Морфо

Да, они, несомненно, были знакомы. Флинн вряд ли бы смог забыть свою Смерть. Он принял помощь и неуверенно поднялся на ноги, его пошатывало и мутило. Все мысли в голове растаяли и вытекли.

– Что произошло? – с трудом спросил Флинн: язык окаменел. – Почему я все пережил так, словно это произошло впервые?

– Ты на мгновение провалился в свое прошлое, и все воспоминания о загробном мире исчезли. Но теперь они вернулись, и все стало на свои места. Конец и начало соединились, круг замкнулся, – ответил Танат, сцепив руки в замок.

– Это было так ужа… – Флинн запнулся на полуслове.

Мир, который он знал, замер. Время остановилось. Птицы застыли в полете, туман повис густой дымкой, река прекратила свой бег. Тишина давила настолько, что хотелось закричать, только бы разорвать ее в клочья. Наверное, так тихо было только перед рождением Вселенной.

– Почему все замерло?

– Потому что ты умер для этого мира, а он умер для тебя, – разъяснил Танат и поправил перчатку.

Флинн никак не мог прийти в себя. Тот, кто утверждал, что перед гибелью вся жизнь проносится перед глазами, явно ни разу не умирал. Перед смертью голову заполняет лишь одна мысль, вытесняя все остальные: «Как бы выжить». Только об этом думаешь в последние минуты. Есть только борьба за жизнь и желание ухватиться за любую возможность. Но Флинн был лишен этого. Его убийца не оставил ему выбора.

Мир живых перестал существовать для него. Назад дороги нет. Принять свою смерть сейчас у Флинна получилось в разы сложнее, чем в водах Былого. В глубине души он до последнего надеялся, что все это впоследствии окажется дурным сном. Затянувшимся кошмаром.

– Утонул, значит. Так вот почему Тайло всегда говорил, что вода – моя стихия, – прошептал Флинн и усмехнулся. – И вот почему мать не знает, что я умер. Мое тело еще не скоро найдут. Если вообще найдут. – Он прикрыл глаза ладонью и тихо завыл.

Сейчас Флинн напоминал свой дом Испытаний: мокрый до нитки, водоросли в волосах, на кроссовках тина. В сознании ярко вспыхнула одна мысль, и он тут же ею поделился:

– А если я опять попаду в прошлое, до смерти, смогу ли я что-то изменить? – Флинн с надеждой посмотрел на Таната.

– Изменить можно только будущее. Прошлое – это пройденный этап. Вселенная не глупа, она не даст нарушить свои же законы. Двигаться можно только вперед, но люди порой настолько беспечны, точно уверены, что смогут вернуться во вчерашний день и прожить его заново. – Танат с отсутствующим видом посмотрел на неподвижную гладь реки.

– Как жаль…

Сердце Флинна сжалось и налилось свинцом печали. Он столько не успел сделать. Вся жизнь показалась ему бессмысленной и пустой. А самое главное, что он никак не мог исправить то, как поступил с Кейти. То, в чем был виноват перед ней. Последний лепесток надежды упал и завял.

– Сожаление о прошлом убивает будущее. Не жалей. Я ведь уже говорил, что у тебя все впереди. У тебя еще будут дни рождения…

Понимание стрелой пронзило голову Флинна. Он открыл рот, но вместо слов из него вырвалась струйка воды. Упав на колени, Флинн закашлялся. Из глаз хлынули слезы, а из легких исчез весь воздух. Он опять задыхался, как тогда, перед смертью. Его охватила паника, но все закончилось так же внезапно, как и началось. Флинн выплюнул то, что мешало дышать, – маленький красный камешек.

– Что за черт? – выругался он, медленно вытирая губы.

– Обыкновенный черт, нечего так удивляться, – сдержанно сказал Танат.

Камешку надоело быть непримечательной речной галькой, и он решил преобразиться. Он взбух. От блестящего тельца отделились короткие ноги и три пары рук, по бокам от макушки выросли три пары острых ушей, а на личике прорезались три пары желтых глаз и рот, полный острых зубов. Новоиспеченное создание посмотрело на Флинна так, как маленькие дети смотрят на нечто такое, что видят впервые, – с интересом и удивлением. Существо поднесло тонкий палец к приоткрытому рту.

– Это мой…

– …демон Вины, – закончил за него Танат. – Он вырвался наружу, потому что больше не мог сидеть внутри тебя.

– Теперь-то я буду умнее и прикончу его, пока он еще мелкий, – злобно ухмыльнулся Флинн. Демон был не больше куриного яйца.

– Запомни: самый страшный враг – недооцененный. Не стой столбом, поймай его, пока он не дал деру.

