Мы умели верить

Он пожал плечами.

– У меня бумажник-бумеранг. Я терял его раз двенадцать. И каждый раз кто-то его возвращает.

– Это… невероятно.

– Не так уж. Это такой четкий моральный тест для людей. Они видят бумажник и типа такие: «Хороший я человек или плохой?» Люди хотят верить, что они хорошие. Те же люди, которые вынесут что угодно с работы, да? Но бумажник они возвращают, у них от этого легчает на душе.

Он был прав. Но как он не боялся? Не боялся разбрасывать свои вещи по всей планете и верить, что они к нему вернутся.

– Этот фильм – улет! – сказал он.

– Ты пришел сюда ради фильма, Джейк? – она не скрывала сарказма.

– Нет, – сказал он. – Я искал тебя. Не в смысле… не подумай чего плохого. Извини. Я хотел спросить кое-что.

Не будь он таким привлекательным, она бы уже убежала. Она бы схватила за руку первого встречного и сказала: «Это мой муж!» Но она просто стояла, запрокинув голову, чтобы видеть его лицо, и ждала.

– Я был ужасно зол на себя, – сказал он, – когда мы сошли с самолета и я ничего у тебя не спросил про Ричарда Кампо. Типа… не хочу показаться навязчивым, но я бы точно мог что-то с ним сделать. Я бы так легко зажег его своей идеей.

Фиона подняла руку, останавливая его.

– Похоже, я что-то пропустила, – сказала она.

– Извини. Не помню, что именно я говорил. Я пишу про культуру, в основном для туристических журналов. Читаете National Geographic? У меня там вышел материал прошлым летом, об этом… фестивале танцев майя в Гватемале.

– Окей.

Все вставало на свои места: пилот, уволенный за… пьянство? Или он сам решил, что такая жизнь не для него, что есть и получше способы повидать мир?

– Он дает тонны интервью, – сказала она. – Не знаю, значит ли это, что он согласится с большей легкостью или наоборот.

– Это будет на самом деле не об искусстве, вот в чем дело. Это будет о жизни здесь, ну, знаете, типа взгляд художника-экспата на город. Или можно об искусстве. Я не знаю, как он захочет.

Почему она вообще решила помочь ему? Может, здесь сработал тот же принцип, что и с бумажником – ей хотелось чувствовать себя хорошей. Может, дело было в его прекрасных глазах. А может, она просто растерялась. Она достала из сумочки телефон и сказала:

– Могу дать номер его пиарщика.

Под пиарщиком она имела в виду Сержа.

Джейк поправил рюкзак, почесал бороду.

– Это было бы феноменально, – сказал он.

Она держала телефон в руке, называя последние цифры номера Сержа, как вдруг телефон завибрировал.

– Вот же черт! – сказала она. – Я должна ответить!

Не в силах стоять на месте, она пошла быстрым шагом по улице.

У нее в ухе шипели помехи. Арно прочистил горло и сказал:

– Что ж, найти их было легко. Мистер и миссис Курт Пирс, и у меня есть адрес.

Она сунула левую руку в карман джинсов, чтобы унять дрожь.

– Вы уверены, что это они?

Мистер и миссис!

– Ха, да, его было легко найти, потому что его арестовали в прошлом году. Без тюрьмы, не волнуйтесь.

– Боже, за что?

– Мелкая кража, – сказал он прежде, чем она успела во всех красках представить избитую дочь или труп внучки. – Его просто… оштрафовали, вероятно, из-за кражи в магазине.

– Подождите, – сказала она, – постойте. Нет. Его бы депортировали, разве нет?

– А, да, – сказал Арно. – Да. Он гражданин Евросоюза. Его могли бы депортировать, но…

– С каких пор?

Арно не знал. Но разве отец Курта не был ирландцем или что-то типа того? Может, у него все это время было двойное гражданство? Может, это поможет объяснить их переезд во Францию?

По другую сторону переулка стоял Серж и махал ей. Он подбежал к ней и встал рядом, прислушиваясь.


– Вы с ним не разговаривали, нет?

– Что у меня есть, так это адрес в четвертом. Дешевый район, но не очень опасный. В Ле-Марэ. Вы знаете Ле-Марэ?

Фиона вспомнила, как Ричард говорил, что там живет много геев, а еще ей помнилось, что там живут то ли арабы, то ли евреи-ортодоксы. Но уж точно не все три варианта вместе, так не бывает ведь, да?

– Не очень, – сказала она.

– Я собираюсь установить слежку. Как в кино, окей? Просто буду следить.

– Мне с вами можно?

Он хохотнул.

– Не самая лучшая идея.

– Так когда, сегодня? Вы начнете этим вечером?

– Если не возникнет чего-то нового. Я сделаю фотографии.

– А мне что пока делать?

– Вы же в Париже. Ваш друг с мотоциклом, он может покатать вас, да? Наслаждайтесь красотами, – наслаждайтесь, господи боже. – Обещайте, что отдохнете. Вчера вы почти отключились в ваш омлет. Сохраняйте силы до нужного момента, окей? А пока мы ждем. Выпейте вина, отдохните, расслабьтесь.

Мысль об отдыхе показалась очень приятной. Она устала, она так устала.





1985




Прошла ханука, и озеро по берегам заиндевело. Мама Чарли не смогла прилететь на Рождество, поскольку ее новый ухажер пригласил ее в оперу. Она сказала, что прилетит потом, и Йель был этому только рад. Он обожал Терезу, но сейчас Чарли и так хватало стрессов.

