Морпех. Ледяной десант

– Что это? – спросил Кузьмин, разглядывая непонятный предмет. И тут же поправился, осознав, что произнес вопрос на родном языке:

– Was ist das?

– Шифровальная машина «Энигма», господин офицер! – с готовностью пояснил Майнер. – Полагаю, вы знаете, насколько это ценная вещь!

Кузьмин промолчал, зато старлей, услышав это самое Enigma kryptografische maschine замер, словно почуявшая дичь охотничья собака. И едва не расхохотался – блин, так вот какую мысль он не мог поймать, когда дожидался Левчука на дороге! Ну конечно же, «Энигма»! Та самая знаменитая роторная шифромашина, желанная добыча всех разведок стран антигитлеровской коалиции! Разумеется, когда фрицы осознают, что суперсекретный гаджет уплыл к русским, шифры они сменят. Но пока это произойдет, фашистам можно столько дезы слить, что мама не горюй! Да за таким трофеем командование, скорее всего, сразу же отдельный самолет вышлет! Непонятно, правда, что столь ценный аппарат делал в одной из рядовых артбатарей – неужели у немцев любые подразделения собственными средствами шифрования оснащались? Да нет, глупости, быть такого не может! Что-то тут не так…

Вот только Олег Ильич, очень на то похоже, на легендарное название никак не отреагировал. То ли не в курсе, то ли сам Степан чего-то не знает: может, для нашей разведки все это – давно не секрет и особой ценности не представляет? У него-то вся информация исключительно из интернета да просмотренных фильмов: было вроде бы какое-то старое кино, в котором американцы или англичане судорожно спасали «Энигму» с подбитой немецкой подводной лодки. Или не с подлодки и он что-то перепутал за давностью лет? Он тогда только в училище поступил, потому никаких подробностей в памяти не отложилось. Да и фильмец оказался так себе, на один просмотр: если б не эта самая «Энигма», так и вовсе в памяти не отложился бы.

– Тарщ капитан, разрешите? – шепотом, чтобы не расслышал пленный, обратился к комбату Алексеев. – На два слова.

Кузьмин удивленно взглянул на морпеха, однако спорить не стал, сделав несколько шагов в сторону:

– Что еще, старлей?

– Насколько я понял, в этом чемодане – шифровальная машина «Энигма»? Фриц ведь об этом говорил?

– Ну да, – пожал плечами Кузьмин. – А то ты сам не слышал, немецкий ведь наверняка изучал?

– Ускоренный курс, – ушел от ответа Степан, прикидывая, что еще добавить, не вызывая подозрений. – Только расхожие фразы. Некогда было языки подробно зубрить, нас воевать учили. Но суть я уловил.

– Понятно, – кивнул кап-три. – Да, ты все верно понял, пленный сказал, что это шифровальная машина, очень ценная. Это на самом деле так?

– Товарищ капитан третьего ранга, возможно, захват этой штуковины не менее важен, чем весь наш десант! Когда выйдете на связь с командованием, обязательно доложите об этом! Не исключаю, что для ее немедленной эвакуации штаб может даже прислать самолет или корабль!

– Ты уверен? – нахмурился Кузьмин. Судя по выражению лица, сказанное морпехом ему отчего-то не понравилось.

– Уверен, – отрезал Степан. – Нашей разведке эта штуковина ох как нужна, особенно до тех пор, пока немцы не изменили шифры. Да и после тоже пригодится, как я подозреваю.

– Добро. Что предлагаешь?

– Да то же, что вы и собирались – немедленно выходить на связь. Надеюсь, нам прикажут именно то, о чем мы говорили: прорыв к Мысхако. Нельзя терять времени, Олег Ильич!

– Ты и имя-отчество мое знаешь? – удивленно дернул бровью Кузьмин (а Степан, в который уже раз, обругал себя за несдержанность – мысленно, разумеется).

– Так точно, знаю. Перед операцией нам доводили, кто отдельными подразделениями командовать станет. А на память я не жалуюсь.

– Хорошо, старлей, я тебя услышал. Забирай своих, отдыхайте пока. Только далеко не уходите, рядом будьте, чувствую, понадобитесь еще. Свободен.