Демон подпрыгнул на месте, будто Танат своими словами подал ему некий сигнал. Он развернулся и, быстро перебирая маленькими ножками, куда-то побежал.

– Раньше демоны гонялись за тобой, а сегодня твоя очередь, – равнодушно сообщил Танат.

– А как же вы? Вы со мной не пойдете? – живо спросил Флинн, напряженно глазея на демона. Не упустить бы из виду.

– Я – часть твоего прошлого, мое место здесь. – Танат достал из кармана золотые часы со знаком бесконечности на крышке. – Поторопись, иначе не догонишь. Вина – самый быстрый демон из всех. Стоит ему добраться до недр твоей души, и он вырастет до размеров бытия.

– Тогда прощайте! – Флинн кивнул в знак уважения.

– Если быть точнее, то до скорого свидания, ведь мы увидимся намного раньше, чем ты думаешь… – загадочно промолвил Танат, захлопнув крышку часов.

Но Флинну некогда было размышлять над последними словами Господина Смерти. Он кинулся вслед за демоном, ничего не замечая вокруг. Весь мир сжался до красной точки впереди. Она была мишенью, а Флинн пулей.

Демон обернулся и прирос к месту. Он не двигался, как будто сам хотел, чтобы его поймали. Еще чуть-чуть, и Флинн сделает это. Он прыгнул и, растянувшись на мосту, накрыл демона руками.

– Попался! – победоносно воскликнул Флинн и поднял ладони, но демона под ними не нашел.

Красный чертенок, скрестив ноги, сидел в нескольких шагах от него. Нижняя пара его рук покоилась на коленях, средняя на животе, а верхней он держался за голову, которую немного покачивал. Вылитый болванчик.

– Мелкий гаденыш! – рассвирепел Флинн.

Демон ощерился, встал на короткие ножки и топнул, под ним возникла квадратная дверца красного цвета. Он открыл ее и прыгнул во тьму. Флинн рывком поднялся и подбежал к двери. Она была крохотной, даже рука не могла просунуться, куда уж ему целиком.

– Так, что бы сказал Тайло? – сам у себя спросил Флинн, быстро листая мысли в голове. – Он бы сказал что-то вроде: «Ты не первый день в Чистилище, включи мозги! Если не можешь измениться сам, то измени обстоятельства вокруг себя». Или наоборот? – он запутался.

Флинн тряхнул головой, обнуляя мысли.


– Если я не могу пролезть в дверь, то мне нужно измениться самому либо изменить ее…

Флинн посмотрел на себя. Если он станет меньше, то гнаться за демоном будет неудобно. Да и как это сделать? У него не было с собой никакого уменьшающего зелья или чего-то подобного. Тогда оставалась дверь. Недолго поразмыслив, Флинн уперся руками в дверной косяк и попытался растянуть его, точно горловину свитера. Затея удалась! Проем стал шире. Флинн прыгнул в него, как в люк, но вниз не полетел. Пространство перевернулось на девяносто градусов, и он лег на живот, оказавшись в объятиях стен. Число 226 опять преследовало, он вновь очутился в коридоре Прощения.

Отдуваясь, Флинн пополз вперед. Красная спина демона раздражающе замаячила перед глазами. Он видел маленького мерзавца, но не мог дотянуться: стены коридора сковали не хуже смирительной рубашки. Поняв, что Флинн бессилен, демон осмелел. Он подошел к нему вплотную и начал бесцеремонно разглядывать.

– Чего вылупился? – огрызнулся Флинн.

Демон в ответ продемонстрировал ряд острых как бритва зубов, точно у пираньи их позаимствовал. Он топнул шестипалой ступней, и под ним образовалась небольшая дыра. Демон отошел в сторону, и позже Флинн понял почему: дыра начала расти. Она быстро добралась до него и с жадностью проглотила.

Лететь вниз в последнее время стало для Флинна обычным делом, поэтому он не закричал. Упав на диван, он пожалел, что на испытании нельзя вздремнуть, сейчас бы ему не помешал крепкий сон.

– Уйди, – сказал светловолосый мальчишка, шагами меряя комнату.

– Прошу, открой, – умоляла женщина по ту сторону двери.

– Не открою, это моя комната. Уйди! – повторил одиннадцатилетний Флинн.

На нем был черный костюм на размер больше, чем нужно, и туго затянутый галстук – настоящая удавка. Взрослый Флинн отлично помнил этот день, который острым шипом врезался в память. День похорон отца.

– Флинн, нам пора прощаться с ним. Мы должны поехать вместе, – не прекращала уговаривать мать. – Пожалуйста, сделай это ради меня.

