Мысли узника святой Елены
Часть 30 из 66 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Меня мучает бессонница.
23 мая
Гурго, мой друг, я не могу идти дальше[448].
2 июня
Исключительная вещь во мне – это моя память. Еще мальчиком я знал логарифмы тридцати или сорока чисел; во Франции я не только знал имена офицерского состава всех полков, но и где корпус был сформирован, в каких сражениях отличился; я даже знал их моральный дух.
3 июня
32-ая полубригада готова была отдать жизнь за меня, потому что после Лонато я написал: 32-я там: я спокоен. – влияние слов на людей поразительно[449]!
13 июня
По моему мнению, я должен был погибнуть при Ватерлоо или, возможно, несколько раньше. Если бы я умер в Москве, я имел бы, вероятно, репутацию самого великого завоевателя, когда-либо известного. Но в конце концов фортуна посмеялась надо мной. Ужасно, что когда человек ищет своей смерти, он не находит ее. Многие были убиты вокруг меня, передо мной, позади меня, – всюду, но ни одна пуля не задела меня.
14 июня
Подъезжая к Ландсхуту, я встретил ретирующегося Бессьера. Я приказал ему развернуться и маршировать вперед. Он возразил, что там слишком сильный противник. – Идите вперед, – сказал я, и он повиновался. Враг, видя как он переходит в наступление, подумал, что французы сильнее его и отступил. На войне все идет в ход. Высокая мораль лучше превосходства в силах позволяла одерживать мне победы.
17 июня
Гудсон Лоу говорит что я самый хитрый человек в мире. Что я знаю, как принять кроткий вид, если хочу добиться своего. Что именно так я собираюсь выиграть О’Миру. Что принимая лорда Амхерста, я сказался больным и, поскольку тот скоро уезжает [с острова], губернатор не сможет разрушить эффект всего сказанного мной; что я завоевал сердце его Светлости, который известен как не самый умный человек.
Я не желаю иметь никаких отношений с сэром Гудсоном. Пусть он оставит меня в покое, поскольку в веках его дети будут краснеть при одном упоминании собственного имени. Боже праведный! Как вы ошибаетесь, нет человека более бесхитростного, чем я! Напротив, моя беда в том, что я слишком спокойный. Ах! мошенник губернатор![450]
3 августа
Гудсон Лоу прежде думал, что ничего из того, что здесь происходит, не станет известным в Европе. Он, вероятно, собирается закрыть солнце своей шляпой. Но все еще есть миллионы людей в мире, интересующихся моей судьбой.
Не одежда делает человека тюремщиком, но собственные манеры и мысли.
24 августа
Неудачи, как вы видите, следуют одна за другой, и когда наступает беда, все идет не так, как надо. Если бы только сражение при Виттории произошло раньше, чем я подписал перемирие! Но это случилось как раз в тот момент, когда я был связан по рукам и ногам. Когда союзники узнали, что моя армия разбита, я потерял свою артиллерию, свой обоз, и что англичане маршируют во Францию, они заключили, что я проиграл. Французы многого не сделали для меня тогда. Во время Каннае римляне удвоили свои усилия, но это случилось потому, что каждый оказался на пороге смерти, грабежа, насилия. Так следует воевать, но в современных кампаниях все опрыскано розовой водой.
28 августа
Иисус вешался, и его примеру следуют многие фанатики, вообразившие себя пророками, мессиями, по нескольку каждый год. Что же является несомненным – так это то, что в в ту эпоху мысли и мнения устремились к единственности Бога, и тем, кто начинал проповедовать, учение было хорошо передано: обстоятельства сделали это возможным. Точно также в моем случае, – возникнув из нижних слоев общества, я стал императором, потому что обстоятельства и мнения были на моей стороне.
3 сентября
Если (Гудсон Лоу) бы мог, он предписал бы мне завтракать в один час, обедать в другой, ложиться спать в то время, которое было им предписано, и лично бы контролировал, что все его указания выполняются. Однажды он споткнется сам об себя. Он не понимает, что ему посчастливилось быть записанным в историю.
