Мы умели верить

Всю обратную дорогу до Эгг-Харбор Йель, Билл и Роман голосили и пели песни.

В отеле Йель позвонил Чарли.

– Это хорошо, – сказал Чарли. – Я действительно рад за тебя.

– Ты действительно рад за меня? Да ладно, это же грандиозно! Так говорят, когда встречают бывших на улице: «О, у тебя новый дружок, ты сбросил вес, я действительно рад за тебя». Это же грандиозно! Типа картины буквально в комнате Билла. Я веду тебя в ресторан. Завтра, потому что сегодня мы еще будем здесь. Нужно все отксерить, и дороги замело. Куда ты хочешь? На обед.

– Я подумаю об этом, – повисла пауза, а затем Чарли сказал: – Я действительно рад за тебя. Я просто устал.

Йель чуть было не проговорился насчет дома, о том, что есть такой дом, который он хотел бы осмотреть с Чарли, и хороший знак был, и момент подходящий, но он решил, что это подождет. Он скажет завтра, когда они выпьют вина.

Затем он позвонил Фионе, и она завопила от восторга. Он сказал, что у него кое-что есть для нее, и позвал в галерею, посмотреть на картины.

– О, Йель, – сказала она, – этому было суждено случиться, правда?





Выехав в обратный путь следующим утром – картины упакованы и сложены в багажнике, стопки ксерокопий на заднем сиденье, бумаги подписаны и датированы при свидетелях – они трое разговаривали на полном ходу.

– Мне так неловко перед этой семьей, – сказал Йель. – Может, мы страшные люди, а?

– Этот тип, – сказал Билл, – отнес бы картины не тем реставраторам, не тем оценщикам, его бы обобрали, и ничто бы из этого не попало к экспертам, не говоря о каталогах. Масса мировых произведений искусства была потеряна именно из-за таких вот ребят, как Фрэнк.

– И это сделает галерею, – сказал Йель. – То есть… Прошу прощения, галерея и так в прекрасной форме…

Билл рассмеялся и успокоил его:

– Но у нас еще нет четырех Модильяни.

Роман проговорил с заднего сиденья:

– Вот это охренеть какая первая неделька у меня получилась!





На полпути Йеля пронзила мысль: если бы Нора не отдала им все, она вполне могла бы завещать что-то и Фионе. Один-единственный эскиз мог бы обеспечить ей дорогу в колледж. И Фиона, несомненно, понимала это. Но ни слова не сказала.





2015




Когда Фиона вернулась в квартиру Ричарда, на диване сидел Джейк Остин и разговаривал с Сержем. Ей захотелось рассердиться на него за такое вторжение, что она и позволила себе сделать, но в то же время она почувствовала и облегчение. Потому что теперь никто ее не спросит, как прошел день. И все же, она не ожидала, что этот тип нарисуется сам. Глаза у него были красные, а рубашка расстегнута чуть больше положенного.

Она опустила сумочку на стойку, скинула туфли. Мужчины помахали ей, и Джейк выразительным жестом указал на свой телефон, лежавший на кофейном столике. Он вел запись. Фиона сделала себе чай, стараясь не шуметь.

Серж говорил:

– Он находит пространство между действием и покоем. Он не хочет фото действия и не хочет фото покоя, окей? Да? Он ищет момент между.

Фиона не была уверена, работает ли Серж все еще пиарщиком или давать интервью о Ричарде стало для него образом жизни.

Джейк коснулся пальцем своего телефона, и мужчины расслабились.

– Как прошло? – спросил Джейк. – Меня… э… они ввели меня в курс дела, надеюсь, ты не возражаешь. Все окей?

– Господи, – сказала она. – Я не знаю.

Что ж, плакала ее маленькая фантазия о том, чтобы выглядеть нормальным человеком в нормальной поездке. Хоп.

Фиона еще не ужинала, но ей хотелось сразу пойти спать. Надо только позвонить Дэмиану и не забыть спросить, как там Карен, выразив какое-то подобие заботы. Еще надо было позвонить Сесилии и сказать, что да, Курт определенно в Париже, даже если Сесилия не захочет о нем слышать. Или лучше с этим подождать? Разве Фиона обязана докладывать ей? У нее всегда были нелады с тем, чтобы понять, кто подпадает под ее юрисдикцию, а кто – нет. Сесилия знала, зачем она едет сюда, и пожелала ей всего хорошего. Только Фиона не сказала ей о маленькой девочке на видео. Зачем, если еще ничего не ясно?

