Мрачные сказки

Тео

Зажженные повсюду свечи озаряют центр Пасторали мягким, фосфоресцирующим сиянием. Странно наблюдать все это – общину, освещенную к торжеству, свадьбе, – всего через несколько дней после того, как мы повесили двоих мужчин на дереве Мабон. Сама церемония – простой обмен клятвами. Отлитые вручную кольца надеваются на пальцы, и Леви с Алисой целуются под тихие, сдержанные аплодисменты. Мы все вялые, инертные, все делаем автоматически, повинуясь необходимости.

После церемонии члены общины рассаживаются за длинным столом, вынесенным на лужайку между деревьями. Стол тоже освещают свечи, расставленные между мисками с летней тыквой, зрелыми помидорами и стручковым горошком. Это пиршество, демонстрация изобилия в нашей общине. Под покачивающимися огоньками Боди играет на своей гитаре, А Сайрус поет – старую песню из внешнего мира, о войне и времени перемен. Кто-то с тарелками, полными еды, сидит на траве, другие медленно танцуют, двигаясь в такт с музыкой.

В такие ночи, как эта, настроение общины должно быть радостным, даже задорным. А застолье – веселым и шумным. На нашей свадьбе люди гуляли долго, распевая песни звездам и хохоча полной грудью. Многие заснули прямо на траве, кое-кто – свернувшись калачиком на скамейках на Кругу. И поутру проснулись с солнцем, обжигающим лица, и вином, булькающим в животе. Мы с Каллой – все еще немного под хмельком и поглупевшие от счастья – побрели домой, где проспали весь остаток дня. Уже как муж и жена. Но сегодня вечером в воздухе витает апатия. Она застит глаза, обдает желчной горечью нёба.

Мы с Каллой стоим под одним из покачивающихся вязов.

– Все это неправильно, – шепчет мне жена, потирая ладонями руки. Ей явно не по себе. Никому из нас не хочется здесь быть.

От стола отделяются Генри и его жена, Лили Май. Держа кружки с сидром, они приближаются к нам.

– Красивая церемония, – комментирует Генри, пристраиваясь рядом со мной и окидывая взглядом унылое торжество.

Я лишь киваю, оцепенелый язык не дает говорить.

– Вот только жены Тёрка я нигде не видел, – добавляет Генри.

Отсутствие Марисоль на свадьбе понятно. Ее горе слишком большое, а скорбь безутешная. Ей не до веселья. Возможно, Леви и сам попросил ее остаться дома – при виде нее у всех у нас разбередились бы тяжелые воспоминания. Я так и представляю, как Леви наказал нашей новой вдове: «Подожди, пока не пройдет достаточно времени».

А вот и сам жених! Он появляется с восточной стороны, под руку с невестой, Алисой Уивер. Они проходят в центр группы, густые волосы Алисы отливают в свете свечей медным блеском. Внешность у нее заурядная; нос неровный, зубы маленькие. Но зато она слывет хохотушкой. И смех у нее заразительный – звонкий и легкий.

Может быть, поэтому Леви предпочел ее Би? Алиса станет ему послушной, уступчивой женой, которая не будет перечить и нарушать заведенный порядок вещей. Хотя об этом и не говорится открыто, но в общине многие знали о «тайных» отношениях Леви и Би. И я надеялся, что он не разобьет ее сердце, что он позаботится о ней. Но, похоже, он в последние дни раскрылся.

Тихий гул голосов затихает, музыка смолкает – всеобщее внимание приковано к нашему предводителю. Первые слова, слетающие с губ Леви, звучат невнятно, неразборчиво, словно язык у него заплетается, а в горле застрял ком. Вынужденно прокашлявшись, он снова пытается заговорить:

– Мы дали обещание. – Голос Леви срывается.

Алиса сбоку от него неловко ухмыляется, ее поза напряжена. Лишь она удерживает его в вертикальном положении.

– Почитать эту… землю. И она будет… нас обеспечивать. Она будет… – взмахивает рукой Леви, указывая на территорию вокруг нас, на деревья и поля справа, – она будет давать нам еду, чтобы прокормить нас, сделать сильными. Сделать нас…

Леви делает глубокий вдох, словно хочет заставить свои легкие дышать, и уже ясно, что он потерял ход мысли.

– Тост за нашу общину. За нашу преданность друг другу.

Леви ничего не говорит о своей женитьбе, о причине, по которой мы все собрались, он даже ни разу не упоминает имени невесты. И тем не менее с лица Алисы не сходит кривая ухмылка.