– Есть… – Степан заколебался, что, разумеется, не осталось незамеченным комбатом.

– Что-то не так, старлей?

– Спросите у пленного, откуда шифромашина в обычной артбатарее? Такого не должно быть, нам на занятиях рассказывали, что подобными оснащались только штабы, начиная от дивизии и выше. – Если честно, насчет последнего Степан особой уверенности не испытывал, так что «выстрелил», можно сказать, наугад. – И добавьте, мол, вам кажется, что он врет или недоговаривает… короче, надавите слегка. И пусть он этот секретный ящик сам откроет, во избежание, так сказать.

Капитан третьего ранга досадливо поморщился:

– Усложняешь, разведка! Ладно, ладно, не хмурься. Спрошу, коль считаешь нужным.

Сути достаточно длинной фразы, обращенной к пленному, Алексеев не понял. Однако радист с готовностью закивал головой:

– Да, вы абсолютно правы, господин офицер, все именно так! Но я ни в коем случае не обманываю! Просто когда стало понятно, что ваш десант не удалось уничтож… задержать на побережье, командование дивизии перебросило в район дополнительные силы. Эта Funkpanzerwagen, – немец указал рукой в сторону бронетранспортера, – приписана к штабу дивизии. Я и на самом деле специалист по радиоразведке. Все делалось в большой спешке, поэтому я просто не успел сдать шифровальную установку моему начальнику, господину майору Райхенбаху. Вчера вечером он сильно повредил руку и отправился в госпиталь, а ночью меня отправили сюда. Никто ведь не ожидал, что я попаду в плен. Все произошедшее – просто случайность! Очень удачная для вас случайность! Поверьте, я не обманываю вас, господин офицер!

– Открой, – остановил словоизвержение Кузьмин, вполголоса переводя сказанное Степану. – Открой сам и покажи, что внутри.

Майнер кивнул, с готовностью отщелкнув замок и откинув лакированную крышку.

– Нет никаких мин, господин офицер! Это просто шифровальная машина. Я умею ей пользоваться и готов показать.

– Вроде и на самом деле не врет немец, – пожал плечами Алексеев на красноречивый взгляд комбата. – Подобное вполне могло быть, фрицы сейчас из-за нашего десанта как наскипидаренные носятся, и здесь, и под Станичкой.

– Я не немец! – неожиданно ответил радист. – Майнер[15] – австрийская фамилия, мои предки добывали руду на шахте в Эрцберге.

– Это многое меняет, – фыркнул старлей.

Однако, увидев, что комбат не расположен шутить, торопливо добавил:

– Разрешите идти, товарищ капитан третьего ранга?..






⁂


Связаться с командованием удалось достаточно быстро – необходимые частоты и позывные у Кузьмина были. Экономя поистине драгоценное время, которого с каждым часом промедления оставалось все меньше, комбат докладывал открытым текстом, «клером», как говорят радисты, избегая, разумеется, некоторых подробностей. Особого риска в этом не было: гитлеровцы и так знают, где находятся десантники. А вот цифры потерь и уцелевших бойцов пришлось озвучить иносказательно, и капитан третьего ранга искренне надеялся, что его поняли правильно. Про захват шифровальной машины он пока и вовсе умолчал. Удастся пробиться к своим – доложит, так сказать, по факту, нет – уничтожит секретный аппарат, взорвав вместе с этим броневиком.

После завершения передачи Олег Ильич вопросительно взглянул на единственного выжившего радиотелефониста, разысканного среди раненых и срочно доставленного к комбату. Рация была разбита близким взрывом при высадке, сам же боец чудом уцелел, отделавшись контузией и осколочным ранением. Справиться с незнакомой радиостанцией ему помог Майнер, после чего пленного увели подальше от бронетранспортера.

Старший сержант с подвешенной на перевязи правой рукой неловко стянул наушники и пожал плечами:

– Все, товарищ командир. Подтверждение получено, сведения приняты к сведению. Просят ждать, не покидая волну.

– Долго? – резко спросил Кузьмин, в волнении вертя меж пальцев найденный на рабочем месте немецкого радиста карандаш. Перед ним лежала трофейная карта с нанесенными отметками вражеских частей, в том числе и тех, о которых доложили вернувшиеся разведчики.

