Мститель. Лето надежд

«Лис» и «Лето» были железно непробиваемыми. Для этих двоих и однорукого Андрея не существовало высоких должностей и званий, а сопровождающие их спецназовцы выполняли любой приказ этих необычных командиров.

Никому и в голову не могло бы прийти проверить мешки с партийной корреспонденцией, опечатанной печатями ленинградского городского комитета партии. Причем у этих мешков помимо спецкурьера был сопровождающий из горкома.

Никому не могло прийти, кроме подполковника НКВД Лисовского. Для него не было ничего невозможного. Спокойно, но властно бросил: «Проверить», – и бойцы вскрыли мешки и нашли не только партийную документацию, но и золото, драгоценности и небольшие, с ладонь, миниатюры старинных художников, обложенные пустыми бланками горкома.

Андрей в сопровождении сотрудников НКВД тут же уехал в городской комитет партии, а «Лис» продолжил осмотр транспортного самолета, улетавшего в Вологду. И сразу же нашел еще один такой мешок, принадлежащий генерал-майору, начальнику тылового управления, в тот же момент ставшему рядовым отдельного штрафного батальона, – в мешке были золотые монеты и сто шестьдесят тысяч рублей. Невообразимые, по военным меркам, деньги. Настя таких денег никогда не видела, посмотрела с любопытством и забыла тут же.

С того аэродрома в этот штрафной батальон, действительно разросшийся почти до батальона полного численного состава, отправили двадцать два человека. «Лис» проверил все посылки и всю почту, отправляемую из города, но занимались этим уже не они, а следователи наркомата внутренних дел в сопровождении группы спецназа управления спецопераций.

Группа подполковника Лисовского уехала на фронт, как всегда, неожиданно, и Настя вместе со всеми. Ее эвакокоманда уже работала с другим врачом, а сама Настя была переведена в это удивительное управление отдельным приказом. Она даже не подозревала об этом.

«Михалыч» сказал ей об этом вскользь, как само собой разумеющееся, и добавил: «Это редкость, «Кроха»! «Лис» в свою команду еще никого не взял. Ты первая и пока единственная. Молодец, девочка!»

Почти с самого начала все спецназовцы называли лейтенанта Стрельцову «Крохой». Рост у лейтенанта медицинской службы был сто пятьдесят девять сантиметров, но работоспособности в ней было на десятерых. Даже «Лис» это как-то отметил, сказав как бы мимоходом: «”Михалыч”, загони ”Кроху” спать, а то она опять на ходу уснула». Теперь это было ее именем, и оно Насте нравилось.

Сейчас «Кроха» ехала с группой «Лиса» на фронт и крепко спала, привалившись головой к плечу «Михалыча». В поездках они все всегда спали. Это было единственное спокойное для их группы время.





Глава 4




Капитан морской пехоты Игорь Матюшин. Позывной «Лето»

Чертов «Егерь» оказался прав на все сто процентов. Мы действительно были другие. Мы выделялись, как белые попугаи в черной стае грачей и галок. Были не такие, как окружающие нас люди. Даже мальчишки и девчонки «Егеря» были нам намного ближе, чем те, с кем мы общались за линией фронта, но бойцы «Егеря» являлись его воспитанниками, которых он шлифовал целых два военных года. И он опять оказался прав, сказав, чтобы мы вели себя так, как хотим. Иначе нас не воспринимали бы так обособленно.

Созданное полковником Малышевым управление специальных операций и прикрепленные к каждому из нас люди из наркомата внутренних дел поставили нас на высочайший уровень внедрения знаний из нашего мира в промышленность воюющей страны. Наше участие в этом процессе было максимальным – работали все мы на износ. Не скажу, что нам заглядывали в рот, ловя каждое наше слово, но препятствий никаких не чинили.

