На крыльях

– Я тебе не верю.

– Это правильно, – шептал Филипп, и в его глазах мелькало что-то прежнее, человеческое. – Не верь мне. Никогда. Понял?

Игорь больше не видел в нем своего брата, он видел чудовище. Иногда Фил приходил в себя и тогда ужасался тому, что делает. В те дни он пытался выползти из своей выгребной ямы, терпел, плакал, выл – Игорь слышал все это и понимал, что сам плачет, но Филипп срывался. И так раз за разом. Месяц за месяцем.

Они как будто бежали по кругам ада, не останавливаясь и даже не сбавляя темп.

О музыке Фил забыл, о прежних друзьях и учебе – тоже. Круг его интересов сузился до того, как достать очередную дозу.

Когда его в очередной раз нашли в каком-то откровенного вида притоне и насильно привезли домой, чтобы запереть, это и случилось – то, что перевернуло жизнь им обоим.

В тот дождливый грозовой день в квартире с братом остался только Игорь – родители уехали по срочным делам клиники. И тогда Фил словно с ума сошел. Он кричал, метался по своей комнате, пытаясь сбежать из дома и утверждая, что за ним кто-то охотится. Говорил, что кто-то сидит в углу и наблюдает за ним. Игорь отлично понимал, что это галлюцинации. Но все, что он мог, стоять и успокаивать брата. Тот, впрочем, его не слышал. Он слушал лишь свои собственные страхи. Стук своей крови в ушах. Крики демона зависимости, обхватившего когтями его голову.

На какое-то время Филипп затих, а потом его начало вновь ломать.

– Помоги мне, – просил Фил Игоря срывающимся голосом. – Ты же мой брат. Дай мне денег и выпусти из квартиры. Мне нужен фен. Хотя бы одна доза. Понимаешь? Мне плохо. Черт, мне так плохо. Пожалуйста, Игорь. Я не хочу, чтобы за мной пришли.

– Я не могу, – раз за разом отвечал тот, понимая, что сам находится на эмоциональном пределе. – За тобой никто не придет. Тебе это кажется.

– У тебя же есть деньги. Есть! – говорил Филипп, тяжело дыша. – Ты знаешь код от сейфа предков, точно ведь знаешь! Скажи мне, а? Я возьму ровно на одну дозу, куплю и вернусь. Последний раз. Клянусь. Последний раз.

– Нет, – отвечал Игорь.

– Ты же не хочешь, чтобы я подох? Помоги. Они все смотрят на меня. Смотрят. Уйдут, когда получат свое.

– Здесь только мы вдвоем, – твердо говорил Игорь. – Успокойся.

– Помоги.

Но Фил получал отказ за отказом. И тогда взбесился – словно на несколько минут сошел с ума, позволив вселиться в него своему демону. Филипп схватил на кухне нож и, когда Игорь стоял к нему спиной, нанес косой удар – не колющий, а режущий, но глубокий, злой, со всего размаху. А потом еще и еще.

Игорь, не сразу поняв, что произошло, повернулся, попытался выхватить нож у брата, но получил еще один удар – уже колющий, в предплечье.

– Дай мне деньги! – кричал Фил, не понимая, что делает. – Я не хочу умирать! Не хочу!

Он толкнул близнеца, и тот упал на колени, цепляясь за стол. Рядом с ним с глухим стуком упал окровавленный нож. Филипп торопливо сорвал с него золотую цепочку и убежал, явно не понимая, что только что наделал.

Игорь не сразу потерял сознание. Он, зажимая руку, из которой фонтаном била кровь, сам вызвал себе «скорую», почему-то не чувствуя особой боли – лишь горячее жжение на спине и в руке, а еще – головокружение и слабость. Кое-как встал, понимая, что по спине течет что-то теплое, пропитывая насквозь футболку. Заранее открыл дверь. И упал уже в коридоре – в расползающейся луже собственной крови. Раны были не опасными, но глубокими и задели крупные сосуды.

Сознание Игорь потерял не внезапно – оно погасло постепенно. И глаза Игоря закрылись тогда, когда в квартиру вошли медики. «Скорая» успела вовремя. Парня увезли в больницу и сделали переливание крови. Раны зашили, но сразу сказали, что на спине останутся шрамы.

