Мoя нечестивая жизнь

Он вопросительно шевельнул бровями.

– Это для джентльмена…

Краска залила его мясистое лицо.

– Мне бы что-нибудь для леди.

Меня всегда злило, до чего мужчины, большинство во всяком случае, норовят свалить все на женщину. Только бы снять с себя ответственность.

– Для леди у меня есть превентивное лекарство. Инструкция внутри упаковки.

– Оно надежно?

– Его нельзя использовать… в определенные дни, так как это может иметь катастрофические последствия, если вы понимаете, о чем я.

– Значит, эти товары предохраняют от…

– …зачатия. Вы это имели в виду?

Он кивнул. И все-таки, казалось, мои слова принесли ему боль.

– Не будете следовать инструкции, толку от таблеток будет как от куска мела. Но при правильном применении в большинстве случаев помогает.

– А если не поможет?

– Если не поможет, тогда добро пожаловать ко мне для дальнейшего лечения.

– А стоимость какая?

– Таблетки – пять долларов. Порошки от задержки – десять. Спринцовки для приема лекарств – семь долларов. Процедура, да еще с госпитализацией, – значительно дороже.

– Могу ли я купить по штуке всего, что у вас есть?

– Разумеется. Одну минуту.

Я ушла в заднюю комнату и принесла две склянки: одну с порошком, одну с таблетками. И еще спринцовку.

– Сперва пусть попробует морскую губку, пропитанную медом. После акта губку следует удалить, растворить пакетик порошка в чашке уксусной эссенции, наполнить этой смесью спринцовку и немедленно ввести в себя. В случае задержки следует принимать таблетки согласно инструкции.

Мужчина, весь багровый, морщился и отводил глаза.

Разговор был таким банальным, что сразу забылся.



Следующим вечером незадолго до ужина Датч переоделась и спустилась в гостиную, где Аннабелль все приготовила для концерта. Дочь полдня провела с сестрой, они попеременно играли на рояле. Выяснилось, что Датч отменная пианистка. Сейчас Аннабелль носилась по комнате, расставляла стулья перед роялем, раздавала программки собственного изготовления – нарисованные цветными карандашами. Публика состояла из меня, Чарли, Греты, ее сына Вилли. Присутствовали также Мэгги, ее жених полисмен Корриган и наш кучер Джон Хатчет, который категорически отказался сесть, несмотря на уговоры Аннабелль. На почетном месте сидела моя сестра.

– Займите свои места, леди и джентльмены, – торжественно произнесла Аннабелль.

– Я не джентльмен! – крикнул Вилли.

– Ага, ты клоп-вонючка! – отрезала Аннабелль. – Но все равно садись.

Он показал ей язык, Грета сердито зашептала ему, но, когда сели, склонилась к сыну и так бережно провела рукой по его волосам, будто это была главная драгоценность в ее жизни. В глазах Греты, устремленных на сына, было столько любви, а он так ласково сжимал ей руку, что я сама залюбовалась. Со вчерашнего дня Грета словно потускнела. Отек от ушиба захватил часть скулы, и Грета постаралась прикрыть его волосами, зачесав их набок. Я не дала ей ни цента и давать не собиралась. Деньги все равно уйдут этому пропойце Шпрунту. Ну уж нет.

Аннабелль сделала книксен и объявила:

– Прелюдия номер 15, опус 28 ре бемоль мажор, сочинение мистера Фредерика Шопена.

Она села за рояль, ее ножки в кожаных туфельках едва доставали до пола. Дочери было десять лет, и она уже обожала наряды, а про последние модные фасоны знала даже больше меня. Но, садясь за инструмент, она забывала про все, полностью захваченная музыкой. Белль закрывала глаза, ее маленькая фигура подавалась к роялю, мелодия будто втягивала ее в себя. Музыка была бурная, сквозь низкие ноты прорывались резкие высокие звуки.

– Она замечательно играет, – прошептала Датч.

Аннабелль лихо закончила и поклонилась. Мы зааплодировали, полисмен Корриган даже засвистел. Шум был такой, что я с опаской глянула на сестру, не шокирована ли она. Датч аплодировала как и полагается: ладони сильно ударяют друг о дружку и на краткий миг замирают – точно в молитве. Она неодобрительно покосилась на Чарли, который вовсю и топал, и барабанил по стоящему впереди стулу. Датч явно полагала, что и в собственной гостиной следует вести себя как в концертной зале, а аплодировать джентльмену следует в белых перчатках, дабы не производить неподобающего шума.

