Морозный ветер атаки
Часть 8 из 23 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Выбрались разведчики. Тоже стали озираться. Их глаза плутовато поблёскивали.
- Нам повезло, товарищ лейтенант, что немцы оказались такие тупые, - сообщил Алексей Карабаш. - Сами посудите лежит лист железа. Резонно допустить, что под ним что-то есть или нет? Ну ты отодвинь, убедись! Но они не стали. Странно…
- Они иначе мыслят, - предположил Вербин. - Видимо не знают, что люди в русских сёлах под своими домами роют подполы. Им даже в голову не пришло посмотреть.
- Нам же лучше, - пожал плечами Карабаш. - И им неплохо. Отодвинули бы лист, мы бы их перестреляли. А так поживут ещё.
- Скажите, как такое произошло? - Шубин строго уставился на подчинённых. - Кто нас выдал гауптману? Не можем лежать неподвижно?
- Так мы лежали, смутился Карабаш. - И не шевелились нисколько. Это вы, товарищ лейтенант решили позу сменить и на другой бок перевернулись. Мы-то тут причём?
Глеб насупился, уставился на Вербина. Тот облизнул пересохшие губы и закивал, соглашаясь с товарищем.
- Так и есть, товарищ лейтенант. Мы с Лехой спокойно лежали. А вот вы…
- Ладно, забыли, - он вздрогнул, смешинка в живот попала. Вытянул шею, заглянул в подпол. Там валялись мёртвые солдаты и герр Венцель.
У разведчиков была минута, чтобы обнаружить этот подпол, сбросить туда мёртвых, забраться самим, не забыв прихватить с собой гауптмана и накрыть подпол железным листом. Немцы жестянку не тронули. Удивительно, но факт! И впрямь мозги другие. Не было, как говорится, счастья да несчастье помогло.
В подвале время зря не теряли. Вытрясли из Венцеля всё что можно. Гауптман был стойкий малый, но не терпел физическую боль и угрозу остаться без пальцев, если вздумает орать, принял близко к сердцу. В иных обстоятельствах он бы держался мужественно и принял бы смерть с усмешкой на арийском лице. Но обстоятельства выбили из равновесия. Его атаковала какая-то «нечисть», сбросила в стылый подвал, ломала пальцы, угрожала мучительной смертью .
Гауптман сообщил всё что мог. И разведчики были ему крайне признательны. Языка даже не убили, хотя, по мнению Вербина, это было ещё большим наказанием. Пусть даже очнётся с разбитой челюстью и переломанными конечностями, сможет выбраться, всё равно замёрзнет, только чудо спасёт. И даже при таком раскладе останется на всю жизнь калекой.
- Уходим сказал Глеб. - Скоро они поисковую команду приведут. А может и нет. Но лучше уйти. Мы выяснили всё что могли.
Лист железа пристроили обратно, завалили обломками кирпиче. Могло и повторно сработать. В этом случае господину Венцелю точно не позавидуешь.
Бросок до леса занял несколько минут. Возбуждённые разведчики ввалились в чащу. Их сразу обступили товарищи.
- Всё в порядке, товарищ лейтенант? - осторожно спросил Лазаренко. - У вас такое лицо, будто вы точно знаете когда война закончится.
- Это я тебе и так скажу, сержант. Война закончится в 43-м году. Раньше, увы, не получится. Немца от Москвы отгоним, потом из Союза выставим, а там ещё и с Европой надо что-то делать, до Берлина дойти.
- Да, вы правы. Раньше не получится, - согласился Карабаш. - Но надо постараться. Мы ведь научились делать пятилетку за четыре года. Что там случилось, товарищ лейтенант? - упорствовал сержант. Нам плохо было видно. Вы что-то затеяли. Немцы по сгоревшей деревни шныряли. Хотели вам помочь, но потом вспомнили про ваш приказ из леса не выходить.
- Всё правильно, сержант. Приказы надо выполнять. Все машины пересчитали? В обеих колоннах?
- Да мы считали, - сержант помялся. - Только у всех по разному получилось. Вы же всех отличников с собой увели.
- У меня была четвёрка по математике, -встрепенулся светловолосой Асташкин. – Но в аттестате правда посредственно поставили.
- А тебя никто не спрашивал, - отрезал сержант. - В общем считали все, но имеем разные цифры. Но это неважно - танком больше, танком меньше. В общей сложности примерно два десятка танков, дюжина тяжёлых орудий, около десятка бронетранспортёров, одиннадцать или двенадцать грузовиков с пехотой, что в сумме означает практически батальон. И всё это хозяйство пойдёт на капитана Губарева. Или уже идёт, прорывается по Дмитровскому шоссе. А у того пехоты сто штыков, пара БТРов, четыре орудия, которые фрицы в первые же минуты боя уничтожат.
- Губарев их не удержит, это понятно, - пробормотал Глеб. - В его задачу входит выиграть время, измотать противника. Главное, чтобы через позиции Фёдорова не прорвались. В общем так мужики. Разворачиваете рацию, передадим добытые сведения, а потом будем думать как помочь ребятам.
В глубине леса имелась удобная лощина. В неё перенесли рацию. Радиосвязь осуществлялась только морзянкой. На этот случай имелся рядовой Курёхин из Чебоксар, окончивший на гражданке радиотехнику.
