Мы умели верить
Часть 39 из 91 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А что, думаете, она на редкость одаренная?
– Вы не знаете, что значит жить с манипулятором.
Впрочем, она и сама по-настоящему этого не знала. Дэмиан был старше, с этим не поспоришь, и он часто включал профессора, читал нотации и проповедовал, но никогда не манипулировал ею.
Дэмиан очень поддержал ее в тот год, чтобы она закончила учебу после рождения Клэр. Когда у Фионы были занятия, она забрасывала дочь с бутылочкой к нему на работу, где девочка была маленькой принцессой факультета социологии. Двумя часами позже Фиона забирала Клэр, окруженную студентками, развлекавшими ее погремушками. Дэмиан всегда шел ей навстречу; их брак распался по ее вине, и только. Как-то раз она ему пообещала, что, если у него появится новая подружка, она может ей позвонить, Фиона честно засвидетельствует, что из них двоих это она оказалась неспособной к семейной жизни. Что ее сердце было слишком изношено для настоящей любви. Когда он сошелся с Карен, Фиона напомнила ему свое обещание. «Все в порядке, – сказал он. – Она знает».
– Я все время вижу такое, – сказал Арно. – Что, по-вашему, я расследую? Половина всех случаев связана, скажем так, с не-слишком-одаренными женщинами, у которых неприятности с мужчинами. Я каждую неделю отказываюсь от предложений подобных типов, которым нужно, чтобы кто-то следил за их женщинами.
Фиона сказала себе, что не будет кричать на Арно, поскольку нуждается в его помощи.
– Я знала и мужчин, оказавшихся в подобных ситуациях, – сказала она. – Мужчин, которыми вертели женщины. Или другие мужчины.
Арно взглянул на свой телефон.
– Она прислала сообщение.
– О, – сказала она. – Окей. Окей.
И внезапно снова запаниковала. Вставая, она слишком сильно качнулась на стуле, так что пришлось схватиться за край столика, чуть не свалив его.
В других обстоятельствах она могла бы воспринимать это как приключение. Идти, крадучись, мимо соседних квартир, прошмыгнуть внутрь. Но ее трясло от страха, ее мутило. Она боялась, что они найдут что-нибудь ужасное. Фиона не думала, чтобы Курт обижал Клэр, но разве можно знать наверняка? Она вспомнила один из последних разговоров с матерью, перед самой смертью Нико. Фиона ее обвиняла, что она не смогла возразить мужу и позволила ему выгнать Нико. Они разговаривали в больничном кафетерии. И мать сказала ей: «Ты никогда не поймешь чью-то семейную жизнь, кроме своей. И то только наполовину».
Квартира была обшарпанной, с дешевой мебелью. Пахло сладковатой гнилью, словно где-то в стене разлагалась крыса. Большая комната была поделена на зоны: в одном конце незастеленная кровать, в другом – облезлый голубой диван. Маленький кухонный уголок, две пустых тарелки в раковине.
Арно взял с нее слово, что она ничего не будет трогать, так что она стояла с беспомощным видом посреди квартиры и глядела по сторонам, пока он все осматривал.
– В другом шкафу пальто, – объявил Арно, – а в этом платья, – он стоял у открытого шкафа рядом с кроватью. – Узнаете что-нибудь?
Если она и могла что-то узнать, то только одежду, которую Клэр носила на первом курсе или раньше. Она окончательно отбросила мысль, что Клэр жила здесь с Куртом, но исключать этого было нельзя. Вдруг женщина с темными волосами просто любовница Курта? Она подошла к Арно и всмотрелась в открытый шкаф. Пастельные тона, которые Клэр ненавидела. Ничего знакомого. А еще там были купальники и вечерние платья. Непохоже на одежду членов секты.
Арно вынул платье на вешалке, словно в магазине.
– Слишком длинное для Клэр, – сказала она.
На Клэр такое платье тащилось бы по полу. И здесь не было ни детских игрушек, ни кроватки.
На маленьком кофейном столике лежали счета на имя Курта Пирса и конверт на имя Мари Пирс с пустой поздравительной открыткой.
– Мари, – сказала Фиона. – Она может быть француженкой.
– Ну да. Или из Новой Зеландии. Нам ничего о ней не известно.
Фиона заглянула в ванную. Аптечный шкафчик без дверцы.
Ничего необычного, никаких антипсихотиков. Витамины, мази. Пара пачек противозачаточных таблеток. «Осанна» этого не признавала.
Справа от раковины она увидела фото маленькой девочки в пластиковой обложке.
