На волнах оригами
Часть 8 из 96 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Возможно, дело было не в одежде, а в умении подать себя. Во взгляде. В развороте плеч. Жестах, походке, голосе. Мироощущении.
Смогу ли я соответствовать этому человеку?
Понимает ли сам Антон, что я из другого круга? Что я не могу стать ему Алиной, что не умею быть королевой – я лишь лесная принцесса, Рапунцель, заточенная в башне и оставленная собственной матерью.
Играла чудесная ненавязчивая музыка, кажется, это было что-то из Йохансена, современного композитора, которого я любила за возвышенность и поэтичность. Теплоход неспешно отошел от причала и неспешно рассекал реку, двигаясь прямо к закату, мимо окрашенного розовым и золотым акрилом неба.
Я находилась рядом с человеком, которого любила всем сердцем, и, кажется, все закончилось, но… Но безрадостные мысли не покидали меня.
Потому что все только еще начинается.
– Тебе нравится здесь, Катя? – спросил Антон после того, как удалился учтивый официант в униформе, принявший у нас заказ. Он посмотрел на наручные часы, явно брендовые, с текстильным широким ремнем и стальным корпусом.
– Да, нравится, – кивнула я медленно.
– Я выбрал не то место? – вдруг, поняв, спросил Антон. – Я хотел выбрать лучшее. Для тебя – лучшее. Раз тебе достался не лучший парень, – горько усмехнулся он, и я слабо улыбнулась. На какое-то время мы замолчали.
– Почему я? – вырвалось вдруг у меня. Этот вопрос мучил, почти душил.
– Что – ты? – не понял Антон.
– Почему ты выбрал меня? Потому что я – хорошая девочка? Одна-единственная, кто не повелась на Кея, а выбрала простого парня? – спросила я вдруг, уцепившись пальцами за край короткой скатерти. – А может быть… ты – жалеешь?
– Что за вопросы? – нахмурился он. Глядя на его лицо, мне хотелось улыбаться от переполняющей меня нежности, но откуда я знала, что нежность бывает болезненной? И чувства бывают болезненными. Только вот они были легки и прекрасны, как летнее высокое небо над горами, но что-то случилось и они превратились в лотос, который вязнет в болоте сомнений и страха.
– Просто ответь мне. Ответь честно, Антон.
– Теперь я буду всегда с тобой честен, Катя, – он протянул руку и заправил за ухо прядь волос, с которой играл ветерок. – Я выбрал тебя, потому что ты – мой человек.
– И как ты это понял? – сглотнув, спросила я.
– Не знаю, – честно признался он. – Не то, чтобы я тормоз, но я понял это не сразу. Прости меня за это. И жалеть я точно не буду. Жалеть не должна ты.
Музыка изменилась, стала романтично-обещающей. А люди… Люди не обращали на это внимания, занятые своими разговорами, смеясь и открывая шампанское. Сидевшая неподалеку от нас девушка – высокая брюнетка с модельной внешностью и совершенно отстраненным лицом, очаровывала мужчину лет сорока в деловом костюме. За соседним столом что-то праздновали мужчины в годах, заказывая дорогой алкоголь.
– У меня есть для тебя подарок, – сказал вдруг Антон и неожиданно поставил на стол маленькую симпатичную сиреневую коробочку.
– Какой? – почти в ужасе спросила я. Наверняка это что-то дорогое, и мне вновь будет неловко. – Антон, если это что-то вроде тех конфет в золотой фольге, то просто забери назад.
– Нет, это всего лишь сувенир, детка, – улыбнулся он радостно и сам себя одернул. – Да-да, я забываю и говорю на автомате. – Кей обезоруживающе поднял ладони, словно говоря: «Прости, я не виноват».
Я только головой покачала.
– Открой, – подвинул он коробочку ближе ко мне. Я с некоторой опаской открыла ее и вдруг улыбнулась: в атласе лежал прелестный серебряный кулон в виде легкого изящного стилизованного ключа с тонким стержнем, сложной бороздкой и искристым розовым камнем посредине.
– Как красиво, – искренне сказала я, осторожно вытаскивая из атласа это чудо. – Ключ от волшебного замка, не иначе.
Моя реакция нравилась Кейтону. Кажется, он почти наслаждался тем, с каким интересом я верчу его подарок в руках.
– Что за страсть к ключам? – полюбопытствовала я, со всех сторон осматривая это чудо. Определенно, кулон нравился мне.