28 сентября
О’Мира выступил против Гудсона Лоу и сказанный ему, что по его мнению я не проживу и шести месяцев в таких условиях. Хорошо иметь такого свидетеля, это раздражает губернатора.
29 сентября
Cвятой Наполеон должен быть очень обязан мне, и сделать все, что в его власти, чтобы помочь мне. Бедняга: никто прежде не знал его. Он не имел даже своего дня в календаре. Я получил такой один, и убедил римского Папу назначить его на пятнадцатое августа, к дню моего рождения.
2 ноября
Я мог бы выслушать известие о смерти моей жены, моего сына, или всей моей семьи, сохранив самообладание. Не было бы ни малейшего признака эмоций, ни одного движения лица. Внешне я казался бы безразличным и спокойным. Но, оставшись один в своей комнате, я бы страдал. Тогда человеческие чувства рвали бы мое сердце.
30 ноября
Король Баварии не желал отдавать свою дочь Евгению, заявляя, что он не знал об усыновлении и рассматривал его только как виконта де Богарне. Жозефине пришлось вынести некоторое высокомерие в Мюнхене, где они открыто обсуждали в ее присутствии привязанность принцессы и баденского принца. Когда я появился в Мюнхене, Электор застал меня изучающим некую леди под вуалью. Он поднял вуаль, под которой оказалась его дочь; я счел ее очаровательной и, признаюсь, несколько обеспокоился. Я предложил молодой леди присесть, а позже прочитал лекцию ее гувернантке. С каких это пор принцессы могут влюбляться? Они – просто политический товар.
Королева Баварии была очаровательна, я наслаждался ее обществом. Однажды, когда король отправился ранним утром на охоту, я пообещал присоединиться к нему, но вместо этого нашел королеву и пробеседовал с ней добрых полтора часа. Это послужило основанием для сплетен, король очень сердился, и при встрече отругал ее. Она возразила: разве я должна была указать ему на дверь? Впоследствии я дорого заплатил за свою галантность, поскольку они следовали за мной во время моего путешествия по Италии и всюду отставали; их кареты ломались ежеминутно, я мне пришлось пригласить их в свою; они доехали со мной до Венеции. И все же меня это не раздражало, поскольку принесло мне новую королевскую семью[451].
21 декабря
Независимо от того, что говорят, я могу создать или или разрушить репутацию губернатора. Всему, что я захочу сказать относительно него и его безобразного поведения, его идеи отравить меня, будут верить.
25 декабря
Война – исключительное искусство; я могу заверить вас, что участие в шестидесяти сражениях не научило меня ничему тому, о чем я не знал бы в уже первом. Важнейшее качество генерала – решительность, и оно даруется Небесами.
1818 год
7 января
Что меня восхищает в Александре Великом – это не его кампании, для которых мы не имеем никаких средств оценки, но его политический инстинкт. Его обращение к Амону стало глубоким политическим действием; таким образом он завоевал Египет. Если бы я остался на Востоке, то, вероятно, основал бы империю, подобно Александру, совершил паломничество в Мекку, где преклонял бы колена и молился, но только если это имело бы смысл[452]!
13 января
Какая скука каждый день! Какое мучение!
29 января
Чтобы быть хорошим генералом, человек должен знать математику; она ежедневно помогает выстраивать идеи. Быть может, всем своим успехам я обязан моим математическим концепциям. Генерал никогда не должен допускать фатальных ситуаций. Мое большое достоинство, моя самая выдающаяся черта, – в том, что я вижу вещи ясно; тоже самое с моим красноречием, – я могу выделить существенное в каждом вопросе от всего остального. Большим искусством в ведении битвы является способность менять план действий в разгар схватки; это моя собственная идея, и весьма новая.
Искусство войны не вознаграждает сложные маневры; простейшие и есть лучшие, здесь превалирует здравый смысл. Если задаться вопросом – как это генералы делают грубые ошибки, то это происходит потому, что они пробуют быть умными. Самая же трудная вещь – это предположить план врага и отсеять правду среди всех полученных сообщений. Остальное просто требует здравого смысла; это похоже на боксерский матч, – чем сильнее вы ударите кулаком, тем лучше. Также необходимо уметь хорошо читать карты.