О боже. Ей было года три. Должно быть, это та самая девочка с видео. Должно быть.
Фиона ощутила что-то вроде аллергии – спазм в горле, в груди – и в то же время ей захотелось петь, захотелось схватить Арно и вальсировать с ним по квартире. У девочки были золотистые локоны, а глаза… как у Нико. Она не слишком походила на Клэр, которая всегда, даже в детстве больше напоминала Дэмиана: бледная, хмурая, тонкие губы крепко сжаты. Когда Дэмиан был для Фионы просто профессором социологии, она считала, что его лицо отражало душу и жизнь, преисполненную мудрости. Ей как-то не приходило в голову, что эти черты могут объясняться генами. Но эта малышка! Она была одной из Маркусов. У Нико в детстве были светлые волосы, но, когда он вытянулся и его голос стал ломаться, они потемнели. Фиона в тот год стала вдруг робеть перед братом, перестала понимать, как ей держаться с этим странным юным гигантом. И, по большому счету, она так и не смогла снова научиться быть ему сестрой, потому что через пару лет она стала его сообщницей, его воровкой, его приходящей матерью.
А эта девочка: если постричь ее, одеть в одежду для мальчика в духе 1960-х, это будет Нико.
Левой, здоровой рукой Фиона взяла пластиковый футляр и вытянула фотографию. На обороте ничего не написано. Ей захотелось взять снимок с собой. Но этого делать было нельзя.
– Смотрите, – позвала она Арно.
Он взял фотографию за края и сказал:
– Та-та-та-та-та! Не оставьте отпечатков!
Но как же он сам трогал все подряд? Положив фотографию на кровать, он снял ее телефоном.
– Без бликов никак, – сказал он.
– Пришлете мне копию?
– Само собой, – ответил он.
Больше они ничего такого не нашли.
– Десять лет назад, – сказал Арно, – мы бы искали адресную книгу. Теперь все не так просто.
Он открыл шкафчик над плитой, подвигал коробки и банки.
– Что скажете об этом?
Он вынул коричневую пачку с зерновым завтраком, на которой мультяшный кролик склонился над миской с шоколадными хлопьями. «Chocapic», гласило название. Рядом стоял девиз: «C’est fort en chocolat![91]»
– Может, для девочки?
– Интересно, – сказала Фиона.
Она не хотела слишком радоваться раньше времени. Она подумала, что человек, живущий в подобной квартире, мог этим и ужинать. Но потом она вспомнила, что Курт всегда был помешан на здоровье и что «Совместная осанна» верила в пользу библейских злаков. Он мог уйти из секты, но было бы странно увлечься шоколадными хлопьями в сорок лет. Она открыла холодильник, и, хотя продуктов там было немного, это была здоровая еда: натуральный йогурт, зеленоватый напиток в бутылочках и что-то вроде французской версии соевой индейки.
– Срок годности до следующей весны, – сказал Арно, продолжая изучать пачку с сухим завтраком. – Получается, ее купили не так давно. Это хорошо, да?
Эти хлопья вновь зажгли огонек надежды для Фионы, но она не хотела этого признавать.
Арно еще пофотографировал. Фиона чувствовала, что он это делает напоказ. Какой смысл фотографировать раковину?
Уходя, она поборола искушение оставить какую-нибудь улику своего вторжения, повалить лампу или нацарапать знак вопроса на стене.
– Нас здесь никогда не было, – сказал Арно, закрывая дверь и поворачивая ключ в замке. – Прощай, квартира Курта Пирса.
Фиона долго бродила по улицам Марэ, испытывая неуютное чувство иностранки в районе, куда не забредают туристы. С легким приливом оптимизма она показывала фото Клэр официантам и владельцам магазинов.
Она показала фото мужчине с жидкой шевелюрой, ждавшему кого-то на углу, с длинной, узкой коробкой в руках. Он оказался британцем, и она почти не сомневалась, что он под кайфом.
Он долго смотрел на фото, а потом изрек:
– Не все хотят, чтобы их нашли.
Эти слова задели Фиону, и она пошла по улице, не испытывая желания обращаться к кому-то еще.
Она прошла очень близко от квартиры Курта. Рядом было заведение, где она недавно пила виски; она зашла туда, чтобы воспользоваться туалетом, чувствуя определенные права на это место.
Выходя, она надеялась увидеть на улице ту самую парочку, препиравшуюся по-английски. На самом деле она надеялась увидеть одну женщину, плачущую прислонившись к витрине. Фиона обняла бы ее и отвела к Ричарду. Она могла спасти хотя бы одну женщину, пусть даже не ту, какую искала.
