Мы начинаем в конце
Часть 33 из 89 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Уок читал стенограммы — Бойдовы ребята опросили всех на Айви-Ранч-роуд, оперативно сработали.
— То есть тебя дома не было?
— Нет. Я же все рассказал той женщине, сотруднице полиции штата. Меня Эд Тэллоу отправил с клиентами работать. У него в планах застройка городских окраин. А клиенты — японцы. Ты, наверное, слышал. Жаждут инвестировать в проект.
— Да, я знаю.
В правой руке у Брендона была неизбежная гантель.
— Вот, качаюсь. Скоро мне колено прооперируют — опять буду играть.
Эту тему, Уок знал, лучше не развивать.
Брендон легонько толкнул его в плечо и скрылся в гараже, опустил за собой дверь, приглушил свет и убавил громкость в плеере.
Уок направился к дому Рэдли. Оттуда на него глядела ночь, и приходилось бодриться, вымучивать каждый шаг. Уока трясло с ног до головы, но он списывал дрожь на эмоции, на воспоминания.
Решил войти не через главную калитку, а через боковую. Она была не заперта. Стар, как и все жители Кейп-Хейвена, калитку отродясь не запирала. Вдруг Уок замер на месте — из дома слышались шумы. Уок прижался лицом к оконному стеклу. Внутри кто-то орудовал; не включая электричества, шарил по стенам и по полу карманным фонариком.
Уок расстегнул кобуру, поднялся на крыльцо. Сейчас разберемся…
Он попятился, теснимый великанской фигурой, что, наоборот, шагнула из дому.
— Дарк.
Тяжелый взгляд и молчание.
— Это ты. А я-то думал…
Уок спрятал пистолет. Дарк опустился на скамью.
Уок сел рядом, не спросив насчет его вероятных возражений.
— Что ты здесь делаешь?
— Дом принадлежит мне.
— Да, конечно.
Привычный к жаре, Уок еле успевал отирать пот со лба.
— Мне известно, что ты давал показания полицейским штата. С отчетом я ознакомился, но хочу сам тебя поспрашивать. Собирался звонить тебе, вызывать в участок. А ты — вот он; тем лучше.
— Как дети? Их пристроили?
— Они… — Уок осекся.
— С девочкой я бы поговорил.
Глаза сами собой округлились, тело охватил ступор.
— О чем?
— Сказал бы ей, что сожалею.
— Из-за чего?
— Она осиротела. Но у нее — характер, так ведь? — Казалось, Дарк взвешивает каждое слово.
— Она ребенок.
Лунный свет, проникнув сквозь ветви, нашарил их двоих.
— Куда детей отправили?
— Далеко.
Гигантские ручищи на мощных бедрах. Каково это — уродиться таким громилой? Каково это, когда на тебя таращатся, когда в страхе расступаются перед тобой?
— Расскажи о ней.
— О Дачесс?
Дарк кивнул.
— Ей тринадцать, верно?
Уок откашлялся.
— Годами в Хиллтопской школе ничего не случалось, а тут два звонка подряд. Черный автомобиль. Подъедет к школьному забору, остановится и будто ждет кого-то. Странно, что никто не догадался записать номера.
— Ну у меня черный автомобиль, инспектор Уокер.
— Знаю.
— Ты когда-нибудь размышляешь о своих поступках?
— Конечно.
— А о том, чего не сделал, хотя следовало?
— Не понимаю, что ты имеешь в виду.
Дарк устремил взор к луне.
— Про тебя слухи ходят, Дикки.
— Я в курсе.
— Говорят, ты склонен к насилию.
— Да, я склонен к насилию. Можешь подтвердить это от моего лица.
Дарк неотрывно глядел на луну. В горле Уока пересохло.
— Я тебя в церкви частенько вижу, — бросил Дарк.
— А я тебя — нет.
— Потому что я снаружи наблюдаю. О чем ты молишься, Уок?
— О достойном завершении пути. И чтобы конец не стал безвременным.
— Надежда — понятие для мирян. А жизнь — она хрупкая. Некоторые в нее вцепляются прямо-таки бульдожьей хваткой, хоть и знают: разобьется все равно, одни осколки останутся.
