчина в нежно-розовых шортах и белой рубашке с отложным воротничком. Он все ближе, и до меня вдруг доходит: это и есть муж Марии Фабиолы. Он старше нас – должно быть, лет пятидесяти пяти, – но в хорошей физической форме. Выглядит словно теннисист на покое, а волосы, чуть длиннее обычного, намекают на артистизм натуры.

– Привет, солнышко! – говорит Мария Фабиола. – Как теннис?

Я угадала!

Он наклоняется и целует ее в щеку. Кончик носа у него шелушится, от него пахнет смесью пота и крема для загара.

– Я снова чемпион! – говорит он. И смотрит на меня так, словно только что заметил.

– Юлаби, это Хью, – говорит Мария Фабиола. – Хью, это Юлаби, сюрприз из прошлого.

Мы жмем друг другу руки. У Хью загорелые пальцы с гладкими отполированными ногтями.


– А где вы познакомились? – спрашивает он, и на миг я теряю дар речи. Мой муж услышал имя Марии Фабиолы на нашем третьем свидании.

– Росли по соседству, – отвечает Мария Фабиола.

Так вот к чему все свелось. Я для нее – соседка из детства, не больше.

– Ну да, ну да, – говорит он, – опасные улицы Си-Клиффа! Очень рад, что вы выжили. Говорят, оттуда немногие выходят живыми!

Я вежливо улыбаюсь и вглядываюсь ему в лицо, ища следы иронии. Следы того, что он знает о наших фальшивых похищениях, знает о смерти Джентл. Но лицо Хью спокойно и безмятежно. Похоже, он не в курсе.

Смотрю на Марию Фабиолу – и вижу лишь собственное отражение в ее солнечных очках.

Он спрашивает, живу ли я по-прежнему возле Залива, я отвечаю, что да. Говорю, что я переводчица. Тут Мария Фабиола снимает очки и переспрашивает, прищурившись:

– Кто-кто?

– Надо же, умирающая форма искусства! – говорит Хью. – И надолго вы на Капри?

– Завтра уезжаем, – говорю я. – Я здесь со свекровью. А вы?

– Проживем еще несколько дней, – отвечает он. – Мы каждый год сюда ездим на неделю или на две.

– Как мило, – говорю я, и собственный голос кажется мне чужим.

– Детка, что хочешь на обед? – спрашивает Хью у Марии Фабиолы. – Заказать тебе как обычно?

– Надоела мне здешняя еда, – со вздохом сообщает Мария Фабиола и, повернувшись ко мне, добавляет: – Четыре дня подряд один и тот же салат!

– Не хочешь сходить со мной на пьяццу[8] и перекусить? – предлагаю я.

– Да, я бы прошлась, – соглашается она. – Не возражаешь, Хью?

Он не возражает; но, пока Мария Фабиола поднимается с шезлонга, не спускает с нее глаз с каким-то странным выражением лица. Не сразу мне удается понять, что это такое. С такой тревогой родитель смотрит на ребенка, идущего на экзамен, к которому он не подготовился.

Мария Фабиола натягивает ярко-голубое платье, сует ноги в белые эспадрильи. Я, вернувшись к своему шезлонгу, надеваю шлепанцы и белую пляжную тунику: ей уже несколько лет, она выгорела на солнце и приобрела оттенок топленого молока.

Мы выходим из отеля и пускаемся в путь по аллее. Мария Фабиола предлагает зайти в магазин «Миссони».

– Тебе понравится! – обещает она.

Продавщица улыбается Марии Фабиоле, как старой знакомой. Я говорю, что ищу пляжную тунику, и мне тут же приносят несколько вариантов на выбор. Пока я переодеваюсь, слышу, как продавщица расхваливает цвет платья Марии Фабиолы.

– Цвет знаменитого Голубого Грота! – говорит она.

Лесть срабатывает: Мария Фабиола примеряет длинную струящуюся зелено-голубую юбку.

– Что думаешь? – спрашивает она у меня, любуясь собой в зеркале.

– Выглядит невероятно, – искренне отвечаю я. – Ты похожа на русалку.

Она немедленно покупает юбку. Я невольно слежу за тем, с какой легкостью она протягивает свою кредитную карточку.

– А ты что-нибудь возьмешь? – спрашивает Мария Фабиола.

– Зайду сюда попозже, – вру я.

Мы идем дальше, вниз по склону. Легкий ветерок с моря прогоняет жару. Проходим мимо двух карабинеров, разговаривающих с фотографом.

– А ты знаешь, что здесь запрещено фотографировать без разрешения? – говорит Мария Фабиола. – Вчера мы с Хью плавали в море, а вокруг было невероятное количество рыбацких лодок, и в них люди с камерами. Папарацци. Хотели снять вечеринку на яхте какого-то рэпера.

Не знаю, что на это ответить, и наконец говорю:

– Да, это неприятно.

Мы проходим мимо церкви, где сейчас начнется венчание. У ограды выстроились с букетами подружки невесты: на них шелковые платья цвета темной фуксии, слишком тяжелые для такой жары.

Мы с Марией Фабиолой подходим к пьяцце. Выбираем неброский и относительно пустой ресторан, садимся за столик на веранде, в тени. Подходит официант: мы заказываем по бокалу вина, прошутто, дыню и салат капрезе на двоих. Посреди пьяццы мальчуган пинает мяч, а потом бежит за ним; я провожаю его глазами.

– У тебя есть дети? – спрашивает она.

– Один, – отвечаю я, – мальчик. – И почему-то чувствую необходимость объясниться. – Я поздно стала мамой, – рассказываю я. – Первый брак продержался недолго. Потом было два выкидыша, и оба раза это было очень тяжело. Но наконец у меня есть ребенок, и я так счастлива!

Я рассказываю о Габриэле – о том, как он обожает поезда.

– Такой уж возраст, – говорю я и тянусь за телефоном, чтобы показать ей фотографию.