Мы умели верить

Фиона вся извелась и хотела снова выйти на улицы, прочесывать Марэ, но это была дурная идея.

– Не давай мне покидать квартиру, – сказала она Ричарду. – Я наломаю дров.

– Мы тебя запрем, – сказал он, – и будем кормить силой.

Серж готовил для журналистки из Libération, которую ждали к обеду. Фиона вызвалась нарезать что-нибудь, и Серж усадил ее за разделочную доску, с ножом и шестью маленькими луковицами.

– Женщины всегда как второсортные мужчины, – сказал он. – Почему так?

– Может, первосортных не осталось? – сказала Фиона и добавила: – Я не это хотела сказать.

Серж спросил, удивило ли ее, что Курт был арестован. Пожалуй, что удивило.

– Вообще-то, я рада, – сказала она. – Это странно? Это… может, это меня утешает. Что у него неприятности.

Не то чтобы ей было дело до Курта, но ей хотелось, чтобы Клэр увидела, что во взрослой жизни сделала не тот выбор.

Ричард извинился и пошел вздремнуть, и Серж поставил Нила Даймонда и налил Фионе бокал красного вина, хотя она не просила.

Фиона гордилась тем, что никогда не проливала слез над луком. Семейная черта Маркусов, по словам ее отца, и действительно, Клэр также передался этот иммунитет. Возможно, это было единственным, что объединяло их семью. Нора всегда заявляла, что у них в семье отчетливо прослеживаются две генетических линии – художественная и аналитическая – и ты получаешь тот или иной набор генов. В самом деле, отец Фионы, вероятно, хотевший когда-нибудь передать кому-то из детей свою ортодонтическую практику, совершенно не представлял, что делать с Нико, даже до того, как проявилась его сексуальность. Ллойд Маркус пытался сделать из сына шахматиста, пытался научить его вести счет в бейсболе. А все, чего хотел Нико, это вырезать комиксы из воскресной газеты, рисовать космические корабли и животных. Мать пыталась напомнить отцу, в своей безвольной манере, что его тетя Нора как-никак в прошлом художница, и разве не было среди их предков по кубинской линии поэта? А Нора посылала Нико на Рождество камеру, набор капиллярных ручек, фотоальбом Андре Кертеса. Нора интересовалась его работами и высказывала критику.

Сама Фиона не имела художественных способностей – ее сильная сторона проявлялась в том, как она справлялась с тысячами хозяйственных вопросов, возникавших в комиссионном магазине – но, когда появилась Клэр и стала в пять лет рисовать реалистичных лошадей, а в девять она сидела и набрасывала по памяти городской пейзаж, Фиона поняла, что дочь принадлежит к другой ветви Маркусов. Проблема в том, что ни Норы, ни Нико уже не было в живых, а о предполагаемом поэте уже никто и не помнил. Не осталось никого, кому бы можно было отдать ее на выходные подучиться рисованию. Фиона делала все, что могла: покупала ей угольные карандаши и ластики-клячки, водила по музеям. Но она не могла дать ей того, что Нора давала Нико. Если бы Ричард остался в Чикаго, возможно, он бы взял на себя эту роль.

– Ричард рад, что ты здесь, – сказал Серж. – Он думает, ты принесешь удачу выставке.

Фиона сгребла нарезанный лук в миску у плиты.

– Я думаю, – сказала она, – это ты его удача, Серж. Он кажется счастливым.

– Ха! Никогда счастливый. Спроси его о работе, увидишь. Никогда счастливый.

– Может, – сказала Фиона. – Но он выглядит довольным.

Она сомневалась, что Серж понял разницу, но он кивнул. Он расставлял тарелки, раскладывал серебро.

– Можешь достать пять подложек? – сказал он, указав на ящик рядом с Фионой.

– Пять?

– Ричард пригласил еще одного журналиста, который позвонил сегодня. Он делает это, только если я купил достаточно ингредиентов. Американский парень, я не знаю.

– Вот же черт, – сказала Фиона.

Поскольку догадывалась, о ком идет речь.