Дарк поднялся. Уока накрыла огромная тень.
— Если общаешься с девочкой, передай, что я о ней не забыл.
— У меня остались к тебе вопросы.
— Я все сказал полицейским штата. Хочешь большего — связывайся с моим адвокатом.
— Погоди. Я о Винсенте. Он надумал дом продавать — это тебе известно? А ведь не собирался. Почему он изменил решение, а?
— Наверное, счел цену подходящей. Трагедия — она, знаешь, здорово мозги прочищает. Я обратился за кредитом, жду ответ от банка. Деньги, скорее всего, будут.
И Дарк зашагал прочь. Уок дождался, пока он скроется, приник к окну и включил фонарик.
В кухне настоящий погром. Оторваны потолочные панели, расковыряна гипсокартонная обшивка стен. Может, у Дарка были в доме и другие дела, дополнительные; но главная его задача — это ясней ясного — поиски некоей миниатюрной вещицы.
* * *
Монтана истекала летом, как кровью. В Кейп-Хейвене все происходило постепенно, а здесь первые капли мигом трансформировались в артериальную пульсацию мутных зорь и угрюмых сумерек.
Дачесс получила весточку от Уока — простой снимок, сделанный с хайвея не доезжая Кабрильо. На обратной стороне дрожащая рука вывела синими чернилами: «Я думаю о вас обоих. Уок»; почерк был столь корявый, что Дачесс еле разобрала его.
Фотографию она прикрепила над кроватью.
Со стариком Дачесс по-прежнему не разговаривала. Изливалась серой кобылке. Излияния стали тяжелым ритуалом. Против воли Дачесс рассказывала о Винсенте и Дарке, о временах, когда ей приходилось пальцами выуживать рвотные массы из материнского рта, когда они с Робином на приходском кладбище, под сакурой, практиковались в оказании первой помощи.
В те вечера, когда у Хэла бывал созвон с Уоком, Дачесс устраивалась на крыльце и навостряла уши.
«Робин освоился, к животным очень привязался. Спит хорошо, ест с аппетитом. Психиатр говорит, у него дело идет на поправку. Сеансы раз в неделю по полчаса. Робин ездит охотно».
— То есть тебя дома не было?
— Нет. Я же все рассказал той женщине, сотруднице полиции штата. Меня Эд Тэллоу отправил с клиентами работать. У него в планах застройка городских окраин. А клиенты — японцы. Ты, наверное, слышал. Жаждут инвестировать в проект.
— Да, я знаю.
В правой руке у Брендона была неизбежная гантель.
— Вот, качаюсь. Скоро мне колено прооперируют — опять буду играть.
Эту тему, Уок знал, лучше не развивать.
Брендон легонько толкнул его в плечо и скрылся в гараже, опустил за собой дверь, приглушил свет и убавил громкость в плеере.
Уок направился к дому Рэдли. Оттуда на него глядела ночь, и приходилось бодриться, вымучивать каждый шаг. Уока трясло с ног до головы, но он списывал дрожь на эмоции, на воспоминания.
Решил войти не через главную калитку, а через боковую. Она была не заперта. Стар, как и все жители Кейп-Хейвена, калитку отродясь не запирала. Вдруг Уок замер на месте — из дома слышались шумы. Уок прижался лицом к оконному стеклу. Внутри кто-то орудовал; не включая электричества, шарил по стенам и по полу карманным фонариком.
Уок расстегнул кобуру, поднялся на крыльцо. Сейчас разберемся…
Он попятился, теснимый великанской фигурой, что, наоборот, шагнула из дому.
— Дарк.
Тяжелый взгляд и молчание.
— Это ты. А я-то думал…
Уок спрятал пистолет. Дарк опустился на скамью.
Уок сел рядом, не спросив насчет его вероятных возражений.
— Что ты здесь делаешь?
— Дом принадлежит мне.
— Да, конечно.
Привычный к жаре, Уок еле успевал отирать пот со лба.
— Мне известно, что ты давал показания полицейским штата. С отчетом я ознакомился, но хочу сам тебя поспрашивать. Собирался звонить тебе, вызывать в участок. А ты — вот он; тем лучше.