18 февраля
Вы имеете наглость говорить о воинской повинности во Франции; она ранит вашу гордость, потому что затрагивает все классы общества. О, как отвратительно, что сын джентльмена должен быть обязан защищать свою страну, как будто он один из толпы!
Воинская повинность не сокрушала права ни высших классов подобно вашей банде вербовщиков, ни простонародья, потому что они бедны. Моя чернь стала бы самой образованной в мире. Все мои усилия были направлены на то, чтобы просветить нацию вместо того, чтобы ожесточить ее невежеством и суеверием.
14 мая
(К О’Мира)
Так что Вы собираетесь покинуть нас, доктор? Общество сочтет их достаточными трусами, чтобы напасть на моего доктора?
25 июля
(К О’Мира)
Преступление свершится быстрее. Я жил слишком долго для них. Ваши министры бесстыдные люди. Когда Папа Римский был во Франции, я бы скорее отрезал свою правую руку, чем подписал бы приказ и оставил его без врача.
Когда Вы прибудете в Европу, встретьтесь с моим братом Жозефом или отправьте ему письмо. Вы сообщите ему, что я желаю, чтобы он передал Вам бумаги, содержащие частные и конфиденциальные письма от императоров Александра и Франца, короля Пруссии и других европейских монархов, и которые я вручил его заботам в Рошфоре. Вы опубликуете их, покрыв всех этих монархов позором. Когда я обладал силой и властью, они просили моего покровительства и вылизывали пыль под моими ногами. Теперь, невзирая на мой пожилой возраст, они подло угнетают меня, отобрали от меня жену и ребенка. Прощайте, О’Мира, мы никогда больше не встретимся. Будьте счастливы!
26 сентября
Вот чудесное дитя рядом со своей матерью, вон там, справа, ближе к камину. Вы узнаете ее по ее цветам: это Мария Луиза; она держит сына на руках. И еще один, – вы узнали его? Это – имперский принц. На двух других изображена Жозефина: я любил ее так нежно! Вы изучаете эти большие часы? Это будильник Фридриха Великого, я нашел его в Потсдаме, – самая ценная вещь во всей Пруссии! Мой камин не слишком роскошен, как видите. Бюст моего сына, два канделябра, две серебряных позолоченных чаши, два графина для кельнской воды, маникюрные ножницы, небольшое зеркало. Это далеко от блеска Тюильри: но что с того, что я потерял власть, со мной осталась моя слава и мои воспоминания.
1819 год
23 сентября
– Ну, доктор, что вы думаете об этом? Я, вероятно, слишком долго нарушаю пищеварение монархов?
(Антоммарки: Вы переживете их, сир)
– Нет, доктор, работа англичан почти сделана. Основная пружина механизма уже сломана.
28 сентября
Я закрываю дверь для ваших лекарств до завтра. Мне нужно решить некоторые математические задачи.
4 октября
Моя страна! моя страна! Если бы только Cвятая Елена была Францией, я был бы счастлив и на этой проклятой скале.
Ах! Доктор, где синее небо Корсики? Судьба решила, что я не увижу вновь те места, к которым зовут меня воспоминания детства.
5 октября
Dottoraccio di Capo Corso! Куда вы пропали? Вышли без моего разрешения? Вы новичок здесь, так что я прощаю вас; но ни граф Бертран, ни генерал Монтолон не вышли бы без моего разрешения[453].
14 октября
Мне дискомфортно: я хотел бы спать, читать, или делать хоть что-нибудь. Aere – Расин, доктор; Вы находитесь на стадии[сцене]; прибудьте; я слушаю, – Андромаха. Это – игра[пьеса] несчастных отцов.
(«Я пошел в пятно[место], где сохранен моим сыном,
Кого, как только в каждый день Вы разрешаете мне видеть,
Все, все, что оставляют оба из, запугивают и Монетный вес;
23 мая
Гурго, мой друг, я не могу идти дальше[448].