– Ура! – закричал Вилли. – Ура! Все закончилось!

Аннабелль снова показала ему язык. Я еще раз оглянулась на Датч, она состроила гримасу, словно ее неприятно поразили дурные манеры моих домачадцев.

– Виллибальд, немедленно прекрати, – велела Грета. – Иначе мистер Шпрунт поговорит с тобой.

– Шпрунт – мерзкий врунт! – пропел Вилли, и Аннабелль расхохоталась.


– У нас еще маленький сюрприз! – объявила дочь и театрально взмахнула руками. – Мы с миссис Лиллиан споем песню L’invitation au Voyage мистера Шарля Бодлера.

Датч и Аннабелль улыбнулись друг другу, как старые заговорщицы.

Я только сейчас осознала, насколько они похожи. Две ирландские красавицы. На сердце потеплело. Именно о такой семейной сцене я мечтала в те далекие дни, когда заглядывала в окна на Вашингтон-сквер.

– О-ля-ля, французская музыка! – воскликнула я.

– Нет, стихи французские, но положены на немецкую музыку, – сказала Датч. – Я слышала ее в детстве. И сегодня Аннабелль разучила ее.

Они вдвоем сели к роялю и, аккомпанируя себе, запели меланхоличную песенку. Хотя французские слова были для меня что китайская грамота, чистые звонкие голоса отзывались в душе.

Mon enfant, ma soeur…[100]





Они пели, а мы слушали, пока муж, в котором утонченности не было и на цент, не заорал:

– Пойте по-английски, чтоб простому парню разобрать.

Аннабелль прыснула, а по лицу Датч скользнуло раздражение. Она прошептала что-то на ухо Аннабелль. Похоже, Датч не желала петь по-английски, но Аннабелль была дочерью своего отца и без предупреждения перешла на английский. Датч после заминки присоединилась, но с видимой неохотой. Слушая, я поняла причину этой неохоты. Песня была про нас, про меня и Датч, про то, как мы разлучились.

Когда они закончили, в гостиной стало тихо-тихо, пока Чарли с Вилли не захлопали и не засвистели. Я же отвела сестру в сторонку, печально-горькие строки все еще звучали в ушах.

– Милая, я и не думала, что ты вообще по мне скучала.

– Ты не представляешь, как сильно.

– Но ты теперь здесь, и мы никогда не разлучимся.

– Если бы все было так просто, – сказала сестра.



На ужин нам подали тюрбо[101]. Поливая рыбу белым соусом, Датч улыбалась Аннабелль. Моя дочь неприкрыто восхищалась ею, и для того были все причины.

– Это правда? – приставала она к Датч. – Папа рассказал, что когда вы с мамой ходили в школу, то он научил вас мычать, как корова. Правда?

Датч аж зажмурилась.

– Прости?

– Помнишь, когда ты была школьницей, – быстро заговорил Чарли, – я вас с Энни учил мычать, а заодно и лаять. Разговаривать по-собачьи.

– Ой, папа! Научи миссис Лиллиан гавкать! – Аннабелль с восторгом смотрела на Датч. – Он так замечательно лает! Ему настоящие собаки отвечают. Когда папа встречает в парке терьера или гончую, он с ними разговаривает на их языке. Пожалуйста, папа, научи миссис Лили гавкать.

– Только не за столом, – вмешалась я, слегка огорченная реакцией сестры.

Но Чарли уже вовсю тявкал. И то правда – собаки отвечали, поверив его лаю.

Аннабелль засмеялась, а Датч с трудом согнала улыбку с алых губ.

– Чарли, прошу тебя, – смущенно сказала я. – Ты пугаешь нашу гостью.

– Попробуй же, Лиллиан, – не унимался Чарли. – Это очень просто.

– Чарлз!

– Предлагаю свои услуги в качестве учителя!

Датч вдруг ухмыльнулась. Глаза ее блеснули.

– Гав! Гав! Гав-гав-гав!

О, Датч лаяла даже лучше Чарли. Аннабелль хохотала как умалишенная. А меня переполняло счастье.

– Нет-нет, не так! – И Чарли залился новой собачьей фиоритурой.

Сестра отозвалась коротким лаем и зашлась от смеха. Аннабелль, забыв о хороших манерах, соскочила со своего стула и кинулась к тетке:

– Ой, миссис Лиллиан, я очень-очень хочу, чтобы вы жили с нами!

Сестра обняла ее и улыбнулась мне поверх темной головки моей дочери.