На гребнях волн

Оказавшись в своей комнате, я оглядываюсь. Меня не было здесь всего день, но все выглядит как-то по-новому. Смотрю на кукол, которых я собирала, когда была помоложе. Одна в красном платье для фламенко, другая в кимоно. Я привыкла думать о них как о «своей коллекции», но теперь вижу, что куклы выглядят дешево. Вульгарно. Платья из дешевой материи, на фарфоровых личиках смесь удивления и скуки.

– Мария Фабиола, ты ведь завтра идешь в школу? – спрашивает мама. – Постирать твою форму?

– Разумеется, иду! – отвечает Мария Фабиола. – Думаю, нам обеим стоит пойти. Ведь Юлаби говорит: она хочет побыстрее вернуться к нормальной жизни. И, наверное, надо поскорее сказать всем в школе, что с ней все в порядке, чтобы они не беспокоились. Я слышала, о ней даже собирались отслужить молебен!

Мама смотрит на меня.

– Да, я хочу пойти, – говорю я.

– Ну, в полицию твой отец уже позвонил, – говорит мама. – А мистеру Мейкпису позвоню я завтра утром.

За ужином все молчат. Мария Фабиола часто, демонстративно и притворно зевает – готовится сразу после еды отойти ко сну.

– Как же мы устали! – восклицает она и сжимает мою коленку под столом. – Не возражаете, если мы не будем убирать со стола?

– Что ты, совсем не нужно, – отвечает мама.

Я понимаю, что Мария Фабиола уже очаровала моих родителей так же, как очаровывает всех своих подруг. Возможно, и мне не досталось только потому, что она рядом.

Евы сейчас нет, она гостит у какой-то подруги, так что Марию Фабиолу устраивают на ночь у нее в комнате, рядом с моей. Я заползаю в кровать, и глаза немедленно закрываются, словно веки налились свинцом. Между мною и лестницей комната Марии Фабиолы. Она стоит в дверях, словно тюремщик в ночнушке.

– Ладно, спи, – говорит она, – а завтра по дороге в школу согласуем наши версии. Потом в обеденный перерыв позвоню на Эй-Би-Си и скажу, что мы готовы прийти к ним вместе. Юлаби!

Но я уже отрубаюсь.

– Что? – с трудом спрашиваю я.

– Я так рада, что ты жива! – говорит она.

Не знаю, что сказать на это. Я уже почти сплю.

– Так и скажу на Эй-Би-Си, – говорит она, стоя надо мной во тьме. – «Я так рада, что ты жива!» Как тебе? По-моему, неплохо!





29




Проснувшись, обнаруживаю перед собой живот Марии Фабиолы. Она стоит надо мной и трясет за плечо.

– Наконец-то проснулась! Твои родители хотели дать тебе поспать, но нам пора в школу. Выходим через пятнадцать минут.

Я закрываю глаза.

– Нет, нет, не засыпай! Твоя мама поговорила с мистером Мейкписом. На утреннем собрании он всем объявит, что ты вернулась. А потом, на первой перемене, хочет поговорить с нами обеими. А потом приедет корреспондент из «Кроникл» и возьмет у нас интервью. Вставай, дорогая, нас ждут великие дела!

Я не верю своим ушам. И это – все та же Мария Фабиола?

– И что мы скажем? – спрашиваю я.

– Придумаем по дороге в школу, – отвечает она. – На «Кроникл» потренируемся, а окончательную версию изложим Эй-Би-Си. Надо будет позвонить продюсеру и сказать: они не поторопились, так пусть теперь не удивляются, что «Кроникл» перехватила у них сюжет! И пусть понервничают! Давай-ка одевайся быстрее! – и кладет на кровать мою форму.

Сев на кровати, я замечаю, что мама не только постирала форму Марии Фабиолы, но и погладила: от ее матроски и синей юбочки идет запах горячего утюга. Форменные гольфы мы обычно носим приспущенными, как носки, но теперь Мария Фабиола натянула их почти до колен и надела мои лоферы, которые я почти не ношу.

Повернувшись ко мне спиной, она открывает мой ящичек для мелочи и начинает там рыться.

– Только не говори, что хочешь в лоферы положить монетки! – говорю я.

– Одевайся давай, – откликается она. – Уже опаздываем.

Мы уже идем к дверям, когда нас окликает папа.

– Нет-нет, девочки, – говорит он, – я вас подвезу!

– Джо, с нами все будет хорошо! – говорит Мария Фабиола.

Она называет моих родителей по именам, Джо и Грета. И они почему-то с этим мирятся.

– Сами дойдем, – поддерживаю я.


– Ни в коем случае, – отвечает он. – Я вас отвезу. Садитесь.

Согласовывать версии в машине – не вариант. За рулем папа, на пассажирском сиденье мама, позади между нами Свея, да и дорога длится от силы минуты две. Мария Фабиола пытается написать мне записку, но почерк у нее кошмарный, а от тряски и вовсе ничего не разберешь. А выйдя из машины, мы немедленно оказываемся в гуще людей.

На утреннем собрании папа и мама сидят справа от меня, Мария Фабиола слева и держит меня за руку. На мистере Мейкписе сегодня красная «бабочка». Он объявляет, что все счастливы моему возвращению, и зал взрывается аплодисментами.

После собрания родители идут в кабинет директора поговорить с мистером Мейкписом и мисс Кейтениз. А мы гордо шествуем по школе: Мария Фабиола с одной стороны от меня, Джулия с другой, а сзади, словно фрейлина за королевой, вышагивает Фейт. Я потрясена тем, как радостно встречают меня бывшие подруги и одноклассницы: нескончаемые объятия, радостные записки и даже несколько помятых цветов, просунутых через решетку в мой шкафчик.