Первые несколько месяцев вообще были сплошной работой в конструкторских бюро и в экспериментальных цехах московских заводов. Мы с «Хаски», конечно же, метнулись за оставленными нами на болоте оружием, боеприпасами и личными вещами, да по паре раз сходили с «Багги» в небольшие рабочие рейды для обкатки слегка обученного нами «молодняка», но это была не война, а необходимая тренировка. В основном мы ездили с «Лисом» в тыл и искали людей. Это тоже была работа, но скорее вынужденная, не по нашему профилю.

Поездка в Ленинград поставила меня на другой уровень восприятия окружающего нас положения вещей. Здесь было четкое разграничение: люди и мерзкая накипь, только прикрывающаяся человеческим обликом, а потом появились мы, зачищающие эту накипь.

Так уж получилось, что мы совсем недавно пришли из мира, где эта накипь заполонила всю страну, задавив людей. Здесь мы этого никому не позволим. Пока мы живы.

«Лис» как самонаводящаяся торпеда наводился на эту гниль и, невзирая на погоны и должности, давил ее, а мы помогали, чем могли. С первым же самолетом «Лис» отправил свой рапорт Малышеву и, похоже, еще и Сталину. Иначе просто невозможно объяснить то, что всего через двое суток в Ленинграде объявились следственные группы из наркомата внутренних дел и четыре группы нашего управления. И пошла зачистка. Страшная для гнили.

Расстрельные приговоры выписывались десятками и тут же заменялись штрафными ротами. Расстреляли за все это время только четверых. Майора-мародера, шарящегося по квартирам и отобравшего в одной из квартир у двоих умирающих от голода и холода мальчишек две шубы, принадлежащие умершим от голода матери и бабушке. Уголовника, пойманного на грабеже, да двух каннибалов. С последними все понятно.

Уголовника, правда, допросили, как мы умеем, а потом с сотрудниками уголовного розыска прошлись по адресам и притонам. Такое тоже было в умирающем от голода городе. И перебили всех, кого нашли по этим адресам, прибив своими действиями в первую очередь работников «уголовки», хотя местных милиционеров проливаемой кровью испугать в принципе невозможно – не то время.

Но местные милиционеры пока поддерживаются «социалистической законности», а я нет. Ленинградские уголовники привыкли, что их в отделении милиции не пытают. Могут по роже или загривку пару раз съездить, но без особого фанатизма.

Дело в том, что к расстрелу по законам военного времени приговаривают только тех, кого ловят прямо на месте преступления, но ты пойди, отлови грабителя, отобравшего хлебные карточки у ребенка или едва стоящего на ногах старика. Уже через полчаса никто и ничего доказать не сможет, а мне на такие правила наплевать и растереть. У меня свои правила, и все их здесь очень быстро усвоили. Тем более что «социалистическая законность» в отношении профессионального уголовного мира с нашим появлением сильно изменилась.

Мы никого не арестовывали и тем более не отправляли уголовников в штрафные роты – такую честь необходимо было заслужить. Просто резали их как скотину после жесточайших допросов и чистили, чистили, чистили от них город, выгребая из воровских притонов продукты, ценности, деньги и продуктовые карточки. Чтобы больше никогда в этом городе не было уголовной мрази. Чтобы она не возродилась.

Через несколько дней тяжелейшей кровавой работы ко мне подошел шатающийся от усталости, недосыпа и голода начальник одного из отделов уголовного розыска Ленинграда и сказал: «Ну ты и волкодав, «Лето»! Ты не удивляйся – тебя так твои бойцы зовут.

Слышал я по радио от Степаныча, как он рассказывал, что ты немцев ограбил, но не верил. Думал, что сказка это, чтобы народ повеселить, а теперь верю, что правда. С такими бойцами, как ты и твои ребята, мы точно немцев задавим, как уголовников у нас передавили. Теперь нам намного легче будет». И эти слова были самой большой мне наградой.