– Не знаю, товарищ командир. Наверное, нет, раз попросили не уходить с волны.

Комбат кивнул, мысленно прикидывая, сколько времени может понадобиться командованию для принятия решения. Проблема в том, что до сего момента в штабе просто не знали, что вообще происходит в Южной Озерейке, уцелел ли кто-то из первой волны, удалось ли высадить танки и развить наступление, или фашисты еще утром сбросили десантников в море. Если все рассказанное Алексеевым про отвлекающий десант – правда (а в последнем кап-три, как ни горько сознавать, уже практически не сомневался, хоть и догадывался, что этот непонятно откуда взявшийся старший лейтенант весьма не прост и сообщил ему куда меньше, чем знает на самом деле), то их, вероятнее всего, уже списали со счетов. Сейчас главные события происходят под Станичкой. И поэтому весь вопрос в том, насколько быстро в штабе решат их дальнейшую судьбу. Ведь времени практически не осталось: за сегодняшнее утро над поселком уже дважды кружил немецкий авиаразведчик; в третий, скорее всего, прилетят бомбардировщики. Зенитного прикрытия у десантников нет, защититься нечем, а прицельно бомбить фашисты умеют хорошо. Морские пехотинцы, понятно, маскировались, но опытного наблюдателя это не обманет. Да и не так просто спрятать в полуразрушенном селе восемь сотен бойцов и несколько танков – сейчас не лето, деревья стоят голые, под кронами не укроешься, в заросли кустарника не залезешь…

– Есть вызов! – не скрывая удивления, сообщил радист. – Наши!

– Принимай, – хриплым от волнения голосом приказал, почти выкрикнул Кузьмин, поморщившись от внезапно дернувшей раненую голову боли.

Долгожданный приказ оказался прост: «Позицию оставить, немедленно выдвигаться направлением Федотовка – Широкая Балка, далее – Мысхако. Встречи с воздушным десантом не искать. По выходе район Мысхако нанести удар в тыл вражеских частей, прорвать оборону, в районе Станички соединиться с десантом под командованием майора Куникова. Прибытие и начало атаки обозначить сигнальной ракетой тройного зеленого огня в сторону поселка. Ближайшие дни ожидать подкрепления морем, воздухом. Плацдарм районе Станички не оставлять ни при каких условиях, стоять насмерть. По указанным координатам районе Глебовки будут нанесены бомбовые удары. Удачи. Главный».

Карандаш с сухим хрустом переломился в напряженных пальцах, однако комбат этого, похоже, даже не заметил. Значит, прав был Алексеев, полностью прав! И полученный приказ это только подтверждает! Нельзя терять времени, каждая минута на счету!

Едва ли не физически ощущая, как исчезает проклятая неопределенность, капитан третьего ранга Кузьмин выглянул из бронетранспортера, жестом подзывая одного из ротных:

– Семенов, боевая тревога!..





Глава 11

Бомбардировка




Пос. Южная Озерейка,

вечер 4 февраля 1943 года

Несмотря на то что до Станички было всего каких-то десять-двенадцать километров по прямой, Степан прекрасно понимал, что легкой прогулки не получится. Да, история, пусть пока и совсем немного, изменилась и пошла другим путем. Морских пехотинцев не окружили под Глебовкой, не измотали трехдневными боями и не рассеяли, заставляя последних уцелевших отдельными группами прорываться к своим – в основном, как известно, безрезультатно. Однако впереди лежали две невысокие, но крутые и лесистые горы, Острая и Амзай, и двухкилометровое ущелье, плавно поднимающееся со стороны моря к Новороссийску и некогда давшее название прибрежному поселку Широкая Балка. Десантникам предстояло пройти между этим поселком и расположенной севернее станицей Федотовка, атаковав с тыла наседающие на бойцов майора Куникова вражеские части – 10-ю румынскую и две немецкие пехотные дивизии, 73-ю и 125-ю. Понятно, не все три одновременно, а лишь ту, что окажется в полосе наступления: согласно трофейной карте, это была уже знакомая по сегодняшнему утру десятая румынская и оказавшаяся на правом фасе будущего наступления сто двадцать пятая немецкая, занимающая Широкую Балку. Кроме того, в этом районе дислоцировался отдельный батальон 101-й горно-стрелковой дивизии вермахта, переброшенный сюда ввиду специфики боевой подготовки.