— Как дети? Их пристроили?
— Они… — Уок осекся.
— С девочкой я бы поговорил.
Глаза сами собой округлились, тело охватил ступор.
— О чем?
— Сказал бы ей, что сожалею.
— Из-за чего?
— Она осиротела. Но у нее — характер, так ведь? — Казалось, Дарк взвешивает каждое слово.
— Она ребенок.
Лунный свет, проникнув сквозь ветви, нашарил их двоих.
— Куда детей отправили?
— Далеко.
Гигантские ручищи на мощных бедрах. Каково это — уродиться таким громилой? Каково это, когда на тебя таращатся, когда в страхе расступаются перед тобой?
— Расскажи о ней.
— О Дачесс?
Дарк кивнул.
— Ей тринадцать, верно?
Уок откашлялся.
— Годами в Хиллтопской школе ничего не случалось, а тут два звонка подряд. Черный автомобиль. Подъедет к школьному забору, остановится и будто ждет кого-то. Странно, что никто не догадался записать номера.
— Ну у меня черный автомобиль, инспектор Уокер.
— Знаю.
— Ты когда-нибудь размышляешь о своих поступках?
— Конечно.
— А о том, чего не сделал, хотя следовало?
— Не понимаю, что ты имеешь в виду.
Дарк устремил взор к луне.
— Про тебя слухи ходят, Дикки.
— Я в курсе.
— Говорят, ты склонен к насилию.
— Да, я склонен к насилию. Можешь подтвердить это от моего лица.
Дарк неотрывно глядел на луну. В горле Уока пересохло.
— Я тебя в церкви частенько вижу, — бросил Дарк.
— А я тебя — нет.
— Потому что я снаружи наблюдаю. О чем ты молишься, Уок?
— О достойном завершении пути. И чтобы конец не стал безвременным.
— Надежда — понятие для мирян. А жизнь — она хрупкая. Некоторые в нее вцепляются прямо-таки бульдожьей хваткой, хоть и знают: разобьется все равно, одни осколки останутся.
Дарк поднялся. Уока накрыла огромная тень.
— Если общаешься с девочкой, передай, что я о ней не забыл.
— У меня остались к тебе вопросы.
— Я все сказал полицейским штата. Хочешь большего — связывайся с моим адвокатом.
— Погоди. Я о Винсенте. Он надумал дом продавать — это тебе известно? А ведь не собирался. Почему он изменил решение, а?
— Наверное, счел цену подходящей. Трагедия — она, знаешь, здорово мозги прочищает. Я обратился за кредитом, жду ответ от банка. Деньги, скорее всего, будут.
И Дарк зашагал прочь. Уок дождался, пока он скроется, приник к окну и включил фонарик.
В кухне настоящий погром. Оторваны потолочные панели, расковыряна гипсокартонная обшивка стен. Может, у Дарка были в доме и другие дела, дополнительные; но главная его задача — это ясней ясного — поиски некоей миниатюрной вещицы.
* * *
Монтана истекала летом, как кровью. В Кейп-Хейвене все происходило постепенно, а здесь первые капли мигом трансформировались в артериальную пульсацию мутных зорь и угрюмых сумерек.
Дачесс получила весточку от Уока — простой снимок, сделанный с хайвея не доезжая Кабрильо. На обратной стороне дрожащая рука вывела синими чернилами: «Я думаю о вас обоих. Уок»; почерк был столь корявый, что Дачесс еле разобрала его.
Фотографию она прикрепила над кроватью.
Со стариком Дачесс по-прежнему не разговаривала. Изливалась серой кобылке. Излияния стали тяжелым ритуалом. Против воли Дачесс рассказывала о Винсенте и Дарке, о временах, когда ей приходилось пальцами выуживать рвотные массы из материнского рта, когда они с Робином на приходском кладбище, под сакурой, практиковались в оказании первой помощи.
В те вечера, когда у Хэла бывал созвон с Уоком, Дачесс устраивалась на крыльце и навостряла уши.
«Робин освоился, к животным очень привязался. Спит хорошо, ест с аппетитом. Психиатр говорит, у него дело идет на поправку. Сеансы раз в неделю по полчаса. Робин ездит охотно».