* * *


На фронт мы срочно уехали с подачи «Михалыча». Этого пятидесятидвухлетнего мужика мы нашли в запасном полку, где он был старшиной роты. Привел его ко мне «Хаски» и не прогадал. «Хаски» вообще не ошибается в подборе людей – как рентгеном их видит.

Я не хотел брать «Михалыча» в крайний рейд, но он настоял на своем участии, и я не пожалел ни разу. В рейде он был незаменим, а подготовка к самому рейду свелась к тому, что я свалил на этого хозяйственного мужика все организационные вопросы, и «Михалыч» взял в рейд даже то, чего не было в моем списке.

При выходе к нашим «Михалыч» опять отличился, вытащив на своем горбу раненного прямо на нейтральной полосе бойца – силы и выносливости у него на троих местных осназовцев, а умений – на десятерых. При награждении его медалью «За Отвагу» старый солдат надел своего «Георгия» четвертой степени.

Теперь «Михалыч» постоянно при мне. Сейчас я и не знаю, как мне удавалось раньше без него обходиться. Пару часов назад мой ординарец подошел ко мне и шепнул несколько слов, а я донес эти слова до «Лиса». Теперь мы едем проверять их. «Михалыч» тоже никогда не ошибается в людях.

Мы ехали в отдел контрразведки СМЕРШ двадцать седьмой армии[18], ведущей боевые действия в направлении на Шимск вдоль берега озера Ильмень. История, рассказанная нам, была мерзкая, и я не знал, что задумал «Лис». Его реакция на некоторые события непредсказуема, и что он может сплести, спрогнозировать никогда невозможно.

Историю рассказал «Михалычу» разведчик одной из дивизий двадцать седьмой армии. Старшего сержанта разведроты совсем недавно привезли прямо с передовой в госпиталь, и он, увидев «Михалыча» в характерном только для осназовцев комбинезоне, привлек его внимание. Рассказ касался задержанного за измену Родине и невыполнение приказа командования командира разведроты.


Тяжелораненый, скрипящий от дикой боли зубами, молодой парень должен был умереть еще в медсанбате, но его поразительная живучесть, крепкий организм и золотые руки замотанного фронтового хирурга вытащили парня с того света. Теперь он пытался вытащить с того света своего командира.

По рассказу старшего сержанта, попавшего в госпиталь с двумя осколочными и одним пулевым ранением, приказ замполита дивизии изначально был невыполним. Подполковник приказал переходить линию фронта в конкретном месте. На передовых позициях определенного пехотного полка, уперевшегося в сплошную линию обороны немцев.

Командир разведроты дважды пытался пробиться через немецкие траншеи, причем во второй поиск пошел сам, а потом просто отказался выполнять приказ старшего по званию, не желая бессмысленно гробить людей. Командира разведроты тотчас же арестовали и к невыполнению приказа автоматом прилепили измену Родине.

Теперь, с вероятностью в сто процентов, в контрразведке дивизии капитана раскручивали на сообщников, а значит, немного времени у нас есть. По рассказу сержанта, капитан Гринкевич был не только грамотным командиром, но и упертым по жизни мужиком. Поэтому сломать капитана за несколько дней контрразведчикам не удастся, а там уже и мы подтянемся.

Приехали мы в расположение штаба дивизии в одиннадцать утра и в доме, где располагался отдел контрразведки, сразу попали на допрос бывшего командира разведроты капитана Гринкевича. Зашли мы в кабинет капитана НКВД Мирдзина сразу всей толпой, и после предъявления верительных грамот начальник контрразведки дивизии стал сама любезность. Только не расшаркивался с поклонами.

Что сказать о допросе? Не умеют в этом отделе контрразведки допрашивать. Не умеют и учиться не хотят – долбят Гринкевича уже четверо суток, а он до сих пор на своих ногах стоит. Мальчишки «Егеря» и то профессиональнее бьют.