– Я не поеду с тобой в одной машине, как-нибудь сам доберусь. И вообще, почему я хоть что-то должен делать ради тебя? – спросил одиннадцатилетний Флинн.

– Потому что я твоя мама…

Он подошел к двери, распахнул, а потом долго смотрел на мать. Она растерялась и не смогла издать и звука.

– Я задрался повторять. Запомни: ты мне больше не мать, а я тебе не сын, – с пугающим спокойствием произнес он.

Выйдя из оцепенения, мать резко вдохнула, но одиннадцатилетний Флинн не позволил ей ответить. Он захлопнул дверь перед самым ее носом, опустился на пол и уткнулся лицом в коленки.

Флинн не забыл, о чем думал тогда. Он вспоминал отца, как они вместе проводили каждые выходные, как играли, мастерили что-то, ходили в лес с ночевкой. Папа научил его рыбачить, вырезать из дерева различные фигурки, склеивать модели самолетов и подводных лодок, играть в футбол, ездить на велосипеде. Он был для него не только отцом, но и другом, который всегда мог поддержать и утешить, найдя подходящие слова.

Флинн жалел, что в последние месяцы избегал отца. Вот бы все исправить, повернуть время вспять. Тогда бы он ни за что не отпустил отца на работу в тот роковой день – притворился бы очень больным или спрятал ключи от квартиры, чтобы никто не смог выйти.

Он думал, что жизнь больше не будет прежней. Одиночество и боль проели дыру в его груди, вобрав все счастье. В тот момент Флинн не знал, кем был: маленький мальчик в нем умер, а мужчина еще не родился.

Флинн встал с дивана и подошел к одиннадцатилетнему себе, сел рядом и протянул руку к белобрысой макушке. Так странно. Он захотел утешить самого себя, сказав, что все будет хорошо, но потом передумал. Хорошо ведь так и не стало. Зачем же врать самому себе?

Неведомая сила вырвала его из этого видения и перенесла в другое. Флинн приземлился на жесткую скамейку. Он находился в храме. Вокруг сидели люди, закутанные в черные одеяния. Их головы были траурно опущены. Прямо-таки ожившие скорбные тени с ипокрианских фресок.

Полноватый священник, облаченный в длинную рясу, бормотал себе под нос молитву. Флинн его не слушал, он внимательно смотрел на мать. В тот раз он сел подальше от нее, оставив несчастную женщину в окружении дальних родственников. Сейчас же он был рядом. Ее лицо скрывала вуаль, но даже сквозь нее Флинн видел заплаканные глаза. Трясущимися губами она повторяла слова священника и мяла в руках платок. Когда все встали, чтобы почтить память умершего минутой молчания, мать украдкой посмотрела на одиннадцатилетнего Флинна. Заметив ее взгляд, он демонстративно отвернулся.

Флинн потянулся к матери, но ее образ смазался, будто краски потекли по холсту. Сцена вновь поменялась. Теперь он стоял посреди своей гостиной. Дом украшали белые цветы, перевязанные траурными лентами. На небольшом столике рядом с фотографией отца горели свечи. Женщины и мужчины поочередно подходили к его матери и приносили соболезнования. Это были поминки.

– Да, спасибо. Да, это невосполнимая утрата. Мы с Флинном благодарны вам за поддержку, – повторяла мать, как заведенная.

– Твой муж был замечательным человеком. Такая трагедия, – с сочувствием произнес дядя Энгюс.

– А где Флинн? – спросила тетушка Розэтта, вытирая уголки глаз платком. – Как он справляется?

– Тяжело, – призналась мать, нахмурив светлые брови.

– Ничего, мальчик переживет, – утешила тетушка Розэтта. – Он сильный, он справится.

– Он – да, а я – не знаю. – Губы матери задрожали, и она спрятала лицо в платок, спрятав и свое горе.

Люди разошлись только к вечеру, а одиннадцатилетний Флинн так и не вышел из своей комнаты.

– Флинн, солнышко, открой. – Мать одной рукой стучала в дверь, а другой держала поднос с чаем и кусочком пирога. – Я принесла тебе перекусить. Поешь, ты весь день голодный. Нельзя так, заболеешь. Что же я буду тогда делать?

– Какое тебе дело до моего здоровья? – безразлично отозвался он. – Тебе не все ли равно?

– Конечно, нет! Я забочусь о тебе.

– Так заботишься, что отняла у меня отца?

– Сынок, я не виновата, – отчаянно оправдывалась мать. – Да, я вспылила, наговорила лишнего…

– Лишнего? – грубо оборвал он. – Ты прокляла его.

– Это не так! – горячо возразила она.