В принципе, фразу из радиограммы «выдвигаться направлением Федотовка – Широкая Балка, далее – Мысхако» можно было истолковать как угодно, поэтому Кузьмин логично предположил, что связываться со штурмом поселков, теряя людей и расходуя драгоценные боеприпасы, бессмысленно, куда проще пройти меж ними. Вот только все окрестные дороги однозначно контролируются гитлеровцами, а горы изрыты окопами и засеяны минами. Наверняка есть и какие-то другие дороги, не нанесенные на карты, но знают о них лишь местные. Да и какие там дороги – скорее горные тропы. И потому незаметно провести по ним восемь сотен бойцов весьма проблематично. А танки, обоз с ранеными и трофейный грузовик с бронетранспортером так и вовсе не пройдут – как пел великий бард (ну, в смысле, еще споет, лет эдак через двадцать с гаком), «здесь вам не равнина». И неважно, что танков осталось всего три штуки – не бросать же?

Но и это еще не все: впереди, буквально в нескольких километрах от Станички, ждет еще одно препятствие, как бы ни самое опасное и труднопреодолимое – гора Мысхако, называемая местными «горой Колдун». Не слишком высокая, всего-то четыреста сорок семь метров, но, поскольку господствующая высота, значит, плотно оседланная противником. Тут без вариантов, уж больно подходящее место и для артиллерии, и для минометных батарей, и для прочих наблюдателей-корректировщиков. Даже если до высадки куниковских морпехов на горе особой активности и не наблюдалось, сейчас фрицы просто обязаны срочно этим заняться. Что, кстати, дает пусть и небольшой, но достаточно реальный шанс успеть прорваться до того, как они закончат оборудовать позиции и подтянут необходимые силы – скорее всего, сейчас, на исходе этого поистине бесконечного дня, немецкое командование все еще надеется сбросить десантников в море. Пока не подозревая, что в советском штабе уже принимаются необходимые коррективы (а заодно потихоньку поднимает голову вопрос, кто, собственно говоря, виновен в произошедшем), едва вернувшиеся в свои базы корабли и транспортные суда готовятся снова выйти в море, а на аэродромах прогревают моторы, дожидаясь загрузки боеприпасами, бомбардировщики.

При этом ни капитан третьего ранга Кузьмин, ни вымотавшийся до состояния практически полного морального и физического охренения старший лейтенант Алексеев даже не догадывались, что пришедшая из Южной Озерейки неожиданная радиограмма (десант уже и на самом деле списали со счетов, ошибочно посчитав уничтоженным противником) всерьез ускорила принятие решения о немедленном начале высадки в районе Станички основных сил. Тем более что в далекой Ставке о произошедшем уже знали – товарищ Сталин никогда не полагался только на один источник информации…





⁂


Несколько раз устало сморгнув, комбат оторвался от разложенной перед ним карты, взглянув на окруживших стол ротных. Прежде чем заговорить, зачем-то потрогал присохшую к ране повязку на голове. Сменить бы нужно, да некогда. Хорошо хоть, мучавшая весь день тупая боль отпустила, сместившись к затылку и до поры до времени затаившись где-то глубоко под черепной коробкой. Ничего, перебедуем, не впервой:

– Вот такая у нас тактическая ситуация, товарищи командиры. Соваться в Федотовку и Широкую Балку нам не с руки, потому проходим между ними, по возможности избегая серьезных боестолкновений. Вот тут как раз подходящее шоссе имеется. К западным отрогам Колдуна выйдем ориентировочно к сумеркам, темнеет сейчас рано, что нам только на руку. Дальше придется разделиться, поскольку впереди крупная развилка, от которой дороги расходятся в сторону обоих поселков. Пленные показали, что ее прикрывает до взвода пехоты со средствами усиления, противотанковой батареей и минометами. В случае опасности со стороны Широкой Балки в течение короткого времени может подойти танковый взвод, а из Федотовки – румынская пехота. Танки предположительно легкие, однако это все ж таки танки, нам с ними сейчас бодаться не с руки. Местность сложная, гористая, шоссе зажато лесистыми склонами, так что на дороге нас зажмут однозначно. Соваться вперед наобум – смерть. Поэтому предлагаю отряд разделить. Две боевые группы численностью до полутора рот каждая с легким вооружением пройдут лесом, примерно вот тут и тут. Понимаю, что непростая задача, что темнота и незнакомая местность, но иначе никак. Остальные продолжат движение по шоссе, отвлекая внимание противника. Ударим одновременно, сигналом к атаке станут сигнальные ракеты, этого добра у нас навалом. Дальше – рывок на Станичку. Немец ночью воевать не любит, а нам не впервой. К рассвету должны продавить оборону противника и соединиться с… – Кузьмин осекся, на миг встретившись взглядом со Степаном, и закончил твердым голосом. – С основным десантом. Предложения, дополнения? Попрошу высказываться, времени нет, через полчаса, так или иначе, мы оставим поселок.

Поскольку ротные замялись, переваривая полученную информацию и сверяясь с собственными картами, Кузьмин взглянул на старлея, вместе с остальными приглашенного на совещание в штабную избу:

– Товарищ старший лейтенант, поскольку вы опытный разведчик, в чем я сегодня убедился лично, хочу в первую очередь услышать ваше мнение.

Степан пожал плечами, покосившись на ближайшего морпеха. Заметив взгляд, тот ободряюще подмигнул: «мол, не дрейфь, браток», и незаметно показал большой палец. Знакомы они не были, просто некогда было знакомиться, но старлей догадывался, что слухи про отбитый у противника бронетранспортер с радиостанцией и взорванную батарею уже разошлись среди морских пехотинцев, так что Степана, скорее всего, считали одним из удачливых разведчиков из состава не успевшей высадиться «соседней» бригады. А что никогда прежде не видели, ну, так разведчики – они такие, их в лицо знать не положено, работа у ребят такая – секретность, все дела…

– Так вы и сами все верно обрисовали, тарщ капитан третьего ранга. Разрешите? – Дождавшись короткого кивка, Алексеев подошел к столу с картой, взял в руку карандаш. – Буквально парочка дополнений. Впереди каждого из отрядов должны пойти разведгруппы, минимум одна, лучше две или три, людей у нас достаточно. Перед основной колонной, разумеется, тоже. Возможно, стоит воспользоваться мотоциклами, я видел в поселке парочку трофейных. Моторизированных разведчиков можно переодеть в немецкие шинели и каски, на случай, если на дороге с кем-то встретятся. До самой развилки они, понятно, не доедут, опасно, но подобраться поближе и оценить обстановку – самое то. В авангарде пусть идут танки, вряд ли немцы, а тем более румыны сразу опознают их лобовую проекцию, не тридцатьчетверка все-таки и не КВ. Особенно если уже начнет темнеть. В идеале стоило бы пустить первым трофейный бэтээр, уж его-то фрицы точно знают, но радиостанцией рисковать нельзя. Обоз с ранеными, понятно, замыкающим, с надежным прикрытием.

– Это все? – с интересом осведомился комбат.

– Никак нет. – Наклонившись к карте, Степан сориентировался и решительно отчеркнул карандашом. – Перед высадкой мне доводили текущую обстановку в районе Мысхако. Вот приблизительно здесь и здесь у противника укрепленные позиции, фронтом к Станичке. Ходы сообщения, пулеметные точки, проволочные и минно-взрывные заграждения. Нужна будет дополнительная разведка. – Алексеев, понятно, умолчал, что «текущую обстановку» он почерпнул из запавшей в память карты, виденной на стене в музее. Вот только дату, к которой эта самая карта относилась, он, хоть убей, не помнил. Скорее всего, все-таки десятые числа февраля, когда наши уже окончательно закрепились на плацдарме и фрицы начали возводить собственную линию обороны, но перестраховаться стоило. Если ошибется и им не придется прорывать эти самые «укрепленные позиции», придумает, как отбрехаться. В конце концов, он реально контужен, мог и перепутать…