Мы умели верить

И Йель, видя, что Билл не среагировал, пояснил:

– Он получил признание в двадцатые, в Париже, стал знаменитостью. Едва ли не единственный японец во Франции. Был досадный период перед второй мировой, когда он вернулся на родину и занимался пропагандой. Но это больше никого не волнует.

– Неужели? – Аллен хохотнул. – Думаю, мой старик разволновался бы.

Йель придвинулся ближе, словно собираясь поделиться секретом.

– Ну, один из его рисунков недавно ушел за четыреста тысяч в Париже. Не думаю, что покупателю было до этого дело.

Чарли взглянул на Йеля, и Йель не сразу понял значение этого взгляда: Чарли был под впечатлением, гордился им. Чарли редко доводилось видеть Йеля за работой. Будь Йель женат, его жена таскалась бы с ним на каждый обед со спонсорами, каждое мероприятие с выпускниками. Она бы носила короткое платье и льстила мужчинам, а по пути домой изображала бы их жен. Или, ну, ладно. Может, будь он натуралом, он нашел бы себе жену вроде Чарли – слишком занятую собственной жизнью, чтобы играть при нем вторую скрипку.

Прозвенел дверной звонок, и Билл с Долли подскочили и кинулись к двери.

Йель представлял, что стажер по имени Роман будет похож на солдата, но вошедший молодой человек оказался невысоким блондином, дрожавшим от холода, в очках в черной оправе с увеличивающими глаза стеклами. На нем была черная водолазка и черные брюки. Он с чувством извинился перед Долли за опоздание и вручил ей букетик пуансеттий, купленный наверняка на послерождественской распродаже в торговом центре. Он выглядел как старшекурсник, хотя, как вскоре выяснил Йель, ему исполнилось двадцать шесть лет, и он поначалу хотел стать магистром искусств по живописи, но затем перешел на историю искусств. Роман отказался от алкоголя и, неловко присев на край дивана, заговорил с Шарпами об исследовании, которое он проводил в Париже прошлым летом. У него был тихий голос, а руки словно приросли к коленям.

– Моя мама волновалась, – сказал он, – что я не захочу возвращаться.

Эсме рассмеялась и сказала:

– Так почему же ты вернулся?

– Ну… То есть я… мое образование и моя…

– Она тебя дразнит, – сказал Аллен. – Господи, Эсме, ты нанесла ребенку травму!

Роман был просто чудо, и Йель сразу подумал, что он гей – с чего бы еще он сторонился Билла? – к тому же он совершенно этого про себя еще не сознавал. Йель сам мог бы оказаться в подобном положении, если бы ему не повезло на втором курсе в Мичигане встретить Марка Брина, наставника по макроэкономике – старше себя, прекрасного, уверенного, убедительного. Пять минут в квартире Марка – и Йель не мог вспомнить, кем он был и что чувствовал раньше.

Долли спросила Романа, ездил ли он домой на Рождество.

– Да, ну, мы… у меня шесть братьев и сестер. Так что мы все съезжаемся домой. Северная Калифорния.

– Семь детей! – сказала Эсме.

Вскоре выяснилось, что они мормоны.

Чарли тоже, несомненно, присматривался к Роману. Это был не его типаж, но Чарли был неравнодушен к парням в очках. До того, как он стал ревновать, они играли в «С кем бы ты потрахался?» на пляже или в аэропорту (один из них выбирал троих мужчин, а другой загадывал одного, строго одного, с кем бы хотел переспать, и первый пытался отгадать), и Чарли всегда западал на мужчин в очках. Йель дразнил его, что он фанат Кларка Кента[70].

– Так ты будешь работать в галерее? – спросил Чарли.

– Вообще-то, – сказал Билл, – он будет работать под началом Йеля.

Долли всех пригласила к столу, и, когда Чарли пошел мыть руки, Йель пошел с ним, за угол и по коридору. Перед ванной комнатой он тронул его за руку и сказал шепотом:

– Билл меня огорошил. С этим стажером.

Чарли тонко улыбнулся.

– Я вот думаю, это, наверное, Долли заставила его поменять их? – продолжил мысль Йель. – Что ты думаешь? Это так неожиданно. Очень странно.

Тем временем все рассаживались за столом, охая и ахая над ароматами.

– Все в порядке, – ответил Чарли шепотом. – Ты думал, я устрою сцену? – Именно этого Йель и ожидал. – Я не какой-то монстр, окей? Я не собираюсь взрываться каждый раз, как ты знакомишься с кем-то.

– Я понимаю, – сказал Йель. – Я не это имел в виду.



За столом, после того как Шарпы хорошенько выпили и расспросили Чарли о его газете и поинтересовались о туристических рекомендациях, а также выразили восторг по поводу кулинарных талантов Долли, Йель решил, что пора брать быка за рога. Он снова завел разговор о пожертвовании и о повторном визите к Норе (умолчав о том, что их не приглашали, как и обо всей ситуации с семьей Норы, а также Чаком Донованом и его условиями) и сказал:

– Я хочу провернуть кое-что не вполне традиционное.

– Я люблю нетрадиционное! – сказала Эсме.

– У нашего донатора нет других средств, кроме этого собрания. Она не может оплатить установление подлинности и обеспечить уход за своими картинами. Иногда выдают гранты на реставрацию, но не на установление подлинности. Потому что…

Эсме кивнула.

– Это риск.

Аллен отложил вилку на тарелку.

– Так вот, – сказал Йель, – я не представляю, насколько это будет приемлемо для нее, хотя ее сложно заподозрить в тщеславии. Я думаю, если бы кто-то захотел вложиться в это дело, мы могли бы присвоить собранию двойное имя. Не то чтобы quid pro quo[71], но, знаете, соглашение из разряда «в честь вашей щедрости».


