Мoя нечестивая жизнь
Часть 66 из 86 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Нет, я не могу здесь остаться.
– Я возьму ребенка и воспитаю. Все, что хочешь. Я…
– Нет! Никогда. Не могу. – Ее трясло все сильнее.
– Его отец женат?
По ее молчанию я поняла, что женат.
– Я в ловушке, – прошептала Датч. – У меня в мыслях никогда не было… доктора сказали мне, что я бесплодна… что у меня никогда…
– Тебе не надо проходить через это. У тебя есть я.
– Нет! – Она заткнула пальцами уши. – Даже не говори об этом. Это убийство невинной души.
– Ох. Ну, не совсем. Но если ты так считаешь, зачем приехала?
– Ты моя сестра. У меня больше никого нет.
Вся в слезах она прижалась ко мне. Меня охватило странное счастье. Я ее сестра. Она сама это сказала. Она выбрала меня. Она рядом со мной.
Я бы отдала ей все, что у меня есть. Все свои жемчуга. Все роскошные наряды. Путешествия. Но пока я ей предоставила голубую комнату. Драпировки и покрывало на кровати из голубой парчи и атласа, сама кровать черного дерева, отделанного позолотой. Датч отправилась в постель, и, судя по всему, надолго. Печенье, бром и горячее питье не утешат ее, слишком потерянной и одинокой она была. Я вытянула из нее всю историю, как вытягивала из каждой. Конечно же, мистер Пиккеринг, бородатый красавец, с ней порвал. Струсил. Мужлан под маской джентльмена. Сидит с женой в своем Ньюпорте и в ус не дует. Напортачил – и в кусты. Ее муж Элиот вернется из Берлина двадцать первого апреля, через семь недель, и что же обнаружит? Что его жена в интересном положении. Датч даже думать боится, что с ней случится после двадцать первого. Она уверена, что жизнь ее кончена. И Ван Дер Вейлы, и Эмброзы отвернутся от нее.
И кем же она тогда станет?
А станет она Датчесс Малдун. Я ее последняя надежда. У меня есть все, что ей нужно. Мои знания и умелые руки вернут ее к нам. Если она захочет. Возможности у меня есть. Средства, чтобы начать все заново, с ребенком или без ребенка, тоже есть. Какую бы дорогу она ни выбрала, Датч может жить в этой чудесной голубой комнате с резными медальонами на стенах, с синей птицей на потолке и огромным окном, выходящим на Пятую авеню, где парад великолепных экипажей ползет нескончаемым потоком, а широкие тротуары заполняют прекрасно одетые кандидаты в мужья.
– Не успеешь оглянуться, найдешь себе нового мистера. Останься у меня, и весь свет узнает тебя под именем Лиллиан Риардон или Датч Малдун, можешь выбрать себе что хочешь. В нашем городе ты впервые, родом из Бостона, которого никогда не покидала.
Сестра лежала молча и не сводила глаз со склянки «Лунного средства», стоявшей на прикроватном столике.
– Если ты собираешься их принимать, – сказала я, – не тяни. А то будет слишком поздно. И это наихудший вариант.
Она заткнула пальцами уши. Не позволила себя осмотреть. По моим прикидкам, недель семь, не меньше.
– У тебя не так много времени, чтобы на что-то решиться, – продолжала я. – Если станешь тянуть, в один прекрасный день окажется, что все решено за тебя.
– Это гадко. Даже говорить об этом не хочу.
– Проигнорировать? Закрыть глаза? Я знаю таких, кто прятал голову в песок. Наихудший путь.
Она закрыла рукой глаза.
– Расскажи мне про своего мистера Пиккеринга, – мягко попросила я.
– Его зовут Джералд. Судовладелец. Импорт-экспорт. Какое это имеет значение?
– Ты его любила?
Глаза ее наполнились слезами. Но Датч постаралась взять себя в руки.
– Он говорил, что я волшебный цветок, что я словно прекрасный сон. Это и был сон, Энн, это был… ты себе не представляешь.
Сон, по ее словам, начался не в роскошном коттедже, а в лифте отеля «Мраморный дом». Джералд Пиккеринг, с иголочки одетый денди, широко улыбнулся, а когда кабина остановилась, пригласил Датч на ужин.
Сестра рассказывала свою историю, а я слушала и смотрела на ее покрасневшие от слез глаза, на черные, рассыпавшиеся по плечам волосы. Какая она бледная, хрупкая, печальная. Самое ужасное в Пиккеринге было то, что он умел смешить Датч. Был внимателен. Слушал ее щебет, обольщал байками об удивительных путешествиях. Он видел людоедов в Конго и заклинателей змей в Дели, обедал с оттоманскими дервишами и страдал от зноя, холода, жажды.
– Он так удивительно рассказывал, – мечтательно протянула моя глупенькая сестра.
– Мужчины всегда опасны, все.
– Нет! Не рви мне сердце. Его вынудили жениться родные. Как и меня. Он не любит жену, как и я не люблю Элиота. Это была мамочкина идея с самого начала – выдать меня за Элиота.
– А мистер Пиккеринг? Он тоже был чьей-то идеей?
– Моей! – Сестра густо покраснела и заговорила сбивчиво: – Только моей! И мне совсем не стыдно. Джералд сказал… никогда не встречал такой образованной, такой начитанной девушки. Я даже перепугалась, услышав, какие мудрости эти…
– Эти?
– Эти… хорошенькие уста.
Датч отвернулась, плечи у нее затряслись.
– Успокойся, macushla, – нежно прошептала я, наклоняясь. – Я тебе помогу. Ты не зависишь ни от него, ни от Ван Дер Вейлов, ни от Эмброзов. Денег у нас куда больше, чем нужно, можешь исполнить любую свою прихоть. Чего бы ты ни пожелала, все твое.
– Того, что я хочу, не купишь за деньги.
Под рыдания сестры на меня опустилась черная, беспросветная меланхолия. Датч сыскалась, но она была чужой