Морская невеста
Часть 21 из 64 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Там были монстры. Монстры без облика, глаз или рта. Худшим монстром в тех глубинах была его собственная вина.
* * *
— Что ты наделала?
— Отец, прошу.
— Молчи! На этот вопрос я не хотел ответа.
Ее отец взмахнул рукой в воде. Поток оттолкнул ее в грудь брата.
Сирша подалась вперед, чтобы не ощущать спиной грубую кожу. Бородавки, гадкая чешуя не были человеческими. Она попробовала красоту и не хотела касаться их ужасных тел.
— Ты была с человеком, — прорычал ее отец. — Ты знаешь наши законы.
Она сцепила пальцы перед собой. Молчала, как он и хотел.
— Это уже слишком, Сирша. Я дал бы тебе выбрать любого русала. Но это? Я не потреплю и дальше этого глупого поведения.
— Я не хочу ни одного русала.
— Что ты сказала?
Ее лицо стало зеленым.
Сирша слышала, как охнули ее сестры, некоторые закрыли лица от страха, что их отец ответит на оскорбление. Но она не могла остановиться.
— Я не выйду за русала. Я люблю другого.
— Любишь? Любовь — выдумка людей, чтобы брак стал терпимее.
— Я знаю, что любовь есть. Я ощутила ее с ним, и я не выживу без нее.
— Ты отлично выживешь, — рявкнул он. — Моя дочь не так слаба, что не выживет в браке. Уведите ее. Заприте, чтобы не улизнула до свадьбы с Крейгом.
— Крейг? — охнула она, брат сжал ее плечи. — Я не выйду за него. Я не выйду ни за кого!
— Ты сделаешь, как я сказал.
— Отец! Ты так со мной не поступишь! Прошу!
Она ждала, что он будет кричать, спорить, может, даже ударит ее. Но он так не сделал. Ее отец отвернулся от младшей дочери и поднял руку, чтобы не видеть ее мольбу.
— Уведите ее.
— Стой, — прошептала она. — Отец, посмотри на меня.
Бородавки царапали нежную кожу ее груди. Она вырывалась из хватки брата, хвост дико извивался.
— Отец! Ты посмотришь на меня, обрекая меня на несчастную жизнь! Отец!
Ее отец отвернулся, выпрямил спину и молчал.
Сирша боролась весь путь в пещеру. Она кусала руки брата, сплевывала зеленую жижу в воду, как зверь. Слюна висела нитями вокруг ее плеч, текла из его больших губ. Молочно-белая густая слюна напоминала ей, где она была.
Под водой. В глубинах океана, где никто не слышал ее крик.
Ее сестры тянулись за ними. Они плакали в ладони, но смотрели на нее пылающими взглядами. Они хотели знать историю ее любви. Как это ощущалось, как произошло, что за существо заразило ее такой эмоцией.
Любовь не была настоящей. Русалки это знали. Им нравилось мечтать о любви. Это была сказка, которую могли испытывать разве что Высшие фейри, но не меньшие.
Она вела к опасным путям. Люди поступали глупо, опьяненные любовью, ссорились, даже умирали, потому что желание было ужасным.
Ее сестры думали, что она умрет. Может, так и будет.
Сирша ощущала обжигающую боль потери в груди. Она опаляла ее плоть и кости, и она была уверена, что все видели сияние углей. Она ненавидела их. Ненавидела всех существ, что были между ней и Манусом.
Она содрогнулась от всхлипа, сжалась в комок, хвост вяло покачивался, как флаг поражения. Ее брату было плевать. Он думал, что она была безрассудной, как думал и ее отец.
Может, так и было. Если бы она не спасла человека, была бы счастлива от мысли, что проживет с Крейгом. Он обеспечил бы ее. Позаботился бы о ней по-своему.
Ей не нужно было бы переживать из-за еды. Она не скучала бы по семье, он не увел бы ее на сушу.
Но она не испытала бы приключения или мир над волнами.
— Все не так плохо, — буркнул ее брат. — Ты будешь как все русалки. Замужем, с детьми и кучей дел. Забудешь о своем человеке, как только займешься своей семьей.
— Я не хочу забывать. Я хочу помнить его до конца жизни.
Он фыркнул.
— Нет. Ты будешь помнить какое-то время, но потом — нет. Старые раны или кровоточат, пока не кончится кровь, или ты заживляешь их и трогаешь, когда хочешь ощутить боль.
— Говоришь по своему опыту? — ядовито сказала Сирша. Она хотела задеть его. Чтобы он кровоточил как она.
Она не ждала, что он хмыкнет в ответ, и звук пронзит ее живот и пробежит по спине.
— Не ты одна испытала потерю, сестренка. Вырасти и терпи, как все мы.
Потоки сплетались вокруг нее. Они нежно обняли ее, и это вызвало слезы на ее глазах. Даже океан хотел извиниться за то, что участвовал в ее потере.
Какую жизнь она получит? Ее народ страдал от ненависти, она ничего не могла с этим поделать. Они продолжали ненавидеть, злиться, терять, и конца этому не было. Это передавалось от родителя к ребенку поколениями.