– Ну, что тут у тебя, капитан? – «Лис» согнал контрразведчика с его стула и сел во главе стола, пододвинув к себе состряпанное на командира разведроты дело. – Говорят, у тебя здесь какой-то стойкий оловянный солдатик прописался. Четвертые сутки его допрашиваешь, а результата все нет. Может, ты не свое место занимаешь? Может, сержанта твоего конвойного на твое место посадить?

Или ты по штрафному батальону соскучился? Могу тебя туда командиром взвода пристроить. Роту ты однозначно не потянешь. – «Лис» грозно посмотрел на мгновенно побледневшего контрразведчика.

Мирдзин чуть ли не с поклоном вручил «Лису» состряпанное на капитана дело, а я с изумлением смотрел на забитого, но не сломленного Гринкевича – он усмехался расквашенными в лепешки губами.

В то же время побледневший как сама смерть контрразведчик медленно приходил в себя, и лицо его стало покрываться красными пятнами, что выглядело достаточно забавно.

– Угу. Ага. Вон оно что! – непонятно комментировал «Лис», читая протоколы допросов.

– Скажи-ка мне, Мирдзин! Как давно ты уже в дивизии? – Вопрос застал капитана врасплох.

– А! М-м-м-м. С осени сорок второго, – невнятно пробормотал он, явно не понимая вопроса.

– Во-о-о! – лениво протянул «Лис», явно развлекаясь.

– А подследственный с зимы сорок первого, а сейчас зима сорок четвертого. И все это время изменник Родины находился в дивизии, и никто его не выявил. За три года он четыре раза был ранен, награжден орденом Красной Звезды и двумя медалями «За Отвагу», а ты задержал его одного. У него за эти три года не появились сообщники? – «Лис» взял паузу, пристально разглядывая местного особиста.

Пожалуй, только один капитан контрразведки не понимал, что подполковник с просто запредельной «коркой» личного представителя Сталина издевается над ним. Даже умница Гринкевич, услышав глумливые интонации, удивленно смотрел на «Лиса». Ох, недаром все, с кем мы разговаривали, хвалят командира разведроты.

– Хреново ты работаешь, Мирдзин! Мы его сообщника в Ленинграде задержали, от него и узнали об изменнике. Быстро напиши мне список всех, с кем он в последнее время служил, дружил и кто им командовал.

Есть у вас там командир полка, майор… как его там? Игорь! Как там фамилия этого майора, что подследственный назвал? У тебя протоколы допроса. Глянь. – «Лис» наморщил лоб и вопросительно посмотрел на меня.

Вот комик! Это он так этого кровососа на сообщников разводит! Артист погорелого театра! А контрразведчик уже строчил список на листе бумаги.

– Ты разборчивей пиши. Разбирай потом твои каракули. Пиши подробно. Звания и должности не забывай. И отдельным списком добавь тех, кто разрабатывал преступную группу изменников Родины, – прикрикнул «Лис».

Ну да. Сейчас этот тупица всех своих сослуживцев и подчиненных сдаст. Наверное, и дырочку для ордена мысленно в гимнастерке крутит! Как же! Раскрыл группу изменников Родины! Да еще и в действующей армии!

«Лис» тебе прокрутит дырочку, но чуточку повыше. В лобешнике. У него как раз сейчас настроение, соответствующее моменту.

Гринкевич, видя такой расклад, попытался что-то сказать, но «Михалыч» оттер его плечом в угол и, похоже, сунул ему пальцем в печень, чтобы не ломал спектакль.

– Ты вот что, Мирдзин! Полный список сообщников потом напишешь. Так сказать, в процессе. Исхитришься в дороге, если званием подрасти хочешь. Могу тебя и в свою группу забрать. Мне сообразительные люди нужны.

Давай-ка пообедаем, чем угостишь, и съездим в полк, а потом в расположение дивизионной разведки. Но сначала в штаб полка. Поговорим с командиром.