2 июня
Исключительная вещь во мне – это моя память. Еще мальчиком я знал логарифмы тридцати или сорока чисел; во Франции я не только знал имена офицерского состава всех полков, но и где корпус был сформирован, в каких сражениях отличился; я даже знал их моральный дух.
3 июня
32-ая полубригада готова была отдать жизнь за меня, потому что после Лонато я написал: 32-я там: я спокоен. – влияние слов на людей поразительно[449]!
13 июня
По моему мнению, я должен был погибнуть при Ватерлоо или, возможно, несколько раньше. Если бы я умер в Москве, я имел бы, вероятно, репутацию самого великого завоевателя, когда-либо известного. Но в конце концов фортуна посмеялась надо мной. Ужасно, что когда человек ищет своей смерти, он не находит ее. Многие были убиты вокруг меня, передо мной, позади меня, – всюду, но ни одна пуля не задела меня.
14 июня
Подъезжая к Ландсхуту, я встретил ретирующегося Бессьера. Я приказал ему развернуться и маршировать вперед. Он возразил, что там слишком сильный противник. – Идите вперед, – сказал я, и он повиновался. Враг, видя как он переходит в наступление, подумал, что французы сильнее его и отступил. На войне все идет в ход. Высокая мораль лучше превосходства в силах позволяла одерживать мне победы.
17 июня
Гудсон Лоу говорит что я самый хитрый человек в мире. Что я знаю, как принять кроткий вид, если хочу добиться своего. Что именно так я собираюсь выиграть О’Миру. Что принимая лорда Амхерста, я сказался больным и, поскольку тот скоро уезжает [с острова], губернатор не сможет разрушить эффект всего сказанного мной; что я завоевал сердце его Светлости, который известен как не самый умный человек.
Я не желаю иметь никаких отношений с сэром Гудсоном. Пусть он оставит меня в покое, поскольку в веках его дети будут краснеть при одном упоминании собственного имени. Боже праведный! Как вы ошибаетесь, нет человека более бесхитростного, чем я! Напротив, моя беда в том, что я слишком спокойный. Ах! мошенник губернатор![450]
3 августа
Гудсон Лоу прежде думал, что ничего из того, что здесь происходит, не станет известным в Европе. Он, вероятно, собирается закрыть солнце своей шляпой. Но все еще есть миллионы людей в мире, интересующихся моей судьбой.
Не одежда делает человека тюремщиком, но собственные манеры и мысли.
24 августа
Неудачи, как вы видите, следуют одна за другой, и когда наступает беда, все идет не так, как надо. Если бы только сражение при Виттории произошло раньше, чем я подписал перемирие! Но это случилось как раз в тот момент, когда я был связан по рукам и ногам. Когда союзники узнали, что моя армия разбита, я потерял свою артиллерию, свой обоз, и что англичане маршируют во Францию, они заключили, что я проиграл. Французы многого не сделали для меня тогда. Во время Каннае римляне удвоили свои усилия, но это случилось потому, что каждый оказался на пороге смерти, грабежа, насилия. Так следует воевать, но в современных кампаниях все опрыскано розовой водой.
28 августа
Иисус вешался, и его примеру следуют многие фанатики, вообразившие себя пророками, мессиями, по нескольку каждый год. Что же является несомненным – так это то, что в в ту эпоху мысли и мнения устремились к единственности Бога, и тем, кто начинал проповедовать, учение было хорошо передано: обстоятельства сделали это возможным. Точно также в моем случае, – возникнув из нижних слоев общества, я стал императором, потому что обстоятельства и мнения были на моей стороне.
3 сентября
Если (Гудсон Лоу) бы мог, он предписал бы мне завтракать в один час, обедать в другой, ложиться спать в то время, которое было им предписано, и лично бы контролировал, что все его указания выполняются. Однажды он споткнется сам об себя. Он не понимает, что ему посчастливилось быть записанным в историю.
