Мы начинаем в конце

— Нет, просто я давно знаю Дарка — с тех самых пор…

— Ничего ты не добьешься и ничего не накопаешь. Посмотри на Винсента Кинга; да не так, как ты привык — словно он прежний парнишка, который тридцать лет назад в тюрьму загремел. Ты объективно посмотри. Нет больше того парнишки. Что в нем было хорошего, тебе известного, — все за фейрмонтскими воротами осталось.

— Ты ошибаешься.

— Я серьезно, Уок. Сам ты не изменился, это все признают, и я в том числе. Но ты такой один. Прочие стали другими людьми.

За окном неистовствовало солнце. Белизна и синева, преувеличенная резкость бликов на стеклах и до времени выцветшие флажки.

— Что еще в деле? — спросила Лу-Энн.

— Вторжение в пределы частной собственности. В доме всё вверх дном.

— Однако ничего не украдено. Больше похоже на ссору, которая переросла в драку.

— Милтон лжет.

— У него нет на это причин.

— Допустим, имел место взлом с целью ограбления. Стар проснулась, застукала грабителей, и… — не сдавался Уок. Хотел притянуть версию за уши, но длины рук не хватало, и слов тоже.

— Логично, если забыть об одном факте: на месте преступления задержан человек, его рубашка вся в крови жертвы, весь дом заляпан его отпечатками. Что до мотива, то и он имеется.

— Бред, — вспыхнул Уок.

— Почему бред? Потому что тебе интуиция совсем другое нашептывает?

— Винсент не сказал ни слова. Ни зачем он это сделал, ни как, ни когда конкретно. Он даже полицию сам вызвал, причем с телефона Стар.

— Он разъярился, а потом остыл. Сколько ребер сломано у Стар? Фото перед тобой, вот и прикидывай.

Уок уставился на фотографию. Грудная клетка в кровоподтеках, характерные полосы в местах переломов. Такого не бывает, когда грабитель, незнакомый с жертвой, просто пытается ее обезвредить. Нет, здесь замешано чувство, ибо даже фотография, простая бумажка, обдает удушающей ненавистью.

— Еще и глаз подбит.

— Короче, он каким-то образом оказывается в доме. Следов взлома нет — вероятно, Стар сама его впустила. Между ними происходит ссора, он ее избивает, стреляет в нее, выходит, прячет оружие, возвращается, вызывает полицию, усаживается в кухне и ждет нас. Малыш Робин, к счастью, был заперт в спальне, но вполне мог что-то слышать.

Уок поднялся, распахнул окно навстречу очередному восхитительному утру. Дольше двух часов кабинетной бумажной работы он никогда не выдерживал.

— Я должен допросить Дарка, — повторил он. — У него была связь со Стар. И он склонен к насилию.

— У Дарка алиби — комар носа не подточит.

— Вот поэтому я и вызвал сюда ту, которая это алиби ему обеспечила.

— Бойд же сказал — не надо лезть поперек полиции штата.

Уок вдохнул поглубже. Перед глазами все плыло — и в прямом смысле, и в переносном. Четким был только образ Винсента. Да что она понимает, эта Лу-Энн? Уок не может ошибаться в Винсенте. Тридцать лет прошло, подумаешь! Его друг остался прежним, и точка.

— Тебе побриться не мешало бы, Уок.

— Тебе тоже.

Лу-Энн хихикнула. Тут позвонила Лия Тэллоу, сказала, что Ди Лейн ждет.

Ди Лейн сидела у стола в приемной. Уок повел ее в заднее помещение. Маленький столик, четыре стула, ваза с широким горлом, в ней — целый каскад роз оттенка слоновой кости, сорт называется «Венделла». Из окна открывается вид на Мейн-стрит. Не комната для допросов, а гостевой дом, где хозяйкой — собственная бабушка.

Ди выглядела куда лучше, чем при их последней встрече. Платье с открытыми плечами, совсем простого кроя, позитивного желтого цвета. Прическа. Деликатный макияж — косметики ровно столько, чтобы плюсы выступили на передний план, а минусы отошли на задний. В руках у Ди был бумажный сверток.

— Песочное печенье с персиковым джемом, — произнесла Ди вместо «здравствуй». — Я же знаю, ты к нему неровно дышишь.

— Спасибо.

Уок не взял с собой ни диктофона, ни блокнота.

— Я уже всё рассказала офицерам из полиции штата.

— Пройдемся еще раз по некоторым пунктам. Кофе будешь?

Ди Лейн свела плечи — не то чтобы сильно ссутулилась, но как-то сникла.

