Мост

Мы с Касси сидим верхом на большой ветке, торчащей из ствола старого дуба — самой высокой, до которой мы сумели добраться, карабкаясь в кроссовках. Мы обе одеты в платья, так что кора немного царапает мне попу, но в остальном всё супер.

— Мы видели восход солнца! — радостно кричу я ему. — Тебе надо было пойти с нами, Джон!

— Спускайся оттуда! — он рявкает на меня, резким жестом указывая на грязь. — Прямо сейчас!

— Ты пойдёшь с нами? — говорю я, хлопая в ладоши. — Ты можешь быть мужем Касси!

Касси бьёт меня кулаком по голой ноге, но хихикает.

Ей нравится Джон. Возможно, она действительно хочет, чтобы он стал её мужем. Может быть, они поженятся и заведут детей, когда вырастут, и тогда мы все сможем жить в одном доме с мамой и папой и иметь много-много щенков. И лошадку тоже.

Джон поправляет очки на своём веснушчатом носу, хмуро глядя на меня так, как умеет только он. Его худые бледные руки торчат из сине-жёлтой полосатой футболки над слишком мешковатыми джинсами, которые он всегда носит. Ему одиннадцать лет, и даже сейчас он умудряется держать в руках книгу. Зная его, это, вероятно, что-то «полезное», как он говорит; например, одна из папиных книг про поля и ручьи, чтобы он мог найти нас, или, может быть, что-то о том, как лазить по деревьям.

— У тебя огромные проблемы! — он кричит на меня. — Вот увидишь, когда спустишься сюда! Мама и папа искали тебя повсюду!

— Пойдём с нами, Джон! — зову я его. — Мы собираемся сбежать, — добавляю я на тот случай, если он ещё не догадался об этом.

— И завести собаку! — радостно добавляет Касси. Она показывает на ту часть ветки, где мы положили колбасу из наших бутербродов.

— Мы будем жить на пляже! — говорю я ему.

— И у нас будут мужья и дети! — добавляет Касси.

— И мы будем космическими пиратами! — говорю я, чтобы не уступать.

Раскрасневшийся, вспотевший, а теперь, может быть, как никогда злой, Джон сердито смотрит на нас, уперев руки в бока — ну, на самом деле, на меня.

— Они позвонили родителям Касси, — холодно говорит он.

Воцаряется секунда тишины, пока это откладывается в сознании.

— Нет! — вопит Касси. — Нет! Зачем? Зачем?

Джон сердито смотрит только на меня.

— Тебе повезло. Они чуть не вызвали полицию.

Я смотрю на него сверху вниз, чувствуя, как холодеют мои ладошки, хватающиеся за ветку дерева в парке Золотые Ворота. Теперь у меня болит живот, мне страшно, но я могу смотреть только на свою лучшую подругу, Касси. Касси плачет, громко шмыгая носом, и слёзы текут по её круглому лицу. У неё грязь на носу и щеке, там, где она вытерла слёзы после того, как схватилась за ветку.

Я просто сижу и смотрю на неё.

Нам было так весело вместе.

Мы собирались завести щенка.

— Зачем? — сердито говорю я Джону, поворачиваясь к нему. — Зачем они это сделали? Они знают, что отец Касси злой! Зачем они позвонили ему?

— Они должны были это сделать, Эл! — огрызается Джон. — Вы должны были догадаться, что им придётся позвонить, если вы двое пропадёте посреди ночи! О чём ты только думала, когда привела её сюда? О чём ты только думала, Эл? Что бы ни случилось с Касс сейчас, это всё твоя вина…



***



Джон проснулся как от толчка.

Сначала его охватил страх. Он изо всех сил пытался дышать, заставить работать лёгкие, горло.

Нечто тяжёлое, полное дыма, придавило его к земле. Смола. Жир. Дым. Обуглившееся дерево. Сожжённый мел. Что бы он ни пытался придумать, это казалось неправильным… или недостаточным. Это покрывало его нос, рот, лёгкие. Ему хотелось задохнуться, но он не мог пошевелиться, едва мог дышать носом или приоткрытыми губами.

Он мог только лежать, не зная, проснулся ли он вообще.

Его разум требовал движения. Кричал об этом.

Он умирал. Он должен был пошевелиться, поднять голову.

Он должен был встать.

Он изо всех сил пытался подняться, освободиться от этой тяжести. Он старался дышать, проснуться, вообще встать с постели, чтобы найти туалет… но никакие мольбы не помогали его телу. Его голова не поднималась с подушки. Его руки не двигались. Его ноги походили на мёртвые куски дерева. Его грудь словно сдавило металлическими обручами. Если он пошевелится, то почувствует себя ещё хуже.

Он всё ещё лежал там, пытаясь дышать, когда понял кое-что ещё.

Другой свет был там, рядом с ним.


Этот свет казался таким знакомым, что вызвал острую боль в центре груди Джона, отчего его лёгкие заболели ещё сильнее.