– Я – ключ, – откинулся он на высокую спинку стула.
– А я, что, твой брелок? Помнится, ты его мне дарил, – мрачно поинтересовалась я, и Тропинин рассмеялся.
– Нет. Но брелок отличное дополнение к ключу. Катя, это глупость, но я хочу, чтобы ты знала – ключ от того, кто сидит напротив тебя, в твоих руках. Ты – мой замок.
Красивый светловолосый молодой человек напротив не был похож на молчаливого университетского Антона, не казался больше самодовольным наглецом Кеем с замашками владыки мира. Он совмещал качества обоих этих людей, но было в нем и что-то новое, непонятное, неизведанное, еще не открытое мной.
Кто же он на самом деле?
– Кем ты сейчас пытаешься быть? – спросила я ни с того ни с сего, глядя на черную густую воду, в которой не отражалось небо – только безликие огни большого города.
Антон внимательно посмотрел на меня, аккуратно отложил в сторону столовые приборы и скрестил пальцы – те самые, так называемые музыкальные, длинные, тонкие, ровные… Я почему-то подумала мимолетом, что наверняка он смог бы легко обхватить на фортепиано куда больше октавы – восьми клавиш.
– Самим собой? – продолжала я.
– Я не знаю, – было мне ответом.
Так я поняла, что совсем почти ничего не знаю об этом человеке. Что наши отношения только начинаются.
Если, конечно, они вообще возможны.
Вернулся официант, с улыбкой расставив блюда с легкими салатами, закусками и бокалы – мне для клубничного лимонада с мятой, Антону – для простой ледяной воды.
– Спасибо, – вдруг сказал он глухим голосом, когда официант, пожелав приятного аппетита, отошел.
Что же за качели у нас обоих? Теплоход плывет ровно, и волн почти нет, но в наших душах настоящая качка – после шторма.
– За что?
– За то, что вытаскиваешь меня. Смеешься. Радуешься этой безделушке. Даришь эмоции. Знаешь, когда… Когда я играл с тобой, – все же смог сказать он прямо, – пытался заставить тебя сделать выбор, я по-своему, но был счастлив. Когда ты посылала Кея к черту, когда брала Антона за руку, когда злилась из-за телефонных розыгрышей. Я никогда столько не смеялся и никогда так не ждал наших встреч. После Алины и череды всех тех девушек во мне словно что-то сломалось, и я мог наслаждаться только музыкой, но не человеческими отношениями. Долго бежал от всего этого. Не признавал, что мне кто-то нужен, хотя все мои игры были, скорее, играми не с другими, а с самим собой. Тот, кого ты знаешь, как Антона, пытался доказать тому, кто известен тебе, как Кей, одну простую вещь. Что еще не все потеряно. И что и я могу быть достойным чего-то большего, чем жадность.
– Жадность? – повторила я удивленно.
– Жадность до моих денег, славы, тела, – ухмыльнулся он и потер лицо руками.
– Что же ты сделал с собой, Антон? – спросил я вдруг печально.
– Все в порядке. Теперь все должно быть в порядке.
Ели мы молча. И стало чуть легче. Мы обменивались не словами, а взглядами, улыбками, прикосновениями. И стало не важно, что это место мне не подходит.
– Не попадает в ноты, – заметил через какое-то время Тропинин. Говорил он о пианисте, что развлекал изысканную публику этим вечером.
– Ты умеешь играть на фортепиано? – улыбнулась я. Сложно было представить Кейтона, чинно сидящего за фортепиано, а не стоящего напротив микрофона с гитарой в руках перед беснующейся толпой.
– А почему я должен не уметь? – вопросом на вопрос ответил он. – Я музыкант. Возможно, я кажусь тебе беспечным рок-стар с толпами фанаток и неадекватными поклонниками, который только и делает, что зависает в клубах и догоняется, но я много работал над собой. Да, мне легче, чем другим, даются вокал и игра на инструментах, но я много трудился, Катя, – с какой-то даже горечью поведал парень. Кажется, он не хотел, чтобы я считала его звездным бездельником. – К тому же у меня абсолютный слух, – добавил он с кеевскими интонациями. – Ловлю разницу в восьмую тона.
– Наверное, тебе нелегко, да? – недовольно поглядев на проходящую мимо девушку, которая засмотрелась на Тропинина, спросила я.
– В повседневной жизни это больше мешает, чем помогает, – не заметил он подвоха в моем вопросе.