Первый урок после собрания – литература. Мистер Лондон объявляет, что сегодня мы начнем изучать «Одиссею» Гомера. Еще одна уловка, чтобы впечатлить родителей и директоров старших школ. Кто в нашем возрасте читает «Одиссею»? Но это изюминка школы «Спрэгг».

Мистер Лондон достает из коробки новый мелок и пишет на доске: «РОДНОЙ ДОМ» – крупным, размашистым почерком. Нас учат писать аккуратно, по линеечкам; но еще учат, что неразборчивый размашистый почерк – признак настоящего мужчины.

– Что такое для вас «родной дом»? – спрашивает он, сложив руки за спиной.

И смотрит на первый ряд.

– Еда? – первой откликается Туа, девочка, известная своей анорексией.

– Хорошо, – говорит мистер Лондон и записывает на доске «еда», а пониже добавляет «питание». – Что еще?

– Бесячие сестры! – хихикнув, отзывается Кей Ти.

Она считает себя ужас какой остроумной; увы, окружающие этого мнения не разделяют. И теперь она пожимает плечами и оглядывается вокруг, словно говоря: «А что, нет?» Остальные мрачно утыкаются взглядами в парты.

Мистер Лондон покорно записывает своим размашистым почерком и это. Потом дует на мелок.

– Мария Фабиола? – спрашивает он.

– Дом – это пристанище после долгого путешествия, – отвечает она.

Он сочувственно кивает, повторяет: «Пристанище» – и записывает это слово на доске, подчеркнув тремя линиями.

Я понимаю: скоро он спросит и меня. Сделает вид, что вспомнил обо мне в последнюю минуту, но на самом деле весь урок только этого и ждал, думал только о Марии Фабиоле и обо мне. О девочках, которые пропадали и нашлись.

– Юлаби?

– Салфетки, – отвечаю я.

– Ладно, – говорит он. – Тоже хорошо. – Но слово «салфетки» на доске не пишет.





* * *


Следующий урок нас разделяет: это математика, а математикой мы занимаемся в разных группах. Мы с Марией Фабиолой договариваемся после урока встретиться в холле, вместе пойти к мистеру Мейкпису и по дороге разработать план. Я долго ее жду, удивляясь: может быть, я что-то перепутала? Наконец, видя, что уже опаздываю, бегу в кабинет директора, здороваюсь с мисс Патель, секретаршей, и сажусь. Пока жду, беру со стола брошюрку под названием «Льготное обучение в школе «Спрэгг»». На обложке фото девочки-мулатки из седьмого класса. Все у нас знают, что ее семья одна из самых богатых в школе: отец у нее известный музыкант. Ее родители выплачивают полную стоимость обучения и каждый год вкладывают кучу денег в школьную лотерею.

Входит Мария Фабиола, и я сразу понимаю, почему она опоздала: за это время она заплела волосы в две французские косы и переплела на затылке. С такой прической вид у нее сразу и более хрупкий, и более внушительный. Она садится рядом со мной и шепчет:

– Подражатель Убийцы-Зодиака. Говорим, что это он.

Из кабинета выходят мистер Мейкпис и мисс Кейтениз, а с ними худощавая женщина в розовом кардигане и черных брюках в обтяжку. У нее тонкая кожа, и вокруг рта и глаз уже заметны морщинки – и все же она ослепительно красива; ее легко себе представить на Ноб-Хилл с любовником и сиамскими котами.

– Девочки, – говорит мистер Мейкпис, – мы решили немного изменить последовательность мероприятий. Я надеялся встретиться с вами до интервью с «Кроникл» и узнать побольше о тех ужасных, ужасных испытаниях, что вам пришлось перенести. Но вышло так, что журналистка из «Кроникл» приехала раньше времени – даже раньше полицейских! Итак, познакомьтесь с моей дорогой Шелли Шайн…

– Стайн, – поправляет его журналистка. – Шелли Стайн.

Мистер Мейкпис багрово краснеет.

– Да, с моей дорогой Шелли Стайн. Она позаботится о… – он запинается; похоже, ошибка в фамилии его сбила и лишила уверенности, – о вас, юные леди, – договаривает он наконец.

Мы представляемся и по очереди пожимаем Шелли руку, неожиданно мозолистую. Потом нас ведут в маленький зал для совещаний, и мы с Марией Фабиолой устраиваемся бок о бок на вертящихся стульях. Красота Шелли Стайн, как видно, произвела на мистера Мейкписа и мисс Кейтениз гипнотическое действие: едва она просит их уйти, чтобы иметь возможность поговорить с нами наедине, они исчезают, пятясь, словно крабы.

– Не стоит и упоминать, – добавляет с порога мистер Мейкпис, – что вы можете расспрашивать девочек и о школе, и об учебе. Пожалуйста, чувствуйте себя совершенно свободно! Обе посещают «Спрэгг» с детского сада, обе – примерные ученицы.

– Чудесно! – отвечает Шелли Стайн и одаряет мистера Мейкписа улыбкой, призванной сразу и очаровать, и поторопить его уход.

К нам она поворачивается уже с другой улыбкой – сочувственной, приглашающей к откровенности.

– Девочки, я хочу, чтобы вы были со мной откровенны, так что буду откровенна сама. Уже много лет я пишу в нашей газете о садоводстве. И еще о проблемах женщин. Но ваша история… в общем, вышло так, что никто не был расположен за нее взяться. К тому же сейчас зима, о садоводстве много не напишешь. Так что я вызвалась взяться за этот сюжет.

– Никто не был расположен, потому что этим уже занимается Эй-Би-Си? – уточняет Мария Фабиола.