— Конечно, Уок.


Он вышел, отыскал Лию и попросил сварить кофе. Когда он вернулся, Ди Лейн стояла возле окна.

— Совсем иначе отсюда смотрится — я про Мейн-стрит. Витрины, лица — всё непривычное. В смысле, менялось вроде постепенно — а вот же… Тебе известно о заявке — ну насчет новых домов?

— Ей хода не будет.

Ди Лейн снова уселась, закинула ногу на ногу.

— Считаешь, я дала слабину?

— Просто пытаюсь понять, как такое возможно.

— Дарк пришел с букетом. Извинился. Слово за слово, одно за другое…

— Давай-ка с самого начала — что у тебя с Дарком, как завязалось — сама понимаешь.

— Он пошел в банк, открыл счет. Мне он показался… не подберу слова. Милым? Нет, не то. Присмиревшим, наверное. Такой, знаешь, с виду тихий, а внутри — стержень. Блин, Уок, что тебе еще не понятно? Дарк стал наведываться, интересовался, как у меня дела, помочь норовил. Я и предложила: давай сходим куда-нибудь, развеемся. Он: давай. Обычный же сценарий, будто не знаешь.

— А кто говорил: от него холодом веет, он не человек, а робот?

— Я тогда злилась из-за дома, а с досады чего не напридумываешь? Сейчас я тебе кое-что открою про Дикки Дарка.

— Я весь внимание.

— Дарк привязался к моим девочкам. Они ему не безразличны, понимаешь? Он за ними присматривает, на качелях их качает. Он просто — рядом. Однажды возвращаюсь — Молли у него на коленях, вместе фильм диснеевский смотрят. Не каждый мужчина станет возиться с чужими детьми, уж я-то знаю.

Лия принесла кофе и вышла. Уок взял чашку, но из-за тремора был вынужден поставить ее обратно.

— Ты в порядке, Уок? Что-то вид у тебя усталый. И побриться неплохо бы… Я не в обиду говорю, не подумай.

— Значит, он пробыл у тебя всю ночь? Я про Дарка.

— Я выставила его рано утром, пока девочки спали.

Уок сгорбился, обмяк. Измождение навалилось, воспаленные глаза саднит, будто они песком засорены; в теле ломота.

— Я понимаю, тебе это трудно признать — Винсент, Стар, давние отношения и все такое… Но ты Дарка не приплетай. Дарк, может, и ублюдок, но он не тот, кем ты его считаешь. И не тот, кем хочешь видеть.

— И кем же я хочу его видеть?

— Человеком, который обеспечит невиновность Винсенту Кингу.





* * *


Покончив с работой в загончике, Дачесс перешла в конюшню. Запах навоза уже не казался отвратительным. А лошадок было две — крупная вороная и серая поменьше. Обе — безымянные. По крайней мере, так ответил Хэл на Робинов вопрос. Робин, сильно озадаченный, только протянул: «Имя каждому нужно».

Дачесс убирала навоз, сгребала в мешки и вынесла отсыревшую солому. Притащила тючок свежей соломы, вилами разбросала по полу. Где мокро, туда солому класть не надо, пускай сначала подсохнет — это она усвоила. В ее обязанности входило дважды в день наполнять поилку и задавать зерна вороному и серой. Обязательно в одно и то же время, потому что серая подвержена коликам. Также Дачесс выводила вороного и серую пастись и загоняла обратно в стойла. Порой, выпущенные на волю, лошади принимались метаться и лягаться, будто каждой грозил аркан. Дачесс, как и положено всякому, кто вне закона, питала слабость к лошадям.

Раздался выстрел.

Самообладание пробито навылет, Дачесс — на земле, на коленях. Вдалеке — лоси: готовы сорваться с места, длинные морды запрокинуты. И вот — сорвались, рассеялись, умчались прежде, чем Дачесс встала на ноги, прежде, чем бросилась к дому.

Первая мысль — о Дикки Дарке, и вторая тоже. Сердце тяжелое, как молот.

Она выдохнула, увидев на крыльце Хэла. Впрочем, и он явно был обеспокоен.

— Робин там, наверху. В шкаф забился.

Дачесс взлетела по лестнице, ворвалась в спальню. Робин сидел на полу, с головой укрывшись одеялом.

— Робин…

Дачесс прежде сама забралась к нему в одеяльную палатку, и лишь тогда коснулась его, прошептала:

— Робин, не бойся.

— Я слышал.

Сказано было так тихо, что ей пришлось податься к нему всем телом.