– Думаю, на сегодня я все, – сказала она.


– Это идеально, – сказал Серж, – потому что ты можешь пойти на вечеринку! Я уже убедил Джейка пойти.

– Вечеринку?

– У Коринн, помнишь? Мы сядем в метро до Венсена в семь, окей? Мы доставим тебя домой рано, не волнуйся!

– Ох. Я…

– Там будет много важных художников. И тебе надо познакомиться с мужем Коринн. Тебе надо увидеть его бороду.

– Его бороду?

Серж рассмеялся.

– Доверься мне. Просто доверься.



Фиона позвонила Дэмиану из своей комнаты, и он просил ее повторять каждую деталь по три раза. В пересказе все казалось ей не таким безнадежным – хоть какой-то прогресс.

– Это потрясающе! – сказал он. – Столько всего!

Она притворилась, ради Дэмиана, что разделяет его чувства.

В понедельник начиналось облучение Карен; иначе он бы прыгнул в самолет и был здесь – он надеялся, она это понимает.

– Я не был в Париже с той конференции в девяносто четвертом, – сказал он.

– Когда оставил меня дома с младенцем. Я тебя так и не простила, – но она знала, что он слышит улыбку в ее голосе. – Я не знаю, что мне с собой делать.

Она рассказала ему о вечеринке.

– Иди! – сказал он. – Ты должна зависнуть с художниками Парижа! Иди и развлекись.

– Зависнуть с художниками – хорошо сказано, – сказала она. – Но мы не будем рисовать эскизы в кафе.

– Послушай, – сказал он, – попробуй пройти по местам твоей двоюродной бабушки, пока ты там. Разве не этого ты всегда хотела? Что там насчет ее друга, который умер?

– Ранко Новака?

– Попытайся разыскать его следы.

– Что, его могилу?

– Я не знаю. Ну да.

– Ты милый, Дэмиан.

– Иди на вечеринку. Чао.

Когда-то его манера прощаться казалась ей очаровательной, когда он был ее профессором и она еще толком его не знала.

Что ж, подготовка к вечеринке – повод не звонить Сесилии. К тому же она и не чувствовала готовности для разговора с ней.



Фиона хотела бы, чтобы Джейк не поехал с ними, не стоял сейчас в метро, держась за поручень двумя пальцами и глядел на нее сверху вниз. Ричард и Серж сидели позади нее, быстро болтая по-французски, так что Фионе не с кем было говорить, кроме Джейка, а с ним любой разговор грозил перейти во флирт. Единственное платье, которое она взяла с собой, бледно-голубое, было с низким вырезом – и, хотя она надела легкое пальто, пуговицы, как нарочно, не застегивались. Джейк пялился прямо в ее декольте.

Выйдя в Венсене, они пошли пешком по темным тихим улицам, мимо магазинов и ресторанов, сменившихся прекрасными узкими домами, и тогда Джейк приблизился к ней и сказал на ухо:

– Так это он, парижский Эванстон?[81]

Она не смогла сдержать смех, но оборвала себя, чтобы он не решил, что смешно пошутил.

От него пахло джином, интересно – выпил он у Ричарда или раньше?

Она проверила телефон, хотя делала это всего две минуты назад и звук был включен. Да и вряд ли Арно мог звонить ей. Но она не могла не заглядывать в почту, не проверять пустой автоответчик.

Ее вдруг осенило, что она может избавиться от Джейка, переспав с ним. Это было бы забавно, и она сбросит стресс, а он неизбежно и элегантно испарится. Если же он останется, покажется назавтра, она всегда может притвориться, что влюбилась, и спросить его, когда они увидятся в Чикаго. «Ты знаешь, – могла бы она сказать в такой ситуации, – есть шанс, что я еще могу родить».

К тому же она сомневалась, что у него вообще получится, если он так пьян, как ей казалось. Он слишком растягивал слоги («Зацени эту лунууууу»), слишком долго смотрел ей в глаза, слишком медленно переставлял ноги. По-видимому, он напился не настолько, чтобы это заметили Ричард или Серж, но достаточно, чтобы раздражать Фиону. Почему ему можно идти по жизни пьяным? Почему у него бумажник-бумеранг?