Мрачные сказки

– Им просто нужно дать понять, что ты тоже им доверяешь и принимаешь решения ради них, а не себе во благо.

– Все, что я делаю, я делаю для них, – фыркает Леви.

Он опять развернулся, голос устремился не к окну, а ко мне.

– Эти два человека перечеркнули бы все, что я делал для общины, подорвали бы весь мой авторитет, если бы смогли уйти по этой чертовой дороге дальше. Если бы добрались до поселка.

– Но почему?

Леви направляется к кровати.

– Мы не знаем, что там есть, – отвечает он скорее самому себе. – Мы не знаем, что там осталось.

– О чем ты говоришь?

Вздохнув, Леви прикладывается к фляге. Комната уже насквозь пропахла алкоголем, он пропитал стены, постельное белье, его кожу. Словно не один Леви, но и сам дом накачался виски.

– Они повели себя как предатели, – наконец категорически заявляет Леви.

– Они не были предателями, – возражаю я. – Они просто хотели спасти дочку Эша.

Дыхание Леви становится более глубоким, вдохи и выдохи – тяжелыми.

– Не важно, почему они это сделали. Важно, что они на это пошли. Их надо было наказать.

– Их повесили, потому что они были больны, а не потому, что они совершили предательство, – поправляю я Леви.

Из его глотки вырывается странный звук.

– Каждый видит то, что хочет видеть.

Он опять садится рядом со мной на кровать. Его тело слишком отяжелело, чтобы держаться на ногах.

– Кого ты имеешь в виду? – недопоняв Леви, уточняю я. – Эша и Тёрка?

Леви мотает головой, я слышу легкое движение воздуха.

– Нет, Би, – в его голосе такая усталость, словно он из последних сил борется со сном, обволакивающим его разум.

– Поясни, кого ты имеешь в виду, – не успокаиваюсь я.

Леви наклоняется ко мне ближе.

– Всех остальных, – отвечает он.

А когда я хмурюсь, все еще не понимая до конца его слов, Леви добавляет:

– Ты задаешь слишком много вопросов. Не забивай голову вещами, которые не должны тебя волновать.

Я снова открываю рот и в этот миг чувствую на горле руку Леви. Он сдавливает его несильно, слегка. Проводит пальцами по коже до мочек ушей, навивает на них пряди моих волос. Он любил так делать, когда мы были детьми и он подкрадывался ко мне сзади и дергал за волосы в напоминание, что он со мной. Всегда рядом. Мой спутник, мой лучший друг, а временами – моя тень.

– Я любил тебя, – говорит мне Леви таким тоном, словно к его глазам снова подступили слезы.

Как будто это я его обидела, вышла замуж за другого.

– Ты всегда была лучше меня, умнее. И я всегда это сознавал, – глубоко выдыхает Леви. – Даже в детстве. Вот что вынудило меня…

Его голос прерывается на полуслове. Я отстраняюсь от него, хочу встать, но Леви быстро выбрасывает вперед руку и хватает меня за запястье.

– Би, – притягивает он меня к себе. – После нынешней ночи я буду принадлежать Алисе.

– Ты уже ей принадлежишь.

«Ты уже на ней женился!» – хочется выкрикнуть мне.

Леви вздыхает:

– Но мы всегда были вместе… ты и я. Даже когда были моложе. Я всегда полагал, что женюсь на тебе, что ничто нас никогда не разлучит.

– И выбрал ее, – с горечью замечаю я. – Ты сам нас разлучил.

– Нет, – возражает Леви. – Не я нас разлучил, а это место, эта община.


Я лишь качаю головой, и теперь уже мне заливают глаза слезы. Мне не хочется слышать от Леви таких слов. От них только хуже. Боль из-за его предательства, из-за его женитьбы на другой женщине, раздирает мне сердце. Леви обидел меня так, как никто другой не смог бы обидеть. И я его ненавижу, ненавижу, ненавижу!

– Я больше не твоя, – удается мне выдавить через силу.

– Это неправда, – протестует Леви.

Его голос дребезжит хрипотцой, боль изнутри выплескивается наружу:

– Я все еще твой.

– Нет!

Я вскакиваю с кровати. Но Леви нагоняет меня у двери, хватает за локоть. Я разворачиваюсь, хочу крикнуть, чтобы он меня отпустил, оставил в покое. Мне хочется бросить ему в лицо: «Я тебя ненавижу! И никогда не прощу тебе того, что ты сделал! Любя меня, женился на другой, отказался от нашего ребенка – крошечной искорки света внутри меня…» Но руки Леви находят мои кулачки, мое лицо и снова притягивают к себе.

Я не хочу, чтобы он так прикасался ко мне. Я не желаю ощущать так близко его пыл, напоминающий о тех ночах, когда мы с ним сливались в объятиях под этим стеганым одеялом. Я не хочу больше этого… Но его губы уже у моего уха, нашептывают то, о чем мне будет тошно вспоминать утром. Его пальцы уже треплют мне волосы, а слова спутывают разум. И я чувствую, что проваливаюсь, тону в его руках, а мой рот ищет его губы. Я ненавижу этого человека. Я бы выдавила из него жизнь, если бы руки нашли его горло.