– Бедняжечка, – склонила я голову набок. – Бремя гениального музыканта.
Мою шутку не оценили, и я осталась довольна.
Когда нам, вернее, мне подали граните – итальянский десерт, похожий на дробленый фруктовый лед, мой телефон, лежащий на столе рядом с навороченным смартфоном Антона, завибрировал.
– Это Нина, – взглянула я на экран. Антон только кивнул, поняв, что я хочу ответить на звонок.
Не успела я поднести мобильник к уху, как услышала родной голос подруги, оглушительно громкий и не особо приятный. О том, что я на свидании с Антоном, подруга уже знала – я написала ей об этом в сообщении. В ответ подруга обругала его, как дворняжку, подозреваю, ему она была куда более рада, чем Максиму – моей первой любви, с легкостью разбившей мне сердце на тысячи осколков. Я лишь недавно склеила его заново.
– Что, Радова, весело тебе там? – осведомилась трубка. – Извела блонди? Помни: твоя задача – оттроллить этого недоноска так, чтобы он плакал теми местами, которыми плакать человек в принципе не может.
– Это какими? – уточнила я. Антон весело поглядывал на меня.
– Детородными, – весело отозвалась подруга.
– Нина!
– Что Нина? – возмутилась Журавль, которая, судя по шебуршанию в трубке, разворачивала что-то съестное. – Радова, он скот, каких еще поискать. Его нужно проучить! Сотня бородатых уродов! – воскликнула она залихватски, как пират. – Жалко, я еще не в городе!
Хоть говорила Ниночка громко и уверенно, но мне казалось, с ней что-то не так. И я даже знала, что.
Во всем виноват был друг Кея – синеволосый барабанщик с развязной улыбкой и манерами, далекими от джентльменских. Он стал для Ниночки кем-то более значимым, чем кто-либо из многочисленной армии ее поклонников. А кто в здравом уме и твердой памяти не клюнет на эффектную современную девушку со внешностью ангела? Несмотря на свой несносный характер и тотальную нелюбовь к человечеству, Журавль была красива и умела обаять людей, ну а также наврать им с три короба и легко развести. Келла оказался не таким. Более того, решил развести ее сам. В итоге эти двое разругались и расстались. По сухому, как раскаленная пустыня, уверению подруги, – навсегда.
– Передай, что я его ненавижу, – сообщила скучным голосом Нинка. – Хотя нет, стой, – спохватилась она. – Он же пыль. Кто в своем уме ненавидит пыль и вообще обращает на нее внимание? Пыль стирают. Передай ему, что я сотру его с лица земли. – В голосе подруги прорезались воистину демонические нотки.
– Хорошо, передам, – согласилась я. – Как ты?
– Как хрен, – никогда не страдала любовью к изящной словесности Нинка.
– Это как? – заинтересовалась я.
– Хрен – король тени, – мрачно заявила Журавль. – А я сейчас сижу в чертовой тени! Обгорела. И хочу домой. Я столько тусовок пропустила уже! А тут еще эта старая крыса Эльза Власовна опять собирает всех моих тошнотворных родственничков в своем логове. Наверняка завещание будет писать.
– Только не говори, что ты до сих пор думаешь о ее наследстве! – в ужасе воскликнула я.
– Как я не могу не думать о таких бабках, Катька? Это ты у нас в облаках витаешь. Такие, как ты, жизнь заканчивают, слоняясь по улице с коробкой вместо дома. А я хочу жить достойно. Достойно моего уровня, разумеется, – всегда была высокого мнения о себе Ниночка. – Да-да, папочка, – повысила она голос. – Иду! Минутку! Отец мой свирепствует, – поведала она мне печально. Слово отец она произносила очень забавно, с ударением на «о». – Узнал вчера, что его деловой партнер, тот еще придурок, скажу я, купил себе на Лазурном берегу недвижимость. А у нас ее нет, – хмыкнула она. – Теперь папочка изволит гневаться, а мы все огребаем. Да-да, папа! – крикнула она вновь и вздохнула. – Я пойду. Скоро приеду. И смотри мне…
Что я должна была смотреть, я так и не узнала – связь оборвалась.
Все это время Антон смотрел на меня, почти не мигая, с самым серьезным выражением лица.
– Что? – не поняла я, кладя мобильник на стол рядом с бокалом с соком.
– Ты красивая, – сообщил он мне, кажется, совершенно не к месту. Я инстинктивно ждала, что сейчас Тропинин в лучших традициях Кея как-то изощренно пошутит, будет смеяться и гадко ухмыляться, но ничего такого не произошло.