Когда вечером Филипп вернулся домой, видимо, осознав, что произошло, он нашел лишь засохшие лужи крови и валяющийся на полу нож – родители еще не заезжали домой, а сразу отправились к Игорю в больницу. И Фил, стоя на пороге и видя кровь брата – и на полу, и на стенах, держался за косяки дверного проема и кричал. Кричал отчаянно, как больной дикий зверь, громко, с ненавистью – к себе.

Он упал на пол, закрывая лицо руками, захлебываясь воздухом и слезами, бил себя по лицу, голове, и кричал, кричал, кричал.

Желание быть нужным и не одиноким, которое он жадно испытывал на учебе в США, желание вдохновения привели его к тому, что он хотел убить родного брата. И ради чего? Ради золотой цепочки и короткого кайфа от инъекции? Ради дня без ломки? Ради собственного самоуничтожения?

Осознание всего этого было для Фила столь остро, столь болезненно и сильно, что в его голове что-то поменялось. До этого ни пламенные уговоры отца, ни слезы матери, ни крики брата не могли заставить его измениться.

А кровь Игоря – смогла.

Филипп добровольно отправился в клинику на лечение. С полным пониманием того, что еще немного – и он перестанет быть человеком. И с мечтой стать тем, кем он был. Вернуться к прежней жизни.

Произошедшее настолько потрясло его, настолько перевернуло, вытрясло душу, что парень дал себе обещание – или вылечиться, или убить самого себя. Кроме того, он заявил, что понесет всю ответственность за содеянное, однако когда к Игорю пришли из полиции, он заявил, что раны ему нанес позвонивший в дверь незнакомый человек. Да и отец братьев Деминых прекрасно понимал, что уголовное наказание, пусть даже условное, на пользу Филиппу не пойдет и, подключив связи, замял дело.

С Игорем Фил встретился только через месяц – тот, уже придя в норму, приехал к нему в клинику, и когда они остались вдвоем, Филипп, еще больше похудевший, бледный, с выцветшими глазами и впалыми скулами, сказал всего одно слово:

– Прости.

И плакал. Плакал много, как девчонка, но не навзрыд, а тихо, дрожа всем телом – исхудавшим, слабым. Глядя на него, Игорь тоже хотел плакать – кричать на всю больницу, но он держался, сидел спокойно, положив брату руку на спину, и говорил, что все будет хорошо. Даже пытался шутить – как раньше.

– Я в тебя верю, – сказал на прощание Игорь. – Хватит пускать сопли, как девчонка. Будь мужиком, тряпка. Соберись.

– Сам тряпка, – отозвался Филипп.

Перед тем как Игорь ушел, они обнялись – впервые за много-много лет.

От своей зависимости Фил избавился – для этого потребовалось много времени и усилий, и перед его глазами долго еще стояла картина прихожей, забрызганной кровью брата. Наверное, только это его и держало первое время.

Все свои старые связи он обрубил на корню, резко прекратив общаться с прежними приятелями. С позволения родителей бросил учебу и всерьез занялся музыкой. Психотерапевт, с которым и он, и его семья встречались каждую неделю, это поддержал, сказав, что музыка может стать для Филиппа лучшим лекарством, смыслом жизни. И музыка действительно стала для него мощным стимулом, новым наркотиком – безопасным и поощряемым. Он мог целыми сутками сидеть с гитарой, не замечая ничего вокруг, и постепенно заразил этим и Игоря – у него, как и у брата, был отличный слух и хороший голос, да и сам он неплохо играл на гитаре. До брата, конечно, не дотягивал, но старался и даже получал удовольствие.

Фил мечтал создать свою команду и играть ту музыку, которая жила в его сердце. И они с Игорем даже попробовали себя в нескольких местных группах. Правда, ничего не получалось: в первой они спустя месяц поругались с вокалистом, во второй уровень музыкантов был совсем никаким, и они никак не могли сыграться, в третьей не сошлись вкусами и стилем исполнения, а в четвертой, весьма талантливой и перспективной, Демины пробыли не больше недели – Игорь с ужасом понял, что парни не прочь наглотаться «колес» или вдохнуть «треки».


На пятой, два года спустя выздоровления Фила, им повезло – они встретили Кея и Арина, которые как раз собирали группу. То, как играл Фил, безумно понравилось парням, и близнецы оказались в «На краю». Игорь прекрасно понимал, что его всерьез не рассматривают и что для Кея он – прицеп Фила. Однако сдаваться Игорь не собирался – тренировался столько, до мозолей на пальцах, что однажды даже вечно всем недовольный Кей похвалил его. И сказал, как будто бы между делом:

– Возьми псевдоним, твое имя меня раздражает.