Но он снова шепчет мое имя, а его руки уже нашли подол платья. Я ненавижу его и… прижимаюсь губами к его губам. Я ненавижу Леви и растворяюсь в его поцелуях. Его сердце бьется в моих ушах, кожа млеет под его дыханием, а тело дрожит от его прикосновений.

Я ненавижу его! Я его ненавижу! Спина упирается в закрытую дверь, я притягиваю к себе Леви.

Я его ненавижу…

Его губы блуждают по моему горлу, мои руки – по его позвоночнику. Впадинки, ямочки… Ненавистные. Любимые… Я забываю, что Леви меня не хочет. Забываю, что теперь он женат, связан узами с другой. Я забываю – на мельчайшую долю секунды, – что я ненавижу его всем своим существом. Ненавижу, ненавижу, ненавижу.

Но… я позволяю этой ненависти превратиться в огонь. И он сжигает все мои сомнения. Я больше не думаю о завтрашнем дне. И меня больше не волнует, что я буду чувствовать утром. Я уступаю своей неизбывной любви у этой двери в его спальню. На этих белоснежных простынях. И на мгновение мне кажется, будто я вижу потолок… И мелкий цветочный орнамент на голубых обоях… А еще – окно, смотрящее на высокие сосны.

Мне кажется, что я вижу лицо Леви: морщинки вокруг его зеленых-презеленых глаз, безукоризненные контуры носа и подбородка, губы, скользящие по моей ключице. На кратчайший миг я снова вижу! И меня это приводит в ужас.



Калла

Ложь есть ложь, и это ложь. И таковой остается, слетев у тебя с языка. Независимо от твоих намерений.

Живя в Пасторали, ты постоянно ищешь способы, как сберегать в тайне хотя бы частичку себя, сохранять свою индивидуальность, неповторимость, отличающую тебя от общей массы. Но ложь, что я сказала мужу, – совсем другое. Я обманула его, потому что боюсь. Потому что мысли, витающие в голове, смущают и пугают меня. Они лишены логики, того смысла, который я пытаюсь найти.

Я сказала Тео, что не читала детской песенки в книге про Лисий Хвост… Но я ее прочла. И теперь декламирую ее вслух каждый день. Ее слова звучат в моих ушах, когда я пытаюсь заснуть. Я бормочу их, стараясь дышать ровно. Я столько раз перечитала ее текст, водя по буквам кончиком пальца, что теперь мне мнится, что эти буквы въелись мне под кожу.

Но я храню это в секрете и не рассказываю Тео. Хотя муж тоже мне солгал. И Би солгала – ложь растет в утробе сестры. Пока крошечная, но скоро она станет слишком большой и заметной, чтобы ее можно было утаить.

Стоя в нашей спальне, я держу книгу об Элоизе и Лисьем Хвосте, которую достала из шкафа. Мои пальцы беспокойно теребят края обложки. Может, я подсознательно хочу ее отодрать, а саму книжку разорвать на клочки и бросить их на пол? В окне я замечаю мужа, возвращающегося из Пасторали. После свадебной церемонии он пошел поговорить с Леви, я вернулась домой одна. Но чем дольше Тео отсутствовал, тем сильнее крепла во мне уверенность, что что-то случилось.

Наконец он показался на дальнем поле. Идет быстро, с опущенной головой. Запихнув книгу под подушку, я прислушиваюсь к шагам мужа. Вот Тео входит в дом, поднимается по лестнице, перемахивая через две ступеньки сразу. Еще секунда – и он возникает в дверном проеме нашей спальни.

– Би не вернулась? – быстро спрашивает Тео.

Я мотаю головой.

– Она оставалась в доме Леви, когда я ушел.

– Зачем она к нему пошла?

Проигнорировав вопрос, Тео пересекает комнату и протягивает руку:

– Посмотри, что я нашел.

В темноте спальни мне трудно рассмотреть, что муж держит в руке. Но когда он подносит ее к окну, я вижу на его пальцах серебряную цепочку, поблескивающую как вода в лунном свете. Тео кладет мне ее на ладонь, давая подержать и разглядеть получше. Как будто она теперь моя, как будто он передает ее мне на хранение.

С блокнотом было иначе. Он не позволял мне даже прикоснуться к нему.

На цепочке несколько подвесок – крошечных книжечек.

– Их четыре, – говорит Тео.

Я притрагиваюсь кончиком пальца к каждой из них, нахожу цифры, оттиснутые на серебряной поверхности: первая, вторая… четвертая, пятая. Цифры «3» нет. Взволнованно выдохнув, я сую руку в карман. Вытаскиваю крошечную подвеску, которую нашла в саду закопанной под розовым кустом, и надеваю на цепочку, рядом с остальными. Застежка у цепочки сломана, но мне удается согнуть мягкий металл и зажать кольцо. Теперь все пять подвесок на месте. Там, где им полагалось быть.

– Где ты ее нашел? – интересуюсь я у мужа.

Выражение его лица напряженное. И понять, куда он смотрит, – на меня или на цепочку в моей руке – я не могу.

– В доме Леви.

– А где именно в его доме? – допытываюсь я.

– В камине. Он пытался ее сжечь.