Прошло еще два часа прежде, чем позвонили в дверь – все это время Серж корпел над гуляшом по-маррокански – и, ох же божечки, это оказался Джейк, вручивший Фионе бутылку, он улыбался до ушей, словно принес не вино, а охотничий трофей. Она хотела сказать, что она не хозяйка, что это не ее идея, что она не это имела в виду, когда дала ему номер Сержа, но довольно скоро ей пришлось стать хозяйкой, поскольку Серж был занят готовкой, Ричард еще одевался, а другая женщина задерживалась.

Она положила свой телефон на стул, себе под бедро, чтобы в случае чего почувствовать вибрацию. Арно не обещал звонить сегодня, более того, дал понять, что позвонит завтра утром, но он, конечно же, позвонит, если увидит что-то хорошее (или плохое), разве нет?

Джейк («Джейк Остин, как писательница, только с буквой „K”. Моя мама была учительницей английского») принял коктейль от Сержа, и Фиона уселась подальше от него на диване, подчеркнуто потягивая воду. Она не собиралась флиртовать с Джейком Остином, из принципа. Она не хотела, чтобы он думал, будто может вот так впорхнуть сюда и рассчитывать, что она придет в восторг и растает, как школьница, если он похвалит ее колье.

– Это птицы? – сказал он. – По краям.

– Оу, это очень символично. Говоря об уроках английского. Но нет. Это на удачу.

– Вы не носите никаких других украшений, – сказал он.

Значит, он рассматривал ее уши, ее руки. Он мог намекать на отсутствие кольца.

Будь она в Париже по любой другой причине и располагай она временем, когда не знаешь, чем себя занять, она могла бы позабавиться с ним. Какое дело, что он пьян, что он аферист, если она намеревалась просто использовать его? И, судя по тому, как он глазел на ее ноги, его не смущала их разница в возрасте.

После развода Фиона так часто меняла любовников, что друзья в шутку советовали ей вести свое реалити-шоу. Но это было так давно. Потом она занималась магазином, другими делами. А после того, как исчезла Клэр, она подолгу общалась с Дэмианом по телефону. В разговорах не было ничего романтического, но это помогало ей заполнить пустоту. Ей нужно было плакаться в чью-то жилетку, пусть даже за две тысячи миль. Она еще встречалась иногда с мужчинами, но это уже не приносило ей радости, как и секс.

Она призналась себе, что ей все же нравится, что рядом сидит Джейк и рассказывает, как ему нужны новые туристские сапоги. Приятно было знать, что он думает, будто она приехала сюда в отпуск. И когда к ней подошел Серж и почти силой взял у нее стакан воды, заменив его на бокал вина, оставленный ею на кухонной стойке, она посмотрела в окно на вечернюю парижскую улицу и сама в это почти поверила.

Было семь часов. Арно, по всей вероятности, уже на своем посту. Фиона сняла наручные часы и убрала в карман, чтобы не пялиться на них весь вечер.

– Расскажите мне о вашей жизни, – сказал Джейк.


– О моей жизни, – сказала она и хохотнула.

Она никогда не умела этого. Жизнь ее была бурной, но в кратком пересказе казалась скучной. Она поведала ему, что у нее диплом психолога, что поступила в колледж в двадцать четыре, что вышла замуж за преподавателя, потом развелась. Что владеет комиссионным магазином. Она не стала говорить, что отдает доходы в фонд помощи жертвам СПИДа[69]; это не вязалось с романтической, беззаботной версией ее истории, к тому же, ей совсем не хотелось отвечать на его неизбежные вопросы.

– Помогает ли вам образование психолога управлять магазином? – спросил он.

Ей показалось, она почувствовала вибрацию телефона, но, взяв его, увидела пустой экран. Фантомное чувство, вибрация ее нервов.

– Я родила дочь еще студенткой, – сказала она. – Так что хоть я и закончила учебу, но многое упустила.

– Понимаю, – сказал он. – Понимаю.

Хотя он не мог понимать ее.

Снова позвонили в дверь, и Ричард кинулся открывать.

Журналистка – Коринн – принесла букет георгинов и яблочный пирог. У нее были серебристые волосы и браслет из гладких зеленых бусинок. Казалось, она вся замотана в кашне. Она уже была знакома с Ричардом и Сержем и тепло поцеловала их в щеки. Она достала цифровой диктофон, но в остальном держалась так, словно просто пришла в гости.