Стаканы с забродившим яблочным вином взмывают в воздух, и под звон стекла Леви опускается в кресло возле шеренги деревьев. Его замутненный взгляд тщетно пытается сфокусироваться под возобновившуюся музыку и болтовню. Алиса уговаривает его что-нибудь съесть, но он отмахивается от невесты, и она отходит к дереву Мабон, у которого группа женщин готовится к церемонии завязывания ленточек.

Настроение у Леви сегодня явно не радостное. Он пьет, чтобы забыться, а не веселиться.

– Перебрал Агнесиного вина, – кивает на Леви Генри.

– Не грех напиться на своей свадьбе, – отвечаю я, почему-то в защиту Леви, хотя сам уверен, что это бракосочетание преследовало совсем иную цель – отвлечься и отвлечь всех нас от недавних событий.

– Что-нибудь слышно о ребенке Колетт? – глядя на Каллу, осведомляется Генри. Он думает, что нас ежедневно информирует об этом Би. Но мы ее не видели уже несколько дней.

Помотав головой, Калла отводит взгляд в сторону. Ей не хочется заводить разговор о Би – своей сестре, ставшей призраком.

Я отпиваю глоток вина. Оно мутное, почти без градуса, но хорошо согревает мне грудь и немного расслабляет.

– Что-то не видать здесь твоей сестры, – все-таки заводит этот разговор Лили Май. – То я чуть ли не каждое утро видела, как она выскальзывала украдкой из дома Леви. А недавно перестала. А тут раз – и Леви женится на Алисе Уивер. Странно это, не находите?

Я кошусь на Каллу. Ее кожа пышет жаром. Внутри бурлит гнев.

– Мне нет дела до того, что делает сестра, – обдает жена Лили тяжелым взглядом.

– Все, что происходит в Пасторали, касается каждого из нас, – слегка вздергивает подбородок в ответ Лили.

Я понимаю: не стоит связываться. Калле не нужно спорить с Лили. А жена поворачивается так, чтобы пригвоздить ее к месту убийственным взглядом. Но заговорить и бросить ей в лицо обидные слова не успевает – Генри громко хлопает себя по колену.

– Такова цена совместного проживания, – усмехается он, пытаясь разрядить напряжение между нашими женами. – Ты всегда знаешь о своих соседях все: кто куда пришел и кто откуда вышел. Хорошо это или плохо – с какой стороны посмотреть!

Генри поднимает стакан в надежде, что мы чокнемся за это. Но его никто не поддерживает. И он пьет один – прикрыв глаза и слегка морщась, пока кислая жидкость стекает по его глотке.

Калла отворачивается. Музыка становится бодрее, и уже больше людей, разгоряченных вином, пускаются в пляс. Им хочется забыть, что случилось. Напиться и заглушить в себе боль. И я не могу их за это винить – я бы тоже хотел забыться. Только сознаю: забвение не отменит того, что уже сделано.

Я жажду другого, возможно, компенсации. Мне надо изобличить обман, раскрыть правду обо всем, что здесь случилось. С Эшем и Тёрком, с Мэгги и Тревисом. Какой бы кровавой и ужасной она ни была.


Калла резко отстраняется от меня. Наверное, хочет подлить себе вина. А может, попросту избавиться от Лили. Генри снова пытается пошутить: Агнесино вино не успело перебродить, потому что ему изменило терпение. Но я его почти не слушаю. Мой взгляд следит за Леви. Тот поднимается с кресла и нетвердой походкой направляется к кромке опушки. Еще миг – и он скрывается в тени от деревьев.

Генри еще что-то говорит. Спрашивает о плодах, что мы законсервировали про запас. Но я, извинительно улыбнувшись, отхожу. Мне нужно кое-что сделать. И, обойдя группу танцующих людей, я ныряю под полог деревьев, вслед за Леви.



Би

Голова стала ясной. Свежей, как холодное декабрьское утро. Я не замечала этого раньше, но мой разум застил серый вихрящийся туман. Как долго это продолжалось? Годами? А теперь он начал улетучиваться и рассеиваться перед глазами.

Я уже несколько дней не видела Леви. Похоже, время вернуло мне здравомыслие. Не в том смысле, что любовь слепа, и ты обретаешь способность трезво рассуждать, лишь избавившись от ее оков. А через реальные, тактильные ощущения. Как будто до этого я блуждала в камышовых зарослях, ноги утопали в болотине, а руки пытались уцепиться за опору, которой не было. А сейчас тело начало менять свою старую кожу, высвобождаться из пут, которые сковывали мои запястья, – «щупалец», которыми Леви обвил всю меня.