Йель наткнулся на Тедди в банке. Синяк под глазом посветлел до лилового, но на носу еще белела полоска пластыря. Тедди заявлял, что это раскрепощает – знать, что он может пережить нападение. Но Йель на это не купился.

– Ты знал, – сказал Тедди, – что ты на самом деле видишь искры? Я всегда думал, это чисто мультяшный прием.

– Ну да, – сказал Йель. – То есть мне случалось получать.

Он встретил Фиону на улице, и она сказала, что ее родные наконец вычистили квартиру Нико и не заметили никакой пропажи.

– В основном потому, что не знали, что там вообще было, для начала. Кузены разобрали всю электронику, – сказала она. – Их только это волновало. Мама взяла его планшет для рисования, но она просто засунула его в коробку, и я не представляю, что она будет с ним делать. Папа был в перчатках. На нем были реальные резиновые перчатки.

Йель крепко обнял ее, подняв в воздух.

В комиссионном он встретил Джулиана, примерявшего ярко-желтые вельветовые штаны, которые оказались ему коротковаты, и тогда он дал их примерить Йелю.

– В них твоя задница будет как пара булочек, – сказал он. – В лучшем смысле, – он отошел назад, окидывая Йеля взглядом. – Хотя твой перед они не подчеркивают. А я слышал, там есть что подчеркнуть, – Йель почувствовал, как по всему его телу ниже шеи разливается краска. – Что, думаешь, Чарли умеет хранить секреты?

Джулиан купил жуткую куртку из белой кожи, с бахромой. Он рассказал Йелю, что вместе с другом-актером учит мужчин с саркомой Капоши[67] скрывать сыпь, используя сценический грим.

– Смотрятся очень ничего, – сказал он, – на расстоянии.

Серым днем, когда моросил дождь со снегом, Йель отправился на встречу с риэлтором, посмотреть дом на Брайар-стрит. Риэлтор встретила его на тротуаре и захлопала в ладоши, словно в предвкушении чего-то замечательного.

Заявленная цена составляла три годовых зарплаты Йеля. Лучше, чем он ожидал. Но все равно многовато, конечно, хотя это было ему по силам, если он не потеряет работу, если его зарплата будет повышаться по мере роста галереи, что как раз ожидалось. Сумма была примерно та же, какую Чарли выложил в прошлом году за отдельную фотонаборную машину для своей газеты. Грабительская сумма для агрегата размером с холодильник, но вполне разумная для дома. Та покупка разорила Чарли, но его сотрудникам больше не приходилось обращаться в наборную компанию, чтобы использовать чужую машину среди ночи, выметаясь к шести утра в зомбическом состоянии. Газета теоретически могла бы со временем компенсировать Чарли затраты, понемногу, с каждой рекламы бара; но он скорее повысит мизерные зарплаты сотрудников, чем вернет себе долг. Чарли никогда ничем себя не баловал, даже едой. Если бы не Йель, он бы питался одним чаем и растворимой лапшой.

Йель еще не говорил Чарли про этот дом. Чарли мог бы возмутиться стоимостью или хотя бы тем фактом, что большую часть оплатит Йель, но дом поможет Чарли в их отношениях чувствовать себя в большей безопасности. Так и будет, если они вместе станут домовладельцами. К тому же тогда они смогут завести собаку, как всегда хотел Чарли.

Осматривая интерьер, Йель влюбился в гостиную – деревянный пол, встроенные книжные полки по обеим сторонам камина, эркерное окно. Кухня была так себе, но с кухней они что-нибудь придумают. Йель всегда хотел научиться класть плитку. Верхний этаж был залит предвечерним светом, и Йель, стоя там, в пустой спальне, и глядя на маленький дворик, почувствовал, что плывет. Свой дом! Ему уже представлялось, как все будут подтрунивать над ними – Тедди станет называть их лесбийскими сепаратистками – ну и пусть, ведь вы только гляньте на это толстое оконное стекло, на деревянный пол!

Звуки из внешнего мира были такими же, как из его квартиры – гудение дороги, хлопанье автомобильной дверцы, какая-то музыка – и все же это казалось чем-то новым. Словно это был не просто новый дом, а новый город. Подобный мандраж он испытывал, когда только переехал сюда и дни напролет гулял по окрестностям, изучал карты, чиркал в блокнотах что-нибудь вроде: «Говорить таксистам ехать через Эшлэнд, не Кларк» и составлял списки ресторанов (за первую неделю он написал «БЕЛДЕН ДЕЛИ», словно самолично открыл это место), и вещей, о которых слышал, но не собирался проверять, как, например, что туалет на пятом этаже торгового центра «Маршал Филдс» слывет голубой точкой. Ему просто важно было знать, что есть такие места, и важно было всегда себя чувствовать как в такси, летящем по Лэйк-шор-драйв. И по какой-то причине в этом домике, в этой комнате с белыми стенами, он снова ощутил пульсацию города.

– Как думаете, сколько у меня времени? – спросил он риэлтора. – Честно.

– Ой, – сказала она, – ну, не знаю. Полагаю, такой объект уйдет быстро.

Если бы все получилось с даром Норы (но когда он узнает об этом: через месяц, через год?), он бы, по крайней мере, был уверен в своей работе. Он был бы готов. И если бы к тому моменту дом все еще продавался, он воспринял бы это как знак.

Он проводил ее обратно до Халстед-стрит, и риэлтор спросила его, знает ли он, что театр на углу когда-то был конюшней. Да, он знал. Они постояли вместе, глядя на арку, вдававшуюся в стену, рассчитанную, вероятно, на гужевые повозки.