– Давайте говорить по-английски, – сказал ей Ричард. – Отчасти для Фионы и… э… Джейкоба, но главным образом, вы понимаете, я хочу, чтобы мои слова звучали умно, если вы меня процитируете. Я все еще лучше владею родным языком.

Он подмигнул Фионе.

Коринн рассмеялась и сказала:

– Да, но что же получится, когда я переведу вас обратно на французский? Вам придется довериться мне!

– Есть вещи и похуже – не так ли? – чем довериться прекрасной даме.

– Видите, что он делает! – сказал Серж. – Сам флиртует для хорошего интервью!

Когда они уселись за стол и Серж принес корзину булочек, Ричард объяснил, что муж Коринн – известный художественный критик, и что ее статья для Libération была не только профессиональной, но и откровенно эмоциональной.

– Просто потому, что я вас так люблю! – сказала Коринн.

Джейк, слава богу, сидел тихо. Фиона считала бы себя ответственной, если бы он стал валять дурака. Она заметила с облегчением, что он все еще баюкает первый коктейль.

Фиона взяла свой телефон и снова подсунула под ногу. Было уже почти восемь. В другом конце комнаты открылась со скрипом балконная дверь. К вечеру потеплело, и теперь дул приятный бриз.

Коринн спросила Ричарда о самом недавнем проекте, крупномасштабных работах, которые, по-видимому, займут половину выставки. Фотография рта, как поняла Фиона, закроет всю стену. Фиона удивилась; она полагала, это будет ретроспектива.

Гуляш по-маррокански, приготовленный Сержем из молодого барашка с абрикосами, раскрывал всю свою пряность только после того, как его проглатывали.

Джейк, который пришел с блокнотом, но оставил его на диване, периодически задавал вопросы – довольно остроумные и краткие – о возрасте Ричарда. Как изменилась его работа, какие физические ограничения он испытывает, какие цели ставит в карьере.

– Забавно, – сказал Ричард, – когда я был в вашем возрасте, я полагал, что после пятидесяти все будет только угасать. Что ж. Страх старости – это единственный предрассудок, который опровергает сам себя, не так ли?

Фиона под столом открыла почту в телефоне. Письмо от Дэмиана: нет ли каких новостей за последние четыре часа. Отписка от сиделки с собакой.

Джейк снова притих, слушая рассказ Ричарда о подготовке к выставке, почтительно прислушиваясь к беседе Ричарда и Коринн о былых временах. Джейк был единственным из присутствовавших, для кого Ричард был Ричардом Кампо, человеком из телевизора, мастером, снявшим эпохальное фото девочки на Берлинской стене и получившим скандальную славу после сериала «Оскверняя Рейгана». Как все по-другому, если сначала ты знаешь художника как человека!

Фиона задумалась, что сказал бы Дэмиан, если бы увидел, как она сидит и отдыхает: удивился бы он, почему она не ищет дочь, или был бы рад, что она бережет себя, доверив это дело детективу. Поиски продвигались в этот самый момент, пусть она сама и не участвовала в этом.

Она повернулась к Ричарду, шутившему с Джейком.

– Хотите быть моим ассистентом? Я все время в поиске новых ассистентов.

– Потому что с ним невозможно работать, – сказала Коринн.

– И оплату обещаю ужасную. Даже хуже, чем у журналиста!

Серж объяснил Фионе, что Коринн дает вечеринку в честь Ричарда завтра вечером, точнее, вечеринку устраивает ее муж, у них дома, в Венсене.

– Ты идешь, – сказал Ричард Фионе.

Фиона кивнула, хотя еще ничего не решила.

– Можете мне рассказать, – обратилась Коринн к Ричарду, – о видеоинсталляциях? Мне особенно хочется написать про них. Мир мало знает ваше видео.

– И мир сам в этом виноват, – вставил Серж.

– Что ж, – сказал Ричард и посмотрел прямо на Фиону, словно это она задала вопрос. – Ирония в том, что исходный материал довольно старый. Это видео, которые я записывал на VHS в течение восьмидесятых. В Чикаго. Вы знаете, работать с VHS – это был кошмар.

Фиона наконец уловила его посыл и склонила голову. Восьмидесятые в Чикаго. Видео.