28 сентября
О’Мира выступил против Гудсона Лоу и сказанный ему, что по его мнению я не проживу и шести месяцев в таких условиях. Хорошо иметь такого свидетеля, это раздражает губернатора.
29 сентября
Cвятой Наполеон должен быть очень обязан мне, и сделать все, что в его власти, чтобы помочь мне. Бедняга: никто прежде не знал его. Он не имел даже своего дня в календаре. Я получил такой один, и убедил римского Папу назначить его на пятнадцатое августа, к дню моего рождения.
2 ноября
Я мог бы выслушать известие о смерти моей жены, моего сына, или всей моей семьи, сохранив самообладание. Не было бы ни малейшего признака эмоций, ни одного движения лица. Внешне я казался бы безразличным и спокойным. Но, оставшись один в своей комнате, я бы страдал. Тогда человеческие чувства рвали бы мое сердце.
30 ноября
Король Баварии не желал отдавать свою дочь Евгению, заявляя, что он не знал об усыновлении и рассматривал его только как виконта де Богарне. Жозефине пришлось вынести некоторое высокомерие в Мюнхене, где они открыто обсуждали в ее присутствии привязанность принцессы и баденского принца. Когда я появился в Мюнхене, Электор застал меня изучающим некую леди под вуалью. Он поднял вуаль, под которой оказалась его дочь; я счел ее очаровательной и, признаюсь, несколько обеспокоился. Я предложил молодой леди присесть, а позже прочитал лекцию ее гувернантке. С каких это пор принцессы могут влюбляться? Они – просто политический товар.
Королева Баварии была очаровательна, я наслаждался ее обществом. Однажды, когда король отправился ранним утром на охоту, я пообещал присоединиться к нему, но вместо этого нашел королеву и пробеседовал с ней добрых полтора часа. Это послужило основанием для сплетен, король очень сердился, и при встрече отругал ее. Она возразила: разве я должна была указать ему на дверь? Впоследствии я дорого заплатил за свою галантность, поскольку они следовали за мной во время моего путешествия по Италии и всюду отставали; их кареты ломались ежеминутно, я мне пришлось пригласить их в свою; они доехали со мной до Венеции. И все же меня это не раздражало, поскольку принесло мне новую королевскую семью[451].
21 декабря
Независимо от того, что говорят, я могу создать или или разрушить репутацию губернатора. Всему, что я захочу сказать относительно него и его безобразного поведения, его идеи отравить меня, будут верить.
25 декабря
Война – исключительное искусство; я могу заверить вас, что участие в шестидесяти сражениях не научило меня ничему тому, о чем я не знал бы в уже первом. Важнейшее качество генерала – решительность, и оно даруется Небесами.
1818 год
7 января
Что меня восхищает в Александре Великом – это не его кампании, для которых мы не имеем никаких средств оценки, но его политический инстинкт. Его обращение к Амону стало глубоким политическим действием; таким образом он завоевал Египет. Если бы я остался на Востоке, то, вероятно, основал бы империю, подобно Александру, совершил паломничество в Мекку, где преклонял бы колена и молился, но только если это имело бы смысл[452]!
13 января
Какая скука каждый день! Какое мучение!
29 января
Чтобы быть хорошим генералом, человек должен знать математику; она ежедневно помогает выстраивать идеи. Быть может, всем своим успехам я обязан моим математическим концепциям. Генерал никогда не должен допускать фатальных ситуаций. Мое большое достоинство, моя самая выдающаяся черта, – в том, что я вижу вещи ясно; тоже самое с моим красноречием, – я могу выделить существенное в каждом вопросе от всего остального. Большим искусством в ведении битвы является способность менять план действий в разгар схватки; это моя собственная идея, и весьма новая.
Искусство войны не вознаграждает сложные маневры; простейшие и есть лучшие, здесь превалирует здравый смысл. Если задаться вопросом – как это генералы делают грубые ошибки, то это происходит потому, что они пробуют быть умными. Самая же трудная вещь – это предположить план врага и отсеять правду среди всех полученных сообщений. Остальное просто требует здравого смысла; это похоже на боксерский матч, – чем сильнее вы ударите кулаком, тем лучше. Также необходимо уметь хорошо читать карты.