Но улица была – другого Фиона и не ждала – пустой.
1986
Воскресенье – вот лучший день для встречи. Чарли будет на работе, даже если в пятницу брал отгул; «Во весь голос» выходила по понедельникам, а это означало, что воскресным вечером газету отправляли в печь.
Рано утром в воскресенье за Куртом заехал отец, чтобы отвезти на хоккейную тренировку. Он буркнул приветствие Йелю и сказал что-то шепотом Сесилии. Бывший был громилой, пузатым качком, и говорил с хамоватым ирландским акцентом. Йель узнал в Курте его черты: вздернутый нос, широкий рот. Он задумался, как ему лучше держаться: как гей (обозначить отсутствие видов на Сесилию) или натурал (развеять возможные подозрения в нездоровом интересе к мальчику). Он решил держаться естественно, то есть, скорее, как гей.
Постирав одежду в подвале, он поехал надземкой в город. В этих туфлях – Сесилия была права – слишком холодно, даже в носках. Погода стояла слякотная, и ноги почти сразу промокли.
Был час дня. Он прошел, движимый тупым упорством, точно наемный убийца, по Белмонт-стрит, нырнул в дверь рядом с мексиканской закусочной, поднялся по лестнице, миновал кабинет стоматолога и страхового агентства и вошел в редакцию «Во весь голос». Дуайт, сидевший за стойкой, взглянул на него и махнул рукой. Все как обычно.
Чарли у себя в кабинете разговаривал с Глорией. Йель вошел, как входил сотни раз, и сел в кресло у двери. Глория вяло махнула ему и продолжила разговор, кажется, не заметив, как сжался Чарли. Йель почувствовал себя призраком, которого видит только один человек. Только Чарли замечал этого фантома у двери. Только Чарли пробирало до костей.
– Мне зайти потом? – сказала Глория.
– Продолжайте! – сказал Йель. – Я с радостью подожду.
Как будто он просто занес Чарли сэндвич.
Он не видел лица Чарли со дня отъезда в округ Дор. В тот раз он последний раз смотрел на него с полным доверием.
Чарли выпроводил Глорию, сказав, что они еще поговорят, когда будет готов макет, и закрыл за ней дверь.
– Господи, Йель, – сказал он тихо.
– Вы не знаете, что значит жить с манипулятором.
Впрочем, она и сама по-настоящему этого не знала. Дэмиан был старше, с этим не поспоришь, и он часто включал профессора, читал нотации и проповедовал, но никогда не манипулировал ею.
Дэмиан очень поддержал ее в тот год, чтобы она закончила учебу после рождения Клэр. Когда у Фионы были занятия, она забрасывала дочь с бутылочкой к нему на работу, где девочка была маленькой принцессой факультета социологии. Двумя часами позже Фиона забирала Клэр, окруженную студентками, развлекавшими ее погремушками. Дэмиан всегда шел ей навстречу; их брак распался по ее вине, и только. Как-то раз она ему пообещала, что, если у него появится новая подружка, она может ей позвонить, Фиона честно засвидетельствует, что из них двоих это она оказалась неспособной к семейной жизни. Что ее сердце было слишком изношено для настоящей любви. Когда он сошелся с Карен, Фиона напомнила ему свое обещание. «Все в порядке, – сказал он. – Она знает».
– Я все время вижу такое, – сказал Арно. – Что, по-вашему, я расследую? Половина всех случаев связана, скажем так, с не-слишком-одаренными женщинами, у которых неприятности с мужчинами. Я каждую неделю отказываюсь от предложений подобных типов, которым нужно, чтобы кто-то следил за их женщинами.
Фиона сказала себе, что не будет кричать на Арно, поскольку нуждается в его помощи.
– Я знала и мужчин, оказавшихся в подобных ситуациях, – сказала она. – Мужчин, которыми вертели женщины. Или другие мужчины.
Арно взглянул на свой телефон.
– Она прислала сообщение.
– О, – сказала она. – Окей. Окей.
И внезапно снова запаниковала. Вставая, она слишком сильно качнулась на стуле, так что пришлось схватиться за край столика, чуть не свалив его.
В других обстоятельствах она могла бы воспринимать это как приключение. Идти, крадучись, мимо соседних квартир, прошмыгнуть внутрь. Но ее трясло от страха, ее мутило. Она боялась, что они найдут что-нибудь ужасное. Фиона не думала, чтобы Курт обижал Клэр, но разве можно знать наверняка? Она вспомнила один из последних разговоров с матерью, перед самой смертью Нико. Фиона ее обвиняла, что она не смогла возразить мужу и позволила ему выгнать Нико. Они разговаривали в больничном кафетерии. И мать сказала ей: «Ты никогда не поймешь чью-то семейную жизнь, кроме своей. И то только наполовину».