– Собрание Лернер-Шарпа, к примеру, – сказал Билл.

Эсме и Аллен переглянулись.

– Мы заинтригованы, – сказала Эсме.

– Мы пока, можно сказать, делим шкуру неубитого медведя, – сказал Йель.

Эсме подняла бокал.

– Что ж, за медведей. С хорошими шкурами.



По пути к надземке Чарли сказал:

– Если уж тебе дадут горячего стажера, пусть это будет мормонский девственник.

Йель рассмеялся.

– Нет, погоди, – сказал Чарли, – не девственник. У него есть девушка, миниатюрная блондиночка, живущая всего-навсего в трех часах пути. Кардиганы-джемперы и жемчужные сережки. Навещает ее каждый выходной.

– Ей и невдомек, – сказал Йель, – почему он все никак не сделает предложение.

– Республиканцы. Она, по крайней мере. И ее родители. Он просто делает вид. Даже не голосует.

– Но его диплом по Бальтюсу! – сказал Йель. – Ты знаешь, кто это? Все эти голые девочки-подростки. Весьма предосудительно.

– Вот-вот.

– Что вот-вот?

– Тебе достанется бисексуальный лопух.

На улице было пусто, и Йель развернул Чарли и поцеловал его.



На следующий день у Чарли был намечен предновогодний ланч для сотрудников газеты, прежде чем все разъедутся по своим тусовкам. Чарли и Йель, в свою очередь, планировали навестить Терренса в медицинском центре. Он звонил накануне и сказал, что готов принимать посетителей. В новом отделении для больных СПИДом явно постарались создать праздничную атмосферу, но Терренс не рассчитывал на особое веселье, учитывая, что для многих пациентов этот Новый год станет последним. Но это был его любимый праздник, и он хотел отметить его правильно. Насколько возможно. Фиона собиралась заглянуть пораньше, а затем пойти в дом, где работала няней, чтобы родители детей смогли выбраться в город.

«Вы тоже нужны мне, парни, – сказал тогда Терренс. – Не обязательно дожидаться полуночи. Просто хочу с вами отметить».

Йелю хотелось отметить по полной, устроить психологическую разгрузку в чистом виде, но он решил, что ланч с сотрудниками тоже считается. Ему нравились эти люди. С ними он отметит днем, а вечером они с Чарли пойдут трезвыми к Терренсу. По пути домой им придется обходить лужи рвоты.

В полдень двенадцать сотрудников газеты и Йель собрались за составленными вместе столиками в «Мелроузе». Они передавали друг другу вчерашний выпуск с фотографиями Ричарда. Отчет о сборе средств появился в прошлый понедельник, но Ричарду требовалось больше времени. Это было искусство, а не репортаж. По мере того как газета приближалась к Йелю, зажатому на скамье между соседями, в нем нарастало безотчетное беспокойство, словно он боялся, что Ричарду удалось снять, как они с Джулианом пялятся друг на друга в туалете. Но нет. Напротив, там было фото, снятое снизу, Йеля и Чарли, слушающих речи, Йель выглядел взволнованным. Должно быть, Ричард снял это перед тем, как он расклеился. Также там было фото Сесилии, смеющейся с двумя мужчинами – скорее всего, с друзьями, с которыми она пришла.

– Расскажи про нее, – попросила Глория, показывая на фото. – Она была такая симпатяшка.

– Натуралка, – сказал Йель. – И бестолочь. Она вроде как пыталась клеиться ко мне.

Все нашли это ужасно смешным. Чарли произнес, обращаясь ко всем:

– Ко мне все время клеились женщины. Пока я не начал лысеть.

И все, как лояльные сотрудники, негодующе загомонили.

Йель хорошо знал большинство из них, хотя кое-кто появился не так давно. Кто-то из них пришел вместо Нико. И еще двое из первой команды тоже были больны.

«Не ужасно ли, что я хочу заменить их всех женщинами? – сказал Чарли той осенью. – Так надежнее. Лесби не будут умирать как проклятые. Они даже не уйдут в декрет».

Йель согласился, что это ужасно.

– Блаженны лесби, ибо унаследуют все наше дерьмо, – закончил Чарли.

В разговоре с редактором Дуайтом Йель упомянул, что собирается снова наведаться в округ Дор, и Дуайт, который в юности проводил там каникулы, стал забрасывать его советами, касавшимися по большей части летнего сезона. Дуайт был занудой, но Йель за весь год не нашел ни одной опечатки в «Во весь голос». Дуайт также рассказал ему о немецких военнопленных, которых отправляли на полуостров во время Второй мировой собирать черешню, и многие из них так там и остались, женившись на местных девушках. Йель решил взять это на заметку для дорожного разговора.

Однако на другом конце стола, где сидел Чарли, что-то было не так. Чарли обхватил голову и побледнел, повторяя:

– Бля, бля, бля.

– Мне так жаль, – говорил Рафаэль. – Я был уверен, что ты знал об этом раньше.

– Что? – сказал Йель.

И Чарли быстро покачал головой. Он не хотел говорить об этом при всех. Оставалось подождать, пока они будут дома. Между тем никто со стороны Йеля, казалось, ничего не слышал и не заметил. Они старательно заводили разговоры, не давая повиснуть неловкому молчанию. Дуайт попросил у Глории отведать ее томатный суп. Но затем Чарли встал из-за стола и вышел на улицу без пальто, позвонить из автомата. Йель видел через окно, как он набирал номер, слушал, вешал трубку, забирал свой четвертак и снова крутил диск. И так четыре раза.