Только она среди многих ощущала боль русалок в своих венах.
Прутья из камня виднелись впереди. Они использовали клетку для худших своего вида. Для тех, кто воровал, ранил, убивал.
К счастью, внутри никого не было. Она вспомнила тяжелые времена, когда она была еще крохой, когда не было места за прутьями. Плоть, плавники и узловатые руки торчали между прутьев, пытались занимать как можно меньше места.
Ее судьба не будет такой.
Сирша вздохнула и позволила брату втолкнуть ее в клетку. С тихим стуком закрылся замок, и она вздрогнула.
— Просто перестань звать беды, Сирша, — проворчал он. — Ты делаешь хуже для всех нас.
Он повернулся и уплыл, пропал из виду.
Дрожа, она обвила себя руками и опустилась на пол. Коралл впивался в ее чешую, но ей было все равно. Ее жизнь изменится навеки, а она не могла даже повлиять на это.
Что ей делать? Она не могла сбежать из клетки. Она не могла заставить отца передумать. Ее будущее было темным.
Она не знала, стоило ли жить так, когда она попробовала, как все могло быть.
Ногти стукнули по прутьям, и звук продолжался, пока она не подняла взгляд.
Ее сестры замерли неподалеку. Они ждали, пока она посмотрит на них, а потом солнечно улыбнулись. Но они не знали, что были солнечными. Многие из них ни разу не видели солнце.
— Сестра, как это?
— Мы хотим знать!
— Любовь? Она настоящая?
— Не может быть! Посмотрите, как она сжалась. Любовь не может быть настоящей.
— А если может? Я хочу знать, как это ощущается!
Сирша подняла руку.
— Хватит.
— Ты должна нам рассказать!
— Прошу, хватит. Я не хочу говорить об этом.
— Сирша. Ты такая эгоистка! Мы хотим знать, как ощущается человеческий недуг!
— Это не недуг, — буркнула она, сжимаясь сильнее. — Это ощущается, как когда устрица впервые открывает свой рот. Боязливо, робко, она не сразу касается моря языком. А потом понимает, что мир огромный, но не такой и страшный. Она сама принимает грязь в свою раковину и работает с ней, пока не создает для себя жемчужину.
Ее сестры молчали, пока она говорила. Старшая подплыла и прижалась к прутьям.
— Но, Сирша, мы едим устриц.
— Вы не поймете. Не как еда или вода, не как угощения из моря. Это отличается от всего, что я когда-либо ощущала.
— Тогда почему ты выглядишь так, словно тебе больно?
— Потому что мне больно, — проскулила она. — Я так далеко от него, и я знаю, что больше к нему не вернусь. Это меня убивает.
* * *
— Что ты наделала?
— Отец, прошу.
— Молчи! На этот вопрос я не хотел ответа.
Ее отец взмахнул рукой в воде. Поток оттолкнул ее в грудь брата.
Сирша подалась вперед, чтобы не ощущать спиной грубую кожу. Бородавки, гадкая чешуя не были человеческими. Она попробовала красоту и не хотела касаться их ужасных тел.
— Ты была с человеком, — прорычал ее отец. — Ты знаешь наши законы.
Она сцепила пальцы перед собой. Молчала, как он и хотел.
— Это уже слишком, Сирша. Я дал бы тебе выбрать любого русала. Но это? Я не потреплю и дальше этого глупого поведения.
— Я не хочу ни одного русала.
— Что ты сказала?
Ее лицо стало зеленым.
Сирша слышала, как охнули ее сестры, некоторые закрыли лица от страха, что их отец ответит на оскорбление. Но она не могла остановиться.
— Я не выйду за русала. Я люблю другого.
— Любишь? Любовь — выдумка людей, чтобы брак стал терпимее.
— Я знаю, что любовь есть. Я ощутила ее с ним, и я не выживу без нее.
— Ты отлично выживешь, — рявкнул он. — Моя дочь не так слаба, что не выживет в браке. Уведите ее. Заприте, чтобы не улизнула до свадьбы с Крейгом.
— Крейг? — охнула она, брат сжал ее плечи. — Я не выйду за него. Я не выйду ни за кого!
— Ты сделаешь, как я сказал.
— Отец! Ты так со мной не поступишь! Прошу!
Она ждала, что он будет кричать, спорить, может, даже ударит ее. Но он так не сделал. Ее отец отвернулся от младшей дочери и поднял руку, чтобы не видеть ее мольбу.
— Уведите ее.
— Стой, — прошептала она. — Отец, посмотри на меня.
Бородавки царапали нежную кожу ее груди. Она вырывалась из хватки брата, хвост дико извивался.
— Отец! Ты посмотришь на меня, обрекая меня на несчастную жизнь! Отец!
Ее отец отвернулся, выпрямил спину и молчал.
Сирша боролась весь путь в пещеру. Она кусала руки брата, сплевывала зеленую жижу в воду, как зверь. Слюна висела нитями вокруг ее плеч, текла из его больших губ. Молочно-белая густая слюна напоминала ей, где она была.
Под водой. В глубинах океана, где никто не слышал ее крик.