Квартира была обшарпанной, с дешевой мебелью. Пахло сладковатой гнилью, словно где-то в стене разлагалась крыса. Большая комната была поделена на зоны: в одном конце незастеленная кровать, в другом – облезлый голубой диван. Маленький кухонный уголок, две пустых тарелки в раковине.
Арно взял с нее слово, что она ничего не будет трогать, так что она стояла с беспомощным видом посреди квартиры и глядела по сторонам, пока он все осматривал.
– В другом шкафу пальто, – объявил Арно, – а в этом платья, – он стоял у открытого шкафа рядом с кроватью. – Узнаете что-нибудь?
Если она и могла что-то узнать, то только одежду, которую Клэр носила на первом курсе или раньше. Она окончательно отбросила мысль, что Клэр жила здесь с Куртом, но исключать этого было нельзя. Вдруг женщина с темными волосами просто любовница Курта? Она подошла к Арно и всмотрелась в открытый шкаф. Пастельные тона, которые Клэр ненавидела. Ничего знакомого. А еще там были купальники и вечерние платья. Непохоже на одежду членов секты.
Арно вынул платье на вешалке, словно в магазине.
– Слишком длинное для Клэр, – сказала она.
На Клэр такое платье тащилось бы по полу. И здесь не было ни детских игрушек, ни кроватки.
На маленьком кофейном столике лежали счета на имя Курта Пирса и конверт на имя Мари Пирс с пустой поздравительной открыткой.
– Мари, – сказала Фиона. – Она может быть француженкой.
– Ну да. Или из Новой Зеландии. Нам ничего о ней не известно.
Фиона заглянула в ванную. Аптечный шкафчик без дверцы.
Ничего необычного, никаких антипсихотиков. Витамины, мази. Пара пачек противозачаточных таблеток. «Осанна» этого не признавала.
Справа от раковины она увидела фото маленькой девочки в пластиковой обложке.
О боже. Ей было года три. Должно быть, это та самая девочка с видео. Должно быть.
Фиона ощутила что-то вроде аллергии – спазм в горле, в груди – и в то же время ей захотелось петь, захотелось схватить Арно и вальсировать с ним по квартире. У девочки были золотистые локоны, а глаза… как у Нико. Она не слишком походила на Клэр, которая всегда, даже в детстве больше напоминала Дэмиана: бледная, хмурая, тонкие губы крепко сжаты. Когда Дэмиан был для Фионы просто профессором социологии, она считала, что его лицо отражало душу и жизнь, преисполненную мудрости. Ей как-то не приходило в голову, что эти черты могут объясняться генами. Но эта малышка! Она была одной из Маркусов. У Нико в детстве были светлые волосы, но, когда он вытянулся и его голос стал ломаться, они потемнели. Фиона в тот год стала вдруг робеть перед братом, перестала понимать, как ей держаться с этим странным юным гигантом. И, по большому счету, она так и не смогла снова научиться быть ему сестрой, потому что через пару лет она стала его сообщницей, его воровкой, его приходящей матерью.
А эта девочка: если постричь ее, одеть в одежду для мальчика в духе 1960-х, это будет Нико.
Левой, здоровой рукой Фиона взяла пластиковый футляр и вытянула фотографию. На обороте ничего не написано. Ей захотелось взять снимок с собой. Но этого делать было нельзя.
– Смотрите, – позвала она Арно.
Он взял фотографию за края и сказал:
– Та-та-та-та-та! Не оставьте отпечатков!
Но как же он сам трогал все подряд? Положив фотографию на кровать, он снял ее телефоном.
– Без бликов никак, – сказал он.
– Пришлете мне копию?
– Само собой, – ответил он.
Больше они ничего такого не нашли.
– Десять лет назад, – сказал Арно, – мы бы искали адресную книгу. Теперь все не так просто.
Он открыл шкафчик над плитой, подвигал коробки и банки.
– Что скажете об этом?
Он вынул коричневую пачку с зерновым завтраком, на которой мультяшный кролик склонился над миской с шоколадными хлопьями. «Chocapic», гласило название. Рядом стоял девиз: «C’est fort en chocolat![91]»
– Может, для девочки?
– Интересно, – сказала Фиона.