18 февраля
Вы имеете наглость говорить о воинской повинности во Франции; она ранит вашу гордость, потому что затрагивает все классы общества. О, как отвратительно, что сын джентльмена должен быть обязан защищать свою страну, как будто он один из толпы!
Воинская повинность не сокрушала права ни высших классов подобно вашей банде вербовщиков, ни простонародья, потому что они бедны. Моя чернь стала бы самой образованной в мире. Все мои усилия были направлены на то, чтобы просветить нацию вместо того, чтобы ожесточить ее невежеством и суеверием.
14 мая
(К О’Мира)
Так что Вы собираетесь покинуть нас, доктор? Общество сочтет их достаточными трусами, чтобы напасть на моего доктора?
25 июля
(К О’Мира)
Преступление свершится быстрее. Я жил слишком долго для них. Ваши министры бесстыдные люди. Когда Папа Римский был во Франции, я бы скорее отрезал свою правую руку, чем подписал бы приказ и оставил его без врача.
Когда Вы прибудете в Европу, встретьтесь с моим братом Жозефом или отправьте ему письмо. Вы сообщите ему, что я желаю, чтобы он передал Вам бумаги, содержащие частные и конфиденциальные письма от императоров Александра и Франца, короля Пруссии и других европейских монархов, и которые я вручил его заботам в Рошфоре. Вы опубликуете их, покрыв всех этих монархов позором. Когда я обладал силой и властью, они просили моего покровительства и вылизывали пыль под моими ногами. Теперь, невзирая на мой пожилой возраст, они подло угнетают меня, отобрали от меня жену и ребенка. Прощайте, О’Мира, мы никогда больше не встретимся. Будьте счастливы!
26 сентября
Вот чудесное дитя рядом со своей матерью, вон там, справа, ближе к камину. Вы узнаете ее по ее цветам: это Мария Луиза; она держит сына на руках. И еще один, – вы узнали его? Это – имперский принц. На двух других изображена Жозефина: я любил ее так нежно! Вы изучаете эти большие часы? Это будильник Фридриха Великого, я нашел его в Потсдаме, – самая ценная вещь во всей Пруссии! Мой камин не слишком роскошен, как видите. Бюст моего сына, два канделябра, две серебряных позолоченных чаши, два графина для кельнской воды, маникюрные ножницы, небольшое зеркало. Это далеко от блеска Тюильри: но что с того, что я потерял власть, со мной осталась моя слава и мои воспоминания.
1819 год
23 сентября
– Ну, доктор, что вы думаете об этом? Я, вероятно, слишком долго нарушаю пищеварение монархов?
(Антоммарки: Вы переживете их, сир)
– Нет, доктор, работа англичан почти сделана. Основная пружина механизма уже сломана.
28 сентября
Я закрываю дверь для ваших лекарств до завтра. Мне нужно решить некоторые математические задачи.
4 октября
Моя страна! моя страна! Если бы только Cвятая Елена была Францией, я был бы счастлив и на этой проклятой скале.
Ах! Доктор, где синее небо Корсики? Судьба решила, что я не увижу вновь те места, к которым зовут меня воспоминания детства.
5 октября
Dottoraccio di Capo Corso! Куда вы пропали? Вышли без моего разрешения? Вы новичок здесь, так что я прощаю вас; но ни граф Бертран, ни генерал Монтолон не вышли бы без моего разрешения[453].
14 октября
Мне дискомфортно: я хотел бы спать, читать, или делать хоть что-нибудь. Aere – Расин, доктор; Вы находитесь на стадии[сцене]; прибудьте; я слушаю, – Андромаха. Это – игра[пьеса] несчастных отцов.
(«Я пошел в пятно[место], где сохранен моим сыном,
Кого, как только в каждый день Вы разрешаете мне видеть,
Все, все, что оставляют оба из, запугивают и Монетный вес;