Да! Подследственного мои ребята с собой заберут. Может быть, понадобится провести очные ставки и допросы на месте. И захвати с собой его дело, документы и награды. – «Лис» встал из-за стола и направился на выход.

Все же «Лис» тот еще юморист – «забрать в свою группу» у него означает взять этого капитана НКВД в самый ближайший рейд за линию фронта рядовым бойцом или засунуть его на охрану немецких пленных где-нибудь на побережье Северного Ледовитого океана. Да и то если на этом капитане ничего запредельного не висит, а вот если у него за спиной есть не оправданные ничем расстрелы, будет капитан Мирдзин в штрафном батальоне брать безымянную высотку с винтовкой наперевес.

И хорошо, если бывший капитан НКВД до этой атаки доживет – штрафники ребята простые, но сообразительные. Зарезать энкавэдэшника во время минометного обстрела большинству фронтовых офицеров как высморкаться. Даже думать не будут. Ткнут ножом в печень и уже умирающему засунут тем же ножом поглубже минометный осколок.

Зачем штрафникам в роте мутный стукач, всю свою жизнь выезжающий на чужом горбу? Он и в штрафном батальоне прежние свои привычки не забудет. Уж лучше так, чем по собственной доброте да дурости у стенки оказаться.

Ехать пришлось недалеко – штаб нужного нам полка находился в соседней деревне. Наступающая дивизия воткнулась во многоэшелонированную оборону немцев, и наступление остановилось. Сломать оборону немцев с ходу не удалось, и обескровленные батальоны залегли в чистом поле, медленно закапываясь в землю.

В штабе полка мы попали на местный праздник. Уже был вечер, мела поземка, и я невольно передернулся, представив, каково сейчас пехоте на продуваемой всеми ветрами природе. В то же время командир полка ни в чем себе не отказывал, в одиночку занимая крепкую деревенскую избу, пожалуй, единственную целую во всей деревне. В ней при немцах староста обитал, с ними и свинтил от греха подальше.

С мелкими предателями по приходу наших войск разговор короткий – виселица. Деревенские жители долго не думают, а полковые и дивизионные смершевцы не препятствуют. Бывает, и рядовые пехотинцы местным жителям способствуют, особенно если в деревне одни бабы да ребятишки остались.

Немцам проще в живых остаться, чем нашим предателям. Понятно, что не карателям да гестаповцам, а рядовым Вермахта. Пока там командиры да политработники до полуразрушенной деревни доберутся, а здесь уже полицай или пособник висит. Теплый еще и совсем недавно ногами дергал, а пехота только руками разводит – не мы, местные постарались. Пойди, докажи.

Был комполка поддат, расхристан и весел. В доме помимо него находились заместитель командира полка по политической части, подполковник из штаба дивизии и высокая красивая девушка – старший лейтенант медицинской службы. Когда мы вошли, она, в отличие от своих командиров, стояла у стола по стойке «смирно».

– Это еще там кто? – барственно протянул подполковник Ханников – заместитель командира дивизии по политической части.

Именно с подачи этого подполковника законопатили Гринкевича – замполиту дивизии девочка его понравилась. Та самая, что стояла сейчас по стойке «смирно» посреди комнаты.

Я давно ждал, когда же «Лис» сорвется, да и сам уже еле сдерживал себя, но такого не ожидал. Шагнув к замполиту дивизии, личный представитель Иосифа Виссарионовича Сталина засадил пламенному коммунисту с ноги прямо в середину грудины. Попал, судя по звуку, что издал замполит, точно в «солнышко». Подполковника снесло вместе с табуретом, и он, воткнувшись башкой в стену, отъехал в спасительную для него бессознанку.

Этого не ожидал никто. Кроме меня, пожалуй, но и я такого всплеска эмоций не предвидел, а подскочивший к высшей политической власти в дивизии «Лис» отводил душу, метеля находившегося без сознания подполковника ногами.