Смогу ли я соответствовать этому человеку?
Понимает ли сам Антон, что я из другого круга? Что я не могу стать ему Алиной, что не умею быть королевой – я лишь лесная принцесса, Рапунцель, заточенная в башне и оставленная собственной матерью.
Играла чудесная ненавязчивая музыка, кажется, это было что-то из Йохансена, современного композитора, которого я любила за возвышенность и поэтичность. Теплоход неспешно отошел от причала и неспешно рассекал реку, двигаясь прямо к закату, мимо окрашенного розовым и золотым акрилом неба.
Я находилась рядом с человеком, которого любила всем сердцем, и, кажется, все закончилось, но… Но безрадостные мысли не покидали меня.
Потому что все только еще начинается.
– Тебе нравится здесь, Катя? – спросил Антон после того, как удалился учтивый официант в униформе, принявший у нас заказ. Он посмотрел на наручные часы, явно брендовые, с текстильным широким ремнем и стальным корпусом.
– Да, нравится, – кивнула я медленно.
– Я выбрал не то место? – вдруг, поняв, спросил Антон. – Я хотел выбрать лучшее. Для тебя – лучшее. Раз тебе достался не лучший парень, – горько усмехнулся он, и я слабо улыбнулась. На какое-то время мы замолчали.
– Почему я? – вырвалось вдруг у меня. Этот вопрос мучил, почти душил.
– Что – ты? – не понял Антон.
– Почему ты выбрал меня? Потому что я – хорошая девочка? Одна-единственная, кто не повелась на Кея, а выбрала простого парня? – спросила я вдруг, уцепившись пальцами за край короткой скатерти. – А может быть… ты – жалеешь?
– Что за вопросы? – нахмурился он. Глядя на его лицо, мне хотелось улыбаться от переполняющей меня нежности, но откуда я знала, что нежность бывает болезненной? И чувства бывают болезненными. Только вот они были легки и прекрасны, как летнее высокое небо над горами, но что-то случилось и они превратились в лотос, который вязнет в болоте сомнений и страха.
– Просто ответь мне. Ответь честно, Антон.
– Теперь я буду всегда с тобой честен, Катя, – он протянул руку и заправил за ухо прядь волос, с которой играл ветерок. – Я выбрал тебя, потому что ты – мой человек.
– И как ты это понял? – сглотнув, спросила я.
– Не знаю, – честно признался он. – Не то, чтобы я тормоз, но я понял это не сразу. Прости меня за это. И жалеть я точно не буду. Жалеть не должна ты.
Музыка изменилась, стала романтично-обещающей. А люди… Люди не обращали на это внимания, занятые своими разговорами, смеясь и открывая шампанское. Сидевшая неподалеку от нас девушка – высокая брюнетка с модельной внешностью и совершенно отстраненным лицом, очаровывала мужчину лет сорока в деловом костюме. За соседним столом что-то праздновали мужчины в годах, заказывая дорогой алкоголь.
– У меня есть для тебя подарок, – сказал вдруг Антон и неожиданно поставил на стол маленькую симпатичную сиреневую коробочку.
– Какой? – почти в ужасе спросила я. Наверняка это что-то дорогое, и мне вновь будет неловко. – Антон, если это что-то вроде тех конфет в золотой фольге, то просто забери назад.
– Нет, это всего лишь сувенир, детка, – улыбнулся он радостно и сам себя одернул. – Да-да, я забываю и говорю на автомате. – Кей обезоруживающе поднял ладони, словно говоря: «Прости, я не виноват».
Я только головой покачала.
– Открой, – подвинул он коробочку ближе ко мне. Я с некоторой опаской открыла ее и вдруг улыбнулась: в атласе лежал прелестный серебряный кулон в виде легкого изящного стилизованного ключа с тонким стержнем, сложной бороздкой и искристым розовым камнем посредине.
– Как красиво, – искренне сказала я, осторожно вытаскивая из атласа это чудо. – Ключ от волшебного замка, не иначе.
Моя реакция нравилась Кейтону. Кажется, он почти наслаждался тем, с каким интересом я верчу его подарок в руках.
– Что за страсть к ключам? – полюбопытствовала я, со всех сторон осматривая это чудо. Определенно, кулон нравился мне.
– Я – ключ, – откинулся он на высокую спинку стула.