Теперь его со мной рядом нет. И за те ночи, что я провела под открытым небом, засыпая под звездами, что-то во мне поменялось, словно очистилось. И порой, пробуждаясь – еще до рассвета, – я вижу сквозь завесу деревьев крошечные точки света. Мне будто подмигивают мириады звезд. И кажется, что я вот-вот проснусь по-настоящему и чернота рассеется. А ее место займет что-то другое…



Тео

Я подхожу к Леви. Он покачивается, глаза стеклянные. И все же в том, как его плечи клонятся на сторону, а губы то плотно сжимаются, то порывисто размыкаются, проглядывает раздраженная нервозность.

– Я пошел на это ради них, – рычит он так, словно я прервал его на полуслове, хотя до моего прихода он стоял в полном одиночестве.

– На что ты пошел?

Верхняя губа Леви недовольно подергивается, глаза косятся на людей, подремывающих под гирляндами огней.

– Они не знают, что там… А я знаю… – Леви осекается, икает и слегка притоптывает левой ногой, а потом пытается выпрямиться.

И мне становится его жалко. Он сейчас ничем не напоминает того человека, каким был неделю назад – до родов Колетт и бегства Эша и Тёрка за помощью. Такое впечатление, будто Леви потерял часть себя.

Вздернув подбородок, он поднимает глаза, словно хочет разглядеть над деревьями звезды. Но я подозреваю, что Леви не в состоянии что-либо рассмотреть. Мир для него затмила пелена.

– Они все спят, – бормочет он, снова обращая на меня взгляд, полуприкрытый веками. – А ты вот не спишь, – делает Леви еще глоток. – Ты умнее их…

Я жду, когда Леви скажет, что я – единственный, кому он доверяет, единственный, на кого он может положиться. Но его губы снова плотно сжимаются, а сам он замирает, стараясь устоять на ногах и дышать ровно. А может, ему пришла на ум мысль, которой он не желает делиться.

Достав из кармана фотографию и положив на ладонь, я протягиваю руку к Леви. Так, чтобы он смог рассмотреть снимок. Челюсть Леви отвисает, взгляд скользит по фотокарточке.

– Что это? – спрашивает он, словно не понимает, на что глядит.

Отрыгнув вино на траву, Леви склоняется вперед и буравит глазами снимок. Но не прикасается к нему и не пытается отнять у меня. На долю секунды в его глазах что-то проблескивает, ресницы подрагивают, губы кривятся. Может, он узнал женщину на фото? Или все проще? И этими странными, мелкими конвульсиями лицевых мышц он обязан выпитому вину?

– Где ты это взял? – Голос Леви звучит неожиданно ровно, даже невозмутимо, не выдавая никаких эмоций.

Я отвожу назад руку, чтобы фото было видно только мне.

– Нашел.

– Где? – этот вопрос как будто рассекает воздух.

«По ту сторону границы, – думаю я. – На участке дороги, с которого уже не видно Пастораль. Гораздо дальше того места, до которого добрались Эш и Тёрк. Глубоко, глубоко в лесу». Но Леви смотрит на меня так, словно уже знает ответ. Или подозревает. Мы смотрим друг на друга, выискивая ложь, чужую слабину, знаки, способные изобличить.

– Ты знаешь, кто она? – спрашиваю я.

Прищурив правый глаз, Леви подбирает отвисшую челюсть:

– А я должен?

– Ее зовут Мэгги Сент-Джеймс.

Леви выдыхает. В облегчении? Или это все алкоголь, вкладывающий в его жесты смысл, которого они не несут?

– В Пасторали нет женщины с таким именем, – отворачивается от меня Леви. – Тебе это известно.

Возле дерева Мабон несколько женщин, включая Алису, уже закончили привязывать ленточки из окрашенной ткани к нижним ветвям и теперь, встав кольцом вокруг его ствола и держась за концы матерчатых полос, тихо напевают. А потом начинают меняться местами, обвивая ствол дерева крестообразным узором из лент. Так они скрепляют брак Леви и Алисы, «заверяют» его у дерева. У того самого дерева, под которым всего пару дней назад были свернуты шеи двоих мужчин.

– Может быть, она пришла сюда давно, – предполагаю я.

– Последние десять лет в Пастораль никто не приходил, – напоминает мне Леви.

К нам никто не приходил с той поры, как умер Купер и лес стал опасным. Кивнув, я опускаю взгляд на фото в руке – полуразмытый образ женщины, которая взывает ко мне своим видимым глазом. Молит о чем-то. Просит ее разыскать?

– А вдруг эта женщина все-таки добралась до нас? – упорствую я. – Проникла как-то в общину, а потом с ней что-то случилось…

– А что с ней могло здесь случиться?