– Ты меня тоже раздражаешь, – отвечал Игорь тогда. – Я же не прошу заменить солиста, чувак.

Но псевдоним взял, использовав японское имя Рэн, которое переводилось как «лотос». Почему именно его, он и сам не знал – это было сиюминутное желание человека, который любил аниме и японский язык, однако, как ни странно, прозвище прижилось.

Потом от них ушел барабанщик, они нашли Келлу и стали теми, кем стали.

Каждый из них стоял на краю. И у каждого был свой край. Каждый боролся со своими демонами и каждый нашел способ, как их победить.

С тех пор Фил забыл о наркотиках, не вспоминал об этом периоде своей жизни, считая постыдным и грязным, и не хотел, чтобы когда-либо эта информация всплыла на всеобщее обозрение.

Но Игорь не забывал. Он отлично помнил, что такое зависимость. И знал – быть зависимым ни от чего не хочет: ни от веществ, ни от алкоголя, ни от человека.

Он хотел лететь вверх, сорвавшись с края, а не падать вниз, в самую бездну.





* * *


– Ты думаешь, что это должно меня впечатлить? – с отвращением спросила Алина, и Рэн сам себя отругал за сиюминутную вспышку желания доказать этой девушке ее неправоту.

– Я ничего не думаю, – отвечал он, опуская майку и скрывая шрамы. – Я знаю: у нас одна жизнь. И тратить ее не на себя, а на какую-то зависимость – глупо, по меньшей мере. Даже если эта зависимость зовется Кей.

Он недоуменно пожал плечами. Рэн любил жизнь и хотел прожить ее ярко и счастливо.

– У тебя эмоциональная тупость, – хмыкнув, сказала Алина. Для нее ее чувства были всем. Частью ее самой. И Дракон был ее частью. До сих пор.

– Аффективное уплощение, – весело отозвался Рэн, поднимая кверху указательный палец и поправляя несуществующие очки. – Это не я такой умный, это Кей рассказывал. Он же у нас знатный психолог. И нет, это не ко мне. Просто я здоров, а ты… – И он замолчал, видя, как у Алины меняется лицо – печать злости исказила красивые породистые черты.

– Зависима, – развел он руками.

– Останови машину, – сказала девушка резко.

– Почему ты так реагируешь? – удивился Рэн, который искренне хотел помочь.

– Машину. Останови, – потребовала Алина вновь. И парень за рулем, с удивлением прислушивающийся к их разговору, подчинился.

– Я тебя держать не буду, – развел руками Рэн. – Хочешь – иди.

– Запомни, мальчик, – сказала Алина перед тем, как выйти из автомобиля на пустую, ярко освещенную дорогу, – никто не имеет права читать мне нотации. А такой, как ты, – тем более.

– Какой – такой? – весело спросил Рэн. Его почему-то все это забавляло.

– Второсортный, – прошептала ему на ухо Алина, щекоча дыханием и обдавая горьковатым ароматом дорогих духов.

– Зачем они тебе? – спросила Алина напоследок, прежде чем открыть дверь и уйти, и Рэн отлично понял ее.

– Чтобы помнить, – ответил он.

– Чтобы помнить, нужна память, а не шрамы, – сказала Лескова уверенно. – И громкие слова не нужны. Кей – моя любовь. Моя цель. А для такой бездарности, как ты, которая меняет девок, как я – туфли, я даже пояснять не стану, что значит любить.

Рэн вдруг подумал, что она ведет себя точно так же, как Фил, который поначалу отрицал, что наркоман, и говорил, что в любой момент может бросить.

Черноволосая девушка вышла из машины, громко хлопнув дверью, и пошла прочь, стуча каблуками. Спина ее была гордо расправлена, на лице застыло безразличное выражение.

– Горячая штучка, – проводил ее взглядом водитель.

– Обжечься можно, – хмыкнул Рэн, подумав, что Арин ему навешает за то, что он отпустил его сестричку посреди ночи. А что он мог поделать? Удержать ее силой.

Ненормальная.

А его шрамы стали частью его памяти.





* * *