Она не хотела слишком радоваться раньше времени. Она подумала, что человек, живущий в подобной квартире, мог этим и ужинать. Но потом она вспомнила, что Курт всегда был помешан на здоровье и что «Совместная осанна» верила в пользу библейских злаков. Он мог уйти из секты, но было бы странно увлечься шоколадными хлопьями в сорок лет. Она открыла холодильник, и, хотя продуктов там было немного, это была здоровая еда: натуральный йогурт, зеленоватый напиток в бутылочках и что-то вроде французской версии соевой индейки.
– Срок годности до следующей весны, – сказал Арно, продолжая изучать пачку с сухим завтраком. – Получается, ее купили не так давно. Это хорошо, да?
Эти хлопья вновь зажгли огонек надежды для Фионы, но она не хотела этого признавать.
Арно еще пофотографировал. Фиона чувствовала, что он это делает напоказ. Какой смысл фотографировать раковину?
Уходя, она поборола искушение оставить какую-нибудь улику своего вторжения, повалить лампу или нацарапать знак вопроса на стене.
– Нас здесь никогда не было, – сказал Арно, закрывая дверь и поворачивая ключ в замке. – Прощай, квартира Курта Пирса.
Фиона долго бродила по улицам Марэ, испытывая неуютное чувство иностранки в районе, куда не забредают туристы. С легким приливом оптимизма она показывала фото Клэр официантам и владельцам магазинов.
Она показала фото мужчине с жидкой шевелюрой, ждавшему кого-то на углу, с длинной, узкой коробкой в руках. Он оказался британцем, и она почти не сомневалась, что он под кайфом.
Он долго смотрел на фото, а потом изрек:
– Не все хотят, чтобы их нашли.
Эти слова задели Фиону, и она пошла по улице, не испытывая желания обращаться к кому-то еще.
Она прошла очень близко от квартиры Курта. Рядом было заведение, где она недавно пила виски; она зашла туда, чтобы воспользоваться туалетом, чувствуя определенные права на это место.
Выходя, она надеялась увидеть на улице ту самую парочку, препиравшуюся по-английски. На самом деле она надеялась увидеть одну женщину, плачущую прислонившись к витрине. Фиона обняла бы ее и отвела к Ричарду. Она могла спасти хотя бы одну женщину, пусть даже не ту, какую искала.
Но улица была – другого Фиона и не ждала – пустой.
1986
Воскресенье – вот лучший день для встречи. Чарли будет на работе, даже если в пятницу брал отгул; «Во весь голос» выходила по понедельникам, а это означало, что воскресным вечером газету отправляли в печь.
Рано утром в воскресенье за Куртом заехал отец, чтобы отвезти на хоккейную тренировку. Он буркнул приветствие Йелю и сказал что-то шепотом Сесилии. Бывший был громилой, пузатым качком, и говорил с хамоватым ирландским акцентом. Йель узнал в Курте его черты: вздернутый нос, широкий рот. Он задумался, как ему лучше держаться: как гей (обозначить отсутствие видов на Сесилию) или натурал (развеять возможные подозрения в нездоровом интересе к мальчику). Он решил держаться естественно, то есть, скорее, как гей.
Постирав одежду в подвале, он поехал надземкой в город. В этих туфлях – Сесилия была права – слишком холодно, даже в носках. Погода стояла слякотная, и ноги почти сразу промокли.
Был час дня. Он прошел, движимый тупым упорством, точно наемный убийца, по Белмонт-стрит, нырнул в дверь рядом с мексиканской закусочной, поднялся по лестнице, миновал кабинет стоматолога и страхового агентства и вошел в редакцию «Во весь голос». Дуайт, сидевший за стойкой, взглянул на него и махнул рукой. Все как обычно.
Чарли у себя в кабинете разговаривал с Глорией. Йель вошел, как входил сотни раз, и сел в кресло у двери. Глория вяло махнула ему и продолжила разговор, кажется, не заметив, как сжался Чарли. Йель почувствовал себя призраком, которого видит только один человек. Только Чарли замечал этого фантома у двери. Только Чарли пробирало до костей.
– Мне зайти потом? – сказала Глория.
– Продолжайте! – сказал Йель. – Я с радостью подожду.
Как будто он просто занес Чарли сэндвич.
Он не видел лица Чарли со дня отъезда в округ Дор. В тот раз он последний раз смотрел на него с полным доверием.
Чарли выпроводил Глорию, сказав, что они еще поговорят, когда будет готов макет, и закрыл за ней дверь.
– Господи, Йель, – сказал он тихо.