– А я, что, твой брелок? Помнится, ты его мне дарил, – мрачно поинтересовалась я, и Тропинин рассмеялся.
– Нет. Но брелок отличное дополнение к ключу. Катя, это глупость, но я хочу, чтобы ты знала – ключ от того, кто сидит напротив тебя, в твоих руках. Ты – мой замок.
Красивый светловолосый молодой человек напротив не был похож на молчаливого университетского Антона, не казался больше самодовольным наглецом Кеем с замашками владыки мира. Он совмещал качества обоих этих людей, но было в нем и что-то новое, непонятное, неизведанное, еще не открытое мной.
Кто же он на самом деле?
– Кем ты сейчас пытаешься быть? – спросила я ни с того ни с сего, глядя на черную густую воду, в которой не отражалось небо – только безликие огни большого города.
Антон внимательно посмотрел на меня, аккуратно отложил в сторону столовые приборы и скрестил пальцы – те самые, так называемые музыкальные, длинные, тонкие, ровные… Я почему-то подумала мимолетом, что наверняка он смог бы легко обхватить на фортепиано куда больше октавы – восьми клавиш.
– Самим собой? – продолжала я.
– Я не знаю, – было мне ответом.
Так я поняла, что совсем почти ничего не знаю об этом человеке. Что наши отношения только начинаются.
Если, конечно, они вообще возможны.
Вернулся официант, с улыбкой расставив блюда с легкими салатами, закусками и бокалы – мне для клубничного лимонада с мятой, Антону – для простой ледяной воды.
– Спасибо, – вдруг сказал он глухим голосом, когда официант, пожелав приятного аппетита, отошел.
Что же за качели у нас обоих? Теплоход плывет ровно, и волн почти нет, но в наших душах настоящая качка – после шторма.
– За что?
– За то, что вытаскиваешь меня. Смеешься. Радуешься этой безделушке. Даришь эмоции. Знаешь, когда… Когда я играл с тобой, – все же смог сказать он прямо, – пытался заставить тебя сделать выбор, я по-своему, но был счастлив. Когда ты посылала Кея к черту, когда брала Антона за руку, когда злилась из-за телефонных розыгрышей. Я никогда столько не смеялся и никогда так не ждал наших встреч. После Алины и череды всех тех девушек во мне словно что-то сломалось, и я мог наслаждаться только музыкой, но не человеческими отношениями. Долго бежал от всего этого. Не признавал, что мне кто-то нужен, хотя все мои игры были, скорее, играми не с другими, а с самим собой. Тот, кого ты знаешь, как Антона, пытался доказать тому, кто известен тебе, как Кей, одну простую вещь. Что еще не все потеряно. И что и я могу быть достойным чего-то большего, чем жадность.
– Жадность? – повторила я удивленно.
– Жадность до моих денег, славы, тела, – ухмыльнулся он и потер лицо руками.
– Что же ты сделал с собой, Антон? – спросил я вдруг печально.
– Все в порядке. Теперь все должно быть в порядке.
Ели мы молча. И стало чуть легче. Мы обменивались не словами, а взглядами, улыбками, прикосновениями. И стало не важно, что это место мне не подходит.
– Не попадает в ноты, – заметил через какое-то время Тропинин. Говорил он о пианисте, что развлекал изысканную публику этим вечером.
– Ты умеешь играть на фортепиано? – улыбнулась я. Сложно было представить Кейтона, чинно сидящего за фортепиано, а не стоящего напротив микрофона с гитарой в руках перед беснующейся толпой.
– А почему я должен не уметь? – вопросом на вопрос ответил он. – Я музыкант. Возможно, я кажусь тебе беспечным рок-стар с толпами фанаток и неадекватными поклонниками, который только и делает, что зависает в клубах и догоняется, но я много работал над собой. Да, мне легче, чем другим, даются вокал и игра на инструментах, но я много трудился, Катя, – с какой-то даже горечью поведал парень. Кажется, он не хотел, чтобы я считала его звездным бездельником. – К тому же у меня абсолютный слух, – добавил он с кеевскими интонациями. – Ловлю разницу в восьмую тона.
– Наверное, тебе нелегко, да? – недовольно поглядев на проходящую мимо девушку, которая засмотрелась на Тропинина, спросила я.
– В повседневной жизни это больше мешает, чем помогает, – не заметил он подвоха в моем вопросе.
– Бедняжечка, – склонила я голову набок. – Бремя гениального музыканта.
Мою шутку не оценили, и я осталась довольна.