— Нет, — это слово поразило его. Оно прозвучало из его собственных уст. Другой свет сделался ещё ярче, когда Джон тряхнул головой, пытаясь оттолкнуть его. — Нет… уходи. Пожалуйста… — он тяжело дышал. — Пожалуйста.

Он почувствовал боль, возможно, от другого мужчины, но и за это тоже не смог удержаться. Он не мог этого вынести. Он не мог вынести мысли о том, что он здесь, затерянный в этом дерьме и грязи вместе с ним. Он не хотел видеть его здесь. Он хотел, чтобы тот ушёл. Навсегда.

Он хотел, чтобы тот никогда не возвращался.

Пальцы стиснули его руку до боли крепкой хваткой.

— Пошёл ты, маленький брат, — хрипло и низко произнёс голос. — Я никуда не уйду.

Джон заморгал от раскачивающегося света, его тошнило, голова раскалывалась от боли. Но другой видящий не уходил, даже когда Джон оттолкнул его руку.

— Я никуда не уйду, — прошептал этот голос прямо ему в ухо. — Я никуда не уйду, маленький брат, так что просто расслабься. Позволь мне позаботиться о тебе.

Джон подавил рыдание, всё ещё пытаясь пошевелить конечностями. Он услышал ещё один голос, потом ещё один. Их слова эхом отдавались в его голове, и Джон ощутил дрожь ужаса, когда понял, что узнавал большинство этих голосов.

— Как он там? — спросил Ревик, его голос звучал тише, но почему-то слышнее, чем остальные. — Он в сознании, Врег?

— Ровно настолько, чтобы послать меня куда подальше, — пробормотал знакомый голос.

— Оставайся с ним, — сказал Ревик.

— Отъе*ись, — произнёс знакомый голос, охрипнув от злости. — …Сэр.

— Оставайся с ним, брат… пожалуйста. Что бы он ни говорил.

В отличие от Врега, Ревик не казался сердитым.

Его слова также не звучали как просьба.

Джон попытался удержаться за этот слабый шёпот понимания. Это было слишком — слишком много слов, слишком много мыслей. Вещи, которые формировались в его сознании, он не мог передать своими омертвевшими губами. Он не мог видеть сквозь этот блеск света и изменяющуюся тьму, не знал, что плачет, пока не моргнул и не почувствовал, как слёзы текут по его лицу.

Они тоже причиняли боль, оставляя горячие следы на его плоти.

Они хотели его смерти. Они все хотели его смерти.

Прежде чем он успел разглядеть их, прежде чем смог разглядеть лица своих обвинителей, чёрный дым заполнил его голову, увлекая Джона обратно в заполненную смолой могилу.



***



— Джон, — голос стал резче, дёргая за его свет, притягивая к себе. — Джон, — повторил он. — Сейчас ты поешь. Ты меня слышишь? Ты сейчас проснёшься и поешь.

Джон попытался контролировать свои глаза.

Свет обжёг его роговицы, как только он приоткрывал глаза хоть на щёлочку.

Он попытался ответить, но смог только издать стон. Он вскинул руку, пытаясь отразить удар, который, как он ожидал, последует за этим. Боль в животе усилилась, даже когда нежные пальцы прикоснулись к его лицу, заставив его вздрогнуть и съёжиться ещё сильнее.

— Я не собираюсь причинять тебе боль, чёрт возьми, — сказал голос.

Этот голос рокотал за спиной Джона, доносясь из мускулистой груди. Джон вдруг понял, что прислоняется к другому мужчине, находится так глубоко в его свете, что трудно видеть сквозь него. Боль усилилась, когда он почувствовал кожу на своих обнажённых боках и руках, а также мышцы и кости, одежду и волосы. Бёдра мужчины напряглись, когда он повернул верхнюю часть тела, потянувшись вбок, чтобы схватить что-то со стола — того самого стола, откуда исходил свет.

Боль ослепила его. Боль, от которой он чуть не застонал.

— Е*ать, — его голос прозвучал неохотно, глухо и хрипло.

— Не сейчас, брат, — пробормотал другой мужчина, слабо пытаясь пошутить.

Джон лежал, тяжело дыша, поначалу совершенно сбившись с толку. И тут он понял, что какая-то часть его хочет этого. Он хотел секса. Он хотел, чтобы другой мужчина трахнул его.

Боль в свете другого мужчины резко усилилась настолько, что у Джона перехватило дыхание.

Он боролся, пытаясь убежать от этого света, но чья-то ладонь схватила его за руку, и в тот же миг предупреждающий пульс пронзил кожу.

Он воспринял это почти как угрозу, но от этого другая боль сделалась ещё сильнее, сбивая его с толку. Адреналин выстрелил ему в кровь. Тошнота усилилась, и он закашлялся так сильно, что боль ухудшилась, вызывая то омертвевшее ощущение в его груди.

— Боже, — он склонился над одной из его мускулистых ног, кашляя сильнее. Он почувствовал, как чья-то рука легла ему на спину, массируя её, и задохнулся. — Прекрати. Прекрати это…