Ее сестры тянулись за ними. Они плакали в ладони, но смотрели на нее пылающими взглядами. Они хотели знать историю ее любви. Как это ощущалось, как произошло, что за существо заразило ее такой эмоцией.
Любовь не была настоящей. Русалки это знали. Им нравилось мечтать о любви. Это была сказка, которую могли испытывать разве что Высшие фейри, но не меньшие.
Она вела к опасным путям. Люди поступали глупо, опьяненные любовью, ссорились, даже умирали, потому что желание было ужасным.
Ее сестры думали, что она умрет. Может, так и будет.
Сирша ощущала обжигающую боль потери в груди. Она опаляла ее плоть и кости, и она была уверена, что все видели сияние углей. Она ненавидела их. Ненавидела всех существ, что были между ней и Манусом.
Она содрогнулась от всхлипа, сжалась в комок, хвост вяло покачивался, как флаг поражения. Ее брату было плевать. Он думал, что она была безрассудной, как думал и ее отец.
Может, так и было. Если бы она не спасла человека, была бы счастлива от мысли, что проживет с Крейгом. Он обеспечил бы ее. Позаботился бы о ней по-своему.
Ей не нужно было бы переживать из-за еды. Она не скучала бы по семье, он не увел бы ее на сушу.
Но она не испытала бы приключения или мир над волнами.
— Все не так плохо, — буркнул ее брат. — Ты будешь как все русалки. Замужем, с детьми и кучей дел. Забудешь о своем человеке, как только займешься своей семьей.
— Я не хочу забывать. Я хочу помнить его до конца жизни.
Он фыркнул.
— Нет. Ты будешь помнить какое-то время, но потом — нет. Старые раны или кровоточат, пока не кончится кровь, или ты заживляешь их и трогаешь, когда хочешь ощутить боль.
— Говоришь по своему опыту? — ядовито сказала Сирша. Она хотела задеть его. Чтобы он кровоточил как она.
Она не ждала, что он хмыкнет в ответ, и звук пронзит ее живот и пробежит по спине.
— Не ты одна испытала потерю, сестренка. Вырасти и терпи, как все мы.
Потоки сплетались вокруг нее. Они нежно обняли ее, и это вызвало слезы на ее глазах. Даже океан хотел извиниться за то, что участвовал в ее потере.
Какую жизнь она получит? Ее народ страдал от ненависти, она ничего не могла с этим поделать. Они продолжали ненавидеть, злиться, терять, и конца этому не было. Это передавалось от родителя к ребенку поколениями.
Только она среди многих ощущала боль русалок в своих венах.
Прутья из камня виднелись впереди. Они использовали клетку для худших своего вида. Для тех, кто воровал, ранил, убивал.
К счастью, внутри никого не было. Она вспомнила тяжелые времена, когда она была еще крохой, когда не было места за прутьями. Плоть, плавники и узловатые руки торчали между прутьев, пытались занимать как можно меньше места.
Ее судьба не будет такой.
Сирша вздохнула и позволила брату втолкнуть ее в клетку. С тихим стуком закрылся замок, и она вздрогнула.
— Просто перестань звать беды, Сирша, — проворчал он. — Ты делаешь хуже для всех нас.
Он повернулся и уплыл, пропал из виду.
Дрожа, она обвила себя руками и опустилась на пол. Коралл впивался в ее чешую, но ей было все равно. Ее жизнь изменится навеки, а она не могла даже повлиять на это.
Что ей делать? Она не могла сбежать из клетки. Она не могла заставить отца передумать. Ее будущее было темным.
Она не знала, стоило ли жить так, когда она попробовала, как все могло быть.
Ногти стукнули по прутьям, и звук продолжался, пока она не подняла взгляд.
Ее сестры замерли неподалеку. Они ждали, пока она посмотрит на них, а потом солнечно улыбнулись. Но они не знали, что были солнечными. Многие из них ни разу не видели солнце.
— Сестра, как это?
— Мы хотим знать!
— Любовь? Она настоящая?
— Не может быть! Посмотрите, как она сжалась. Любовь не может быть настоящей.
— А если может? Я хочу знать, как это ощущается!
Сирша подняла руку.
— Хватит.
— Ты должна нам рассказать!
— Прошу, хватит. Я не хочу говорить об этом.
— Сирша. Ты такая эгоистка! Мы хотим знать, как ощущается человеческий недуг!
— Это не недуг, — буркнула она, сжимаясь сильнее. — Это ощущается, как когда устрица впервые открывает свой рот. Боязливо, робко, она не сразу касается моря языком. А потом понимает, что мир огромный, но не такой и страшный. Она сама принимает грязь в свою раковину и работает с ней, пока не создает для себя жемчужину.
Ее сестры молчали, пока она говорила. Старшая подплыла и прижалась к прутьям.
— Но, Сирша, мы едим устриц.
— Вы не поймете. Не как еда или вода, не как угощения из моря. Это отличается от всего, что я когда-либо ощущала.
— Тогда почему ты выглядишь так, словно тебе больно?
— Потому что мне больно, — проскулила она. — Я так далеко от него, и я знаю, что больше к нему не вернусь. Это меня убивает.