Когда нам, вернее, мне подали граните – итальянский десерт, похожий на дробленый фруктовый лед, мой телефон, лежащий на столе рядом с навороченным смартфоном Антона, завибрировал.
– Это Нина, – взглянула я на экран. Антон только кивнул, поняв, что я хочу ответить на звонок.
Не успела я поднести мобильник к уху, как услышала родной голос подруги, оглушительно громкий и не особо приятный. О том, что я на свидании с Антоном, подруга уже знала – я написала ей об этом в сообщении. В ответ подруга обругала его, как дворняжку, подозреваю, ему она была куда более рада, чем Максиму – моей первой любви, с легкостью разбившей мне сердце на тысячи осколков. Я лишь недавно склеила его заново.
– Что, Радова, весело тебе там? – осведомилась трубка. – Извела блонди? Помни: твоя задача – оттроллить этого недоноска так, чтобы он плакал теми местами, которыми плакать человек в принципе не может.
– Это какими? – уточнила я. Антон весело поглядывал на меня.
– Детородными, – весело отозвалась подруга.
– Нина!
– Что Нина? – возмутилась Журавль, которая, судя по шебуршанию в трубке, разворачивала что-то съестное. – Радова, он скот, каких еще поискать. Его нужно проучить! Сотня бородатых уродов! – воскликнула она залихватски, как пират. – Жалко, я еще не в городе!
Хоть говорила Ниночка громко и уверенно, но мне казалось, с ней что-то не так. И я даже знала, что.
Во всем виноват был друг Кея – синеволосый барабанщик с развязной улыбкой и манерами, далекими от джентльменских. Он стал для Ниночки кем-то более значимым, чем кто-либо из многочисленной армии ее поклонников. А кто в здравом уме и твердой памяти не клюнет на эффектную современную девушку со внешностью ангела? Несмотря на свой несносный характер и тотальную нелюбовь к человечеству, Журавль была красива и умела обаять людей, ну а также наврать им с три короба и легко развести. Келла оказался не таким. Более того, решил развести ее сам. В итоге эти двое разругались и расстались. По сухому, как раскаленная пустыня, уверению подруги, – навсегда.
– Передай, что я его ненавижу, – сообщила скучным голосом Нинка. – Хотя нет, стой, – спохватилась она. – Он же пыль. Кто в своем уме ненавидит пыль и вообще обращает на нее внимание? Пыль стирают. Передай ему, что я сотру его с лица земли. – В голосе подруги прорезались воистину демонические нотки.
– Хорошо, передам, – согласилась я. – Как ты?
– Как хрен, – никогда не страдала любовью к изящной словесности Нинка.
– Это как? – заинтересовалась я.
– Хрен – король тени, – мрачно заявила Журавль. – А я сейчас сижу в чертовой тени! Обгорела. И хочу домой. Я столько тусовок пропустила уже! А тут еще эта старая крыса Эльза Власовна опять собирает всех моих тошнотворных родственничков в своем логове. Наверняка завещание будет писать.
– Только не говори, что ты до сих пор думаешь о ее наследстве! – в ужасе воскликнула я.
– Как я не могу не думать о таких бабках, Катька? Это ты у нас в облаках витаешь. Такие, как ты, жизнь заканчивают, слоняясь по улице с коробкой вместо дома. А я хочу жить достойно. Достойно моего уровня, разумеется, – всегда была высокого мнения о себе Ниночка. – Да-да, папочка, – повысила она голос. – Иду! Минутку! Отец мой свирепствует, – поведала она мне печально. Слово отец она произносила очень забавно, с ударением на «о». – Узнал вчера, что его деловой партнер, тот еще придурок, скажу я, купил себе на Лазурном берегу недвижимость. А у нас ее нет, – хмыкнула она. – Теперь папочка изволит гневаться, а мы все огребаем. Да-да, папа! – крикнула она вновь и вздохнула. – Я пойду. Скоро приеду. И смотри мне…
Что я должна была смотреть, я так и не узнала – связь оборвалась.
Все это время Антон смотрел на меня, почти не мигая, с самым серьезным выражением лица.
– Что? – не поняла я, кладя мобильник на стол рядом с бокалом с соком.
– Ты красивая, – сообщил он мне, кажется, совершенно не к месту. Я инстинктивно ждала, что сейчас Тропинин в лучших традициях Кея как-то изощренно пошутит, будет смеяться и гадко ухмыляться, но ничего такого не произошло.