Показания Венцеля не противоречили математическим расчетом разведчиков и во многом их эффективно дополняли. Лейтенант диктовал, а Курёхин бил ключом, высунув язык от усердия.
16-й танковый корпус вермахта понёс большие потери, но сохранил боеспособность и в ближайшие дни намерен прорваться к Москве. Глеб перечислил фамилии и звания старших корпусных командиров, номера частей и подразделений. Сведения любезно предоставил Венцель. Называл районы и населённые пункты, лежащие на пути корпуса. Встреченные колонны, остатки двух бронетанковых полков сходятся на шоссе и следуют на юг. В пяти километрах от места встречи их будет поджидать Губарев. Но долго капитан не простоит. По его ребятам можно служить панихиду. Его позиции уже подвергаются удару. Если враг сходу прорвётся, то через полчаса, в лучшем случае через сорок минут, учитывая особенности русского климата и советских дорог, танки и БТРы атакуют позиции полка Фёдорова.
«Сообщение приняли. Идите к Губареву, - последовал ответ. - Но постарайтесь выжить, ребята. Хоть кто-то должен выжить».
Глава пятая
Рота капитана Губарева, усиленная батареей сорокапятимиллиметровых противотанковых орудий, стояла насмерть. Место для обороны выбрали удачное. Дорога покато поднималась. На вершине возвышенности были разбросаны деревья, куцей кустарник. Местность на севере была открыта. С обеих сторон, на значительном удалении, тянулись лесополосы. Справа, за спиной, начинался враг. Имелась теоретическая возможность отступить, но такого приказа командования не давало. Приказ был прост и понятен: стоять до последнего снаряда и последнего патрона! Сделать всё возможное, чтобы противник застрял на этом участке. В плен не сдаваться! Уходить лишь в том случае, когда нечем станет обороняться.
Орудия зарыли в землю, соорудили маскировку, но все понимали, что она не поможет. Головы работали. Старший лейтенант Ефремов командир батареи предусмотрел возможность смены позиции но теория и практика это такие далекие друг от друга вещи.
Позиции Губарева засекли и фактор внезапности не сработал. Не зря же в небе кружило ненавистная «Рама». Бронетанковая колонна немцев, двигавшаяся по шоссе, открыла огонь на дистанции в полтора километра. Для этого танкам пришлось расползтись по полю. Залегли немецкие сапёры, проверяющие проезжую часть. Пехота спешилась с грузовиков. Танки ползли, утопая в рыхлом снегу, вели беглый огонь. После каждого хлопка вился дымок из орудийных жерл.
Командование приказало пройти этот рубеж без остановки, не считаясь с потерями. Здесь всего-то четыре пушки и сотня русских.
Окопы красноармейцев Губарева накрыли снаряды. Летели комья мёрзлой земли. Стонали раненые. С первых же минут подразделение понесло потери. Троих засыпало землёй. Их откапывали, вспоминая самые крутые обороты русской речи. Раненых уволокли в тыл, где в ложбине работали два санинструктора и один фельдшер.
Танки ползли без остановки. Их было много. Танкисты выдерживали безопасную дистанцию. Месили снег пехотинцы, предпочитая прятаться за бронёй.
Обороняться в таких условиях было трудно. Любая минута могла стать последней, тем более танкисты уже пристрелялись. Метался по траншее темноволосый капитан Губарев чем-то похожий на цыгана. Он выкрикивал команды, подбадривал солдат – дескать, всё нормально соколики, и не такое видали, где наша не пропадал!
«Да где она только не пропадала, товарищ капитан», - смеялись бойцы.
Батарея сорокапяток открыла огонь, когда до противника оставалось пятьсот метров. Орудия откатывались, тут же подбегали заряжающие с новым снарядом. Начальство расщедрилось. По два ящика на каждое орудие, а в каждом ящике дюжина бронебойных снарядов.
Орудия стреляли с кратковременным интервалом. Наводчике торопились. Первый залп ушёл в молоко. Позиции наступающих покрылись разрывами. Досталось пехоте. На снегу уже чернели неподвижные тела, но немцы на потере не смотрели, шли вперёд. Близость заветного логова коммунистов придавала сил, вселяла уверенность и поднимала боевой дух. Им казалось, что ещё немного и всё закончится. И в голову не приходило что Советский Союз - это не только Москва.
Танки приближались.
- Батарея, огонь! - надрывался старший лейтенант Ефремов. - Не мазать, боги войны, мать вашу!
Второй залп получился удачнее. Остановился головной танк, окутался дымом. Ещё один снаряд взорвался в гуще пехоты, убив и покалечив не меньше десятка солдат.
- Заряжай! - снова заорал Ефремов. – Целься! Можем ведь если захотим.
Танки открыли ожесточённый огонь. Ещё один Т-3 встал с перекошенной башней. Дым валил как из пароходной трубы. Справа от дороги накрыло третий танк. В него попали сразу два снаряда, не договорились между собой артиллеристы. Сдетонировал боекомплект внутри машины. Взрыв был такой силы, что отлетела башня, порвав экипаж. А то, что осталось от танка перевернулось в кювет и осталось лежать кверху гусеницами.
Перешла на бег пехота, но её встретил плотный пулемётный огонь. Закувыркались в снегу сражённые. Выжившие побежали обратно, залегли.
Атака продолжалась, невзирая ни на что. Схватился за грудь и рухнул лицом в снег старший лейтенант Ефремов. Танк с крестами прямым выстрелом поразил траншею, где скопились люди, погубил не меньше десятка бойцов. Но остались ещё живые стреляли из карабинов и автоматов.
На левом фланге ожил пулемётчик, повалил атакующую шеренгу, которая уже прорывалась к окопам. Немцы дрогнули, стали искать укрытия за целыми и дымящимися танками. Красноармейцы бросали гранаты. Они взрывались с недолётом, но отдельные осколки всё таки находили цель. Работали противотанковые ружья. Пушки стреляли хаотично, но бесперебойно. Вершина возвышенности погрузилась в чёрный дым.
С дороги, метрах в семистах, съезжали вездеходы, волочили за собой орудия. Немецкая батарея развернулась в оперативном порядке и сходу открыла огонь. Позиция Губарева обросла фонтанами разрывов. Падали деревья, земля засыпала живых и мёртвых. Стонал боец с распоротым животом. Зажал уши контуженый капитан Губарев. Он сидел на коленях, засыпанный землёй, раскачиваясь из стороны в сторону. Вповалку громоздились тела в ватниках и полушубках.
Снаряд порвал ложбину, где лежали раненые. Взрывом разбросало окровавленные тела. Никто не выжил, в том числе и медики, пытавшиеся облегчить людям страдания. Ещё один снаряд угодил в орудие, покорёжил его, погиб весь расчёт. Соседям тоже не повезло. Взрыв прогремел сзади. Трое погибли на месте. Четвертый красноармеец ещё подавал признаки жизни. Взрывной волной с него сорвало шапку, из ушей сочилась кровь, глаза бессмысленно блуждали. Он стонал, но поднялся, доковылял на полусогнутых ногах до снарядного ящика, взял снаряд, потащился к орудию. Вставил его в казённик, навёл орудие на цель, руки при этом тряслись, плохо слушались, произвёл выстрел. Орудие подпрыгнуло. Силы оставили солдата. Он сполз на землю и замер.
Танк продолжал идти. Он был уже рядом, выплывал из дыма как призрачный исполин. Из раскуроченный траншеи выбрался боец эв фуфайке со связкой противотанковых гранат. Он тоже был контужен. Лицо побелело как у мертвеца, но голова работала. Он бросил связку гранат под гусеницу. Из танка простучало пулемётная очередь, но боец умирать не собирался, скатился обратно в траншею. А когда его засыпало землёй начал яростно откапываться, что-то бессвязно бормоча. Танк застыл, не доехав до траншеи, и загорелся. Из люка никто не вылез, видимо, все члены экипажа получили контузию.
Ещё одно орудие вышло из строя. Заклинило замок. Площадная брань перекрыла грохот боя. Кувалды под рукой не оказалось. Артиллеристы оставили пушку в покое, взялись за автоматы. Теперь работала только одна сорокапятка. Она вела беглый огонь. Заряжающий едва успевал подносить снаряды. Хрипел командир расчёта, сорвал голос, но бойцы и без него знали что делать.
О смерти никто не думал. А если и думали, то только в том смысле, чтобы успеть отстрелять боекомплект.
Вспыхнул танк, оказавшийся на линии огня. Из него, как тараканы, поползли люди в чёрных комбинезонах. Их расстреляли в упор из автоматов. Боевой расчёт был словно заговорённый. Его не брали ни пули, ни снаряды. Орудие гавкало, выскакивала стреляная гильза, заряжающей вставлял новый снаряд.
Один из танков, идущих по дороге, сменил направление, двинулся наперерез. Со скрежетом повернулась башня. Орудия нацелилось на орудийный расчёт. Артиллеристы это видели, но развернуть орудие уже не успевали. Умирать за просто так, только ради того, чтобы героически умереть? А кто тогда будет родину защищать?
Прозвучал командный хрип и расчёт кинулся в разные стороны. Люди раскатились по снегу, по падали в опустевшие окопы. Выстрел из танкового орудия подбил пушку, превратил её в кучку металлолома. Остались ещё живые на позиции. Мало но остались. Никто не побежал в тыл. Хлопали винтовочные выстрелы, сухо трещали ППШ. Все пулемёты вышли из строя, но уцелело противотанковое ружьё.
Из смрадного дыма вылупились пехотинцы в серых шинелях. Они перебегали согнувшись, боясь подняться в полный рост. Из окопа ввёлся непрерывный огонь. Пехота залегла в тридцати метрах от траншеи. Люди не выдерживали, сдавали нервы. Лязгали траками танки. Плотный дым заслонял танкистам обзор. Очнулся артиллерист, который несколько минут назад потерял сознание. Он ещё не выбыл из строя, с ним должны были считаться. Боец тяжело поднялся, держась за щиток орудия, сделал несколько неуверенных шагов, поднял снаряд, вогнал его в казённик, грузно упал на колени, стал наводить.
Из гари выплывал тяжёлый танк. Он шёл по трупам. По своим и чужим. Подмял под себя ранее выведенное из строя орудие. До него оставалось метров двадцать, когда упорный артиллерист произвёл выстрел и всадил танку прямо под башню. Машина резко встала, лязгнули траки. Дым повалил из всех отверстий. Красноармеец привстал над щитком, засмеялся. Он снова выжил. А когда залёгшие пехотинцы открыли по нему огонь присел, не переставая злобно смеяться. Потом на коленях пополз к орудийному ящику. Стал рыться в ворохе пустых гильз, надеясь отыскать целый снаряд, но боеприпасы кончились. Боец с досадой сплюну, сел в снег, уставился отрешённым взглядом в надвигающееся дымное облако. Это был драматичный момент, но он должен был случиться. Никакая стойкость не одолеет многократно превышающую силу.
Поднялась немецкая пехота, а её скопилось на этом участке довольно много. Подтянулось подкрепление из грузовиков. Толпа бросилась на высоту, где почти не осталось живых.
Разведчики Шубина подоспели вовремя. Они появились на правом фланге, вышли из лесополосы, поползли по открытому участку между деревьями и дорогой. Маскхалаы сливались со снегом. В их сторону никто не смотрел. Всё внимание было приковано к эпицентру боя. Не мог взвод подоспеть раньше. И так спешили. Пять километров бежали по лесу, ползли мимо патрулей и дозоров и даже совершили налёт на один из мотоциклетных разъездов, уничтожив пятерых солдат и завладев двумя пулемётами MG-34.
Шубин не рассчитывал переломить ход битвы, но не смотреть же как гибнут свои ребята. Ефрейтор Гончар забрался с пулемётом в перевёрнутый танк, устроился между гусеницами, получив неплохой обзор. Второй пулемёт Гулыгин затащил на косогор, в стороне от батареи и тоже не мог пожаловаться на плохую позицию.
Огонь открыли одновременно, когда немцы, не встречая сопротивление, двинулись на последний приступ. Один пулемёт застрочил с фланга, другой практически с тыла. Пули выкашивали гитлеровцев. Они валились гроздьями, не добежав до первой траншеи, метались не понимая откуда стреляют. Кто-то побежал назад, но и их не миновала та же участь. Подступы к высоте покрылись телами в мышиных шинелях. Выжившие отступали под защиту танков, в панике искали укрытия. Но и там их доставали пулемётчики. Они вели непрерывный огонь, оставаясь незамеченными. Требовалось выработать весь боезапас, не тащить же с собой эту тяжесть.
Приободрились защитники рубежа. Там ещё кто-то остался. Беспорядочно захлопали выстрелы. Танк, размалёванный крестами, попытался объехать препятствие и неразумно подставил бок. Громыхнуло противотанковое ружьё. Слетела гусеница. Танк завертелся на месте.
В стане противника началось замешательство. Танки не смогли прорваться на позиции артиллеристов, стали отползать, чтобы обойти батарею с фланга. На это требовалось время. Пулемётчики ещё не выдохлись, оттеснили пехоту, нанеся ей серьёзный урон. Закончились наконец патроны.
Гулыгин оставил пулемёт, пополз к траншее. Гончар перевалился через танковую гусеницу, неудачно приземлился в кювет, ушиб плечо. По команде взвод разведки двинулся вперёд. Бойцы перебегали шоссе, ныряли в кювет, строчили в дым. Бегущие на правом фланге швыряли гранаты.
- Не стрелять! - орали разведчики дурными голосами. - Мы свои!
Подкрепление для гибнущей роты Губарева было очень кстати.
Разведчики спрыгнули в траншею, разбежались по позиции. Зрелище перед ними предстало печальное. Мёртвые тела завалили проход. Живых было мало. Люди смотрели бесцветными глазами едва находили силы шевелится. Капитан Губарев, помимо контузии, получил ещё ранение в плечо. Боец в разорванном бушлате бинтовал ему голову. Капитан смотрел без выражения и вряд ли понимал, что происходит на вверенном ему рубеже.
Навстречу поднялся единственный выживший командир младший политрук Зимин, до отчаяния молодой, неопытный, непонятно как выживший. Политрука качало, волосы торчали дыбом, из разбитых губ сочилась кровь.
- Шубин, надо же… - пробормотал он гаснущим голосом. – Спасибо, лейтенант. Выручил. Присоединяйтесь к обороне. Мы покажем этим гадам.
- Показали уже, - отрезал Глеб. - Очнись политрук. Чем обороняться собрался? Добрым русским словом? У вас ни пушек, ни БТРов, патроны кончаются. У нас по одному запасному диску на человека. Сколько людей у тебя осталось?
- Не знаю, - пролепетал политрук. – Меньше двух десятков, многие ранены.
- И ты их погубить собрался? Просто так, без пользы для дела отдать человеческие жизни? Себя не жалко, так хоть других пожалей. Ещё одна атака и все лягут. Измаешься потом на том свете. Радуйся, Зимин. Противник передышку даёт, обходит с левого фланга. Ты свою задачу выполнил. Противника задержал, нанёс ему урон. В общем слушай сюда. Мои ребята прикрывают, а вы валите отсюда к чёртовой матери. Забирайте раненых, капитана, переходите дорогу и в овраг. По врагу можно пройти километра полтора, дальше деревня Рюмино и наши посты. Мы отобьёмся и вас догоним. Выполняй, политрук!
- Ты чего раскомандовался, лейтенант, - вяло отбивался Зимин. - Ты кто такой? Я тебя второй раз вижу.
- Нам повезло, товарищ лейтенант, что немцы оказались такие тупые, - сообщил Алексей Карабаш. - Сами посудите лежит лист железа. Резонно допустить, что под ним что-то есть или нет? Ну ты отодвинь, убедись! Но они не стали. Странно…
- Они иначе мыслят, - предположил Вербин. - Видимо не знают, что люди в русских сёлах под своими домами роют подполы. Им даже в голову не пришло посмотреть.
- Нам же лучше, - пожал плечами Карабаш. - И им неплохо. Отодвинули бы лист, мы бы их перестреляли. А так поживут ещё.
- Скажите, как такое произошло? - Шубин строго уставился на подчинённых. - Кто нас выдал гауптману? Не можем лежать неподвижно?
- Так мы лежали, смутился Карабаш. - И не шевелились нисколько. Это вы, товарищ лейтенант решили позу сменить и на другой бок перевернулись. Мы-то тут причём?
Глеб насупился, уставился на Вербина. Тот облизнул пересохшие губы и закивал, соглашаясь с товарищем.
- Так и есть, товарищ лейтенант. Мы с Лехой спокойно лежали. А вот вы…
- Ладно, забыли, - он вздрогнул, смешинка в живот попала. Вытянул шею, заглянул в подпол. Там валялись мёртвые солдаты и герр Венцель.
У разведчиков была минута, чтобы обнаружить этот подпол, сбросить туда мёртвых, забраться самим, не забыв прихватить с собой гауптмана и накрыть подпол железным листом. Немцы жестянку не тронули. Удивительно, но факт! И впрямь мозги другие. Не было, как говорится, счастья да несчастье помогло.
В подвале время зря не теряли. Вытрясли из Венцеля всё что можно. Гауптман был стойкий малый, но не терпел физическую боль и угрозу остаться без пальцев, если вздумает орать, принял близко к сердцу. В иных обстоятельствах он бы держался мужественно и принял бы смерть с усмешкой на арийском лице. Но обстоятельства выбили из равновесия. Его атаковала какая-то «нечисть», сбросила в стылый подвал, ломала пальцы, угрожала мучительной смертью .
Гауптман сообщил всё что мог. И разведчики были ему крайне признательны. Языка даже не убили, хотя, по мнению Вербина, это было ещё большим наказанием. Пусть даже очнётся с разбитой челюстью и переломанными конечностями, сможет выбраться, всё равно замёрзнет, только чудо спасёт. И даже при таком раскладе останется на всю жизнь калекой.
- Уходим сказал Глеб. - Скоро они поисковую команду приведут. А может и нет. Но лучше уйти. Мы выяснили всё что могли.
Лист железа пристроили обратно, завалили обломками кирпиче. Могло и повторно сработать. В этом случае господину Венцелю точно не позавидуешь.
Бросок до леса занял несколько минут. Возбуждённые разведчики ввалились в чащу. Их сразу обступили товарищи.
- Всё в порядке, товарищ лейтенант? - осторожно спросил Лазаренко. - У вас такое лицо, будто вы точно знаете когда война закончится.
- Это я тебе и так скажу, сержант. Война закончится в 43-м году. Раньше, увы, не получится. Немца от Москвы отгоним, потом из Союза выставим, а там ещё и с Европой надо что-то делать, до Берлина дойти.
- Да, вы правы. Раньше не получится, - согласился Карабаш. - Но надо постараться. Мы ведь научились делать пятилетку за четыре года. Что там случилось, товарищ лейтенант? - упорствовал сержант. Нам плохо было видно. Вы что-то затеяли. Немцы по сгоревшей деревни шныряли. Хотели вам помочь, но потом вспомнили про ваш приказ из леса не выходить.
- Всё правильно, сержант. Приказы надо выполнять. Все машины пересчитали? В обеих колоннах?
- Да мы считали, - сержант помялся. - Только у всех по разному получилось. Вы же всех отличников с собой увели.
- У меня была четвёрка по математике, -встрепенулся светловолосой Асташкин. – Но в аттестате правда посредственно поставили.
- А тебя никто не спрашивал, - отрезал сержант. - В общем считали все, но имеем разные цифры. Но это неважно - танком больше, танком меньше. В общей сложности примерно два десятка танков, дюжина тяжёлых орудий, около десятка бронетранспортёров, одиннадцать или двенадцать грузовиков с пехотой, что в сумме означает практически батальон. И всё это хозяйство пойдёт на капитана Губарева. Или уже идёт, прорывается по Дмитровскому шоссе. А у того пехоты сто штыков, пара БТРов, четыре орудия, которые фрицы в первые же минуты боя уничтожат.
- Губарев их не удержит, это понятно, - пробормотал Глеб. - В его задачу входит выиграть время, измотать противника. Главное, чтобы через позиции Фёдорова не прорвались. В общем так мужики. Разворачиваете рацию, передадим добытые сведения, а потом будем думать как помочь ребятам.
В глубине леса имелась удобная лощина. В неё перенесли рацию. Радиосвязь осуществлялась только морзянкой. На этот случай имелся рядовой Курёхин из Чебоксар, окончивший на гражданке радиотехнику.
Показания Венцеля не противоречили математическим расчетом разведчиков и во многом их эффективно дополняли. Лейтенант диктовал, а Курёхин бил ключом, высунув язык от усердия.
16-й танковый корпус вермахта понёс большие потери, но сохранил боеспособность и в ближайшие дни намерен прорваться к Москве. Глеб перечислил фамилии и звания старших корпусных командиров, номера частей и подразделений. Сведения любезно предоставил Венцель. Называл районы и населённые пункты, лежащие на пути корпуса. Встреченные колонны, остатки двух бронетанковых полков сходятся на шоссе и следуют на юг. В пяти километрах от места встречи их будет поджидать Губарев. Но долго капитан не простоит. По его ребятам можно служить панихиду. Его позиции уже подвергаются удару. Если враг сходу прорвётся, то через полчаса, в лучшем случае через сорок минут, учитывая особенности русского климата и советских дорог, танки и БТРы атакуют позиции полка Фёдорова.
«Сообщение приняли. Идите к Губареву, - последовал ответ. - Но постарайтесь выжить, ребята. Хоть кто-то должен выжить».
Глава пятая
Рота капитана Губарева, усиленная батареей сорокапятимиллиметровых противотанковых орудий, стояла насмерть. Место для обороны выбрали удачное. Дорога покато поднималась. На вершине возвышенности были разбросаны деревья, куцей кустарник. Местность на севере была открыта. С обеих сторон, на значительном удалении, тянулись лесополосы. Справа, за спиной, начинался враг. Имелась теоретическая возможность отступить, но такого приказа командования не давало. Приказ был прост и понятен: стоять до последнего снаряда и последнего патрона! Сделать всё возможное, чтобы противник застрял на этом участке. В плен не сдаваться! Уходить лишь в том случае, когда нечем станет обороняться.
Орудия зарыли в землю, соорудили маскировку, но все понимали, что она не поможет. Головы работали. Старший лейтенант Ефремов командир батареи предусмотрел возможность смены позиции но теория и практика это такие далекие друг от друга вещи.
Позиции Губарева засекли и фактор внезапности не сработал. Не зря же в небе кружило ненавистная «Рама». Бронетанковая колонна немцев, двигавшаяся по шоссе, открыла огонь на дистанции в полтора километра. Для этого танкам пришлось расползтись по полю. Залегли немецкие сапёры, проверяющие проезжую часть. Пехота спешилась с грузовиков. Танки ползли, утопая в рыхлом снегу, вели беглый огонь. После каждого хлопка вился дымок из орудийных жерл.
Командование приказало пройти этот рубеж без остановки, не считаясь с потерями. Здесь всего-то четыре пушки и сотня русских.
Окопы красноармейцев Губарева накрыли снаряды. Летели комья мёрзлой земли. Стонали раненые. С первых же минут подразделение понесло потери. Троих засыпало землёй. Их откапывали, вспоминая самые крутые обороты русской речи. Раненых уволокли в тыл, где в ложбине работали два санинструктора и один фельдшер.
Танки ползли без остановки. Их было много. Танкисты выдерживали безопасную дистанцию. Месили снег пехотинцы, предпочитая прятаться за бронёй.
Обороняться в таких условиях было трудно. Любая минута могла стать последней, тем более танкисты уже пристрелялись. Метался по траншее темноволосый капитан Губарев чем-то похожий на цыгана. Он выкрикивал команды, подбадривал солдат – дескать, всё нормально соколики, и не такое видали, где наша не пропадал!
«Да где она только не пропадала, товарищ капитан», - смеялись бойцы.
Батарея сорокапяток открыла огонь, когда до противника оставалось пятьсот метров. Орудия откатывались, тут же подбегали заряжающие с новым снарядом. Начальство расщедрилось. По два ящика на каждое орудие, а в каждом ящике дюжина бронебойных снарядов.
Орудия стреляли с кратковременным интервалом. Наводчике торопились. Первый залп ушёл в молоко. Позиции наступающих покрылись разрывами. Досталось пехоте. На снегу уже чернели неподвижные тела, но немцы на потере не смотрели, шли вперёд. Близость заветного логова коммунистов придавала сил, вселяла уверенность и поднимала боевой дух. Им казалось, что ещё немного и всё закончится. И в голову не приходило что Советский Союз - это не только Москва.
Танки приближались.
- Батарея, огонь! - надрывался старший лейтенант Ефремов. - Не мазать, боги войны, мать вашу!
Второй залп получился удачнее. Остановился головной танк, окутался дымом. Ещё один снаряд взорвался в гуще пехоты, убив и покалечив не меньше десятка солдат.
- Заряжай! - снова заорал Ефремов. – Целься! Можем ведь если захотим.
Танки открыли ожесточённый огонь. Ещё один Т-3 встал с перекошенной башней. Дым валил как из пароходной трубы. Справа от дороги накрыло третий танк. В него попали сразу два снаряда, не договорились между собой артиллеристы. Сдетонировал боекомплект внутри машины. Взрыв был такой силы, что отлетела башня, порвав экипаж. А то, что осталось от танка перевернулось в кювет и осталось лежать кверху гусеницами.
Перешла на бег пехота, но её встретил плотный пулемётный огонь. Закувыркались в снегу сражённые. Выжившие побежали обратно, залегли.
Атака продолжалась, невзирая ни на что. Схватился за грудь и рухнул лицом в снег старший лейтенант Ефремов. Танк с крестами прямым выстрелом поразил траншею, где скопились люди, погубил не меньше десятка бойцов. Но остались ещё живые стреляли из карабинов и автоматов.
На левом фланге ожил пулемётчик, повалил атакующую шеренгу, которая уже прорывалась к окопам. Немцы дрогнули, стали искать укрытия за целыми и дымящимися танками. Красноармейцы бросали гранаты. Они взрывались с недолётом, но отдельные осколки всё таки находили цель. Работали противотанковые ружья. Пушки стреляли хаотично, но бесперебойно. Вершина возвышенности погрузилась в чёрный дым.
С дороги, метрах в семистах, съезжали вездеходы, волочили за собой орудия. Немецкая батарея развернулась в оперативном порядке и сходу открыла огонь. Позиция Губарева обросла фонтанами разрывов. Падали деревья, земля засыпала живых и мёртвых. Стонал боец с распоротым животом. Зажал уши контуженый капитан Губарев. Он сидел на коленях, засыпанный землёй, раскачиваясь из стороны в сторону. Вповалку громоздились тела в ватниках и полушубках.
Снаряд порвал ложбину, где лежали раненые. Взрывом разбросало окровавленные тела. Никто не выжил, в том числе и медики, пытавшиеся облегчить людям страдания. Ещё один снаряд угодил в орудие, покорёжил его, погиб весь расчёт. Соседям тоже не повезло. Взрыв прогремел сзади. Трое погибли на месте. Четвертый красноармеец ещё подавал признаки жизни. Взрывной волной с него сорвало шапку, из ушей сочилась кровь, глаза бессмысленно блуждали. Он стонал, но поднялся, доковылял на полусогнутых ногах до снарядного ящика, взял снаряд, потащился к орудию. Вставил его в казённик, навёл орудие на цель, руки при этом тряслись, плохо слушались, произвёл выстрел. Орудие подпрыгнуло. Силы оставили солдата. Он сполз на землю и замер.
Танк продолжал идти. Он был уже рядом, выплывал из дыма как призрачный исполин. Из раскуроченный траншеи выбрался боец эв фуфайке со связкой противотанковых гранат. Он тоже был контужен. Лицо побелело как у мертвеца, но голова работала. Он бросил связку гранат под гусеницу. Из танка простучало пулемётная очередь, но боец умирать не собирался, скатился обратно в траншею. А когда его засыпало землёй начал яростно откапываться, что-то бессвязно бормоча. Танк застыл, не доехав до траншеи, и загорелся. Из люка никто не вылез, видимо, все члены экипажа получили контузию.
Ещё одно орудие вышло из строя. Заклинило замок. Площадная брань перекрыла грохот боя. Кувалды под рукой не оказалось. Артиллеристы оставили пушку в покое, взялись за автоматы. Теперь работала только одна сорокапятка. Она вела беглый огонь. Заряжающий едва успевал подносить снаряды. Хрипел командир расчёта, сорвал голос, но бойцы и без него знали что делать.
О смерти никто не думал. А если и думали, то только в том смысле, чтобы успеть отстрелять боекомплект.
Вспыхнул танк, оказавшийся на линии огня. Из него, как тараканы, поползли люди в чёрных комбинезонах. Их расстреляли в упор из автоматов. Боевой расчёт был словно заговорённый. Его не брали ни пули, ни снаряды. Орудие гавкало, выскакивала стреляная гильза, заряжающей вставлял новый снаряд.
Один из танков, идущих по дороге, сменил направление, двинулся наперерез. Со скрежетом повернулась башня. Орудия нацелилось на орудийный расчёт. Артиллеристы это видели, но развернуть орудие уже не успевали. Умирать за просто так, только ради того, чтобы героически умереть? А кто тогда будет родину защищать?
Прозвучал командный хрип и расчёт кинулся в разные стороны. Люди раскатились по снегу, по падали в опустевшие окопы. Выстрел из танкового орудия подбил пушку, превратил её в кучку металлолома. Остались ещё живые на позиции. Мало но остались. Никто не побежал в тыл. Хлопали винтовочные выстрелы, сухо трещали ППШ. Все пулемёты вышли из строя, но уцелело противотанковое ружьё.
Из смрадного дыма вылупились пехотинцы в серых шинелях. Они перебегали согнувшись, боясь подняться в полный рост. Из окопа ввёлся непрерывный огонь. Пехота залегла в тридцати метрах от траншеи. Люди не выдерживали, сдавали нервы. Лязгали траками танки. Плотный дым заслонял танкистам обзор. Очнулся артиллерист, который несколько минут назад потерял сознание. Он ещё не выбыл из строя, с ним должны были считаться. Боец тяжело поднялся, держась за щиток орудия, сделал несколько неуверенных шагов, поднял снаряд, вогнал его в казённик, грузно упал на колени, стал наводить.
Из гари выплывал тяжёлый танк. Он шёл по трупам. По своим и чужим. Подмял под себя ранее выведенное из строя орудие. До него оставалось метров двадцать, когда упорный артиллерист произвёл выстрел и всадил танку прямо под башню. Машина резко встала, лязгнули траки. Дым повалил из всех отверстий. Красноармеец привстал над щитком, засмеялся. Он снова выжил. А когда залёгшие пехотинцы открыли по нему огонь присел, не переставая злобно смеяться. Потом на коленях пополз к орудийному ящику. Стал рыться в ворохе пустых гильз, надеясь отыскать целый снаряд, но боеприпасы кончились. Боец с досадой сплюну, сел в снег, уставился отрешённым взглядом в надвигающееся дымное облако. Это был драматичный момент, но он должен был случиться. Никакая стойкость не одолеет многократно превышающую силу.
Поднялась немецкая пехота, а её скопилось на этом участке довольно много. Подтянулось подкрепление из грузовиков. Толпа бросилась на высоту, где почти не осталось живых.
Разведчики Шубина подоспели вовремя. Они появились на правом фланге, вышли из лесополосы, поползли по открытому участку между деревьями и дорогой. Маскхалаы сливались со снегом. В их сторону никто не смотрел. Всё внимание было приковано к эпицентру боя. Не мог взвод подоспеть раньше. И так спешили. Пять километров бежали по лесу, ползли мимо патрулей и дозоров и даже совершили налёт на один из мотоциклетных разъездов, уничтожив пятерых солдат и завладев двумя пулемётами MG-34.
Шубин не рассчитывал переломить ход битвы, но не смотреть же как гибнут свои ребята. Ефрейтор Гончар забрался с пулемётом в перевёрнутый танк, устроился между гусеницами, получив неплохой обзор. Второй пулемёт Гулыгин затащил на косогор, в стороне от батареи и тоже не мог пожаловаться на плохую позицию.
Огонь открыли одновременно, когда немцы, не встречая сопротивление, двинулись на последний приступ. Один пулемёт застрочил с фланга, другой практически с тыла. Пули выкашивали гитлеровцев. Они валились гроздьями, не добежав до первой траншеи, метались не понимая откуда стреляют. Кто-то побежал назад, но и их не миновала та же участь. Подступы к высоте покрылись телами в мышиных шинелях. Выжившие отступали под защиту танков, в панике искали укрытия. Но и там их доставали пулемётчики. Они вели непрерывный огонь, оставаясь незамеченными. Требовалось выработать весь боезапас, не тащить же с собой эту тяжесть.
Приободрились защитники рубежа. Там ещё кто-то остался. Беспорядочно захлопали выстрелы. Танк, размалёванный крестами, попытался объехать препятствие и неразумно подставил бок. Громыхнуло противотанковое ружьё. Слетела гусеница. Танк завертелся на месте.
В стане противника началось замешательство. Танки не смогли прорваться на позиции артиллеристов, стали отползать, чтобы обойти батарею с фланга. На это требовалось время. Пулемётчики ещё не выдохлись, оттеснили пехоту, нанеся ей серьёзный урон. Закончились наконец патроны.
Гулыгин оставил пулемёт, пополз к траншее. Гончар перевалился через танковую гусеницу, неудачно приземлился в кювет, ушиб плечо. По команде взвод разведки двинулся вперёд. Бойцы перебегали шоссе, ныряли в кювет, строчили в дым. Бегущие на правом фланге швыряли гранаты.
- Не стрелять! - орали разведчики дурными голосами. - Мы свои!
Подкрепление для гибнущей роты Губарева было очень кстати.
Разведчики спрыгнули в траншею, разбежались по позиции. Зрелище перед ними предстало печальное. Мёртвые тела завалили проход. Живых было мало. Люди смотрели бесцветными глазами едва находили силы шевелится. Капитан Губарев, помимо контузии, получил ещё ранение в плечо. Боец в разорванном бушлате бинтовал ему голову. Капитан смотрел без выражения и вряд ли понимал, что происходит на вверенном ему рубеже.
Навстречу поднялся единственный выживший командир младший политрук Зимин, до отчаяния молодой, неопытный, непонятно как выживший. Политрука качало, волосы торчали дыбом, из разбитых губ сочилась кровь.
- Шубин, надо же… - пробормотал он гаснущим голосом. – Спасибо, лейтенант. Выручил. Присоединяйтесь к обороне. Мы покажем этим гадам.
- Показали уже, - отрезал Глеб. - Очнись политрук. Чем обороняться собрался? Добрым русским словом? У вас ни пушек, ни БТРов, патроны кончаются. У нас по одному запасному диску на человека. Сколько людей у тебя осталось?
- Не знаю, - пролепетал политрук. – Меньше двух десятков, многие ранены.
- И ты их погубить собрался? Просто так, без пользы для дела отдать человеческие жизни? Себя не жалко, так хоть других пожалей. Ещё одна атака и все лягут. Измаешься потом на том свете. Радуйся, Зимин. Противник передышку даёт, обходит с левого фланга. Ты свою задачу выполнил. Противника задержал, нанёс ему урон. В общем слушай сюда. Мои ребята прикрывают, а вы валите отсюда к чёртовой матери. Забирайте раненых, капитана, переходите дорогу и в овраг. По врагу можно пройти километра полтора, дальше деревня Рюмино и наши посты. Мы отобьёмся и вас догоним. Выполняй, политрук!
- Ты чего раскомандовался, лейтенант, - вяло отбивался Зимин. - Ты кто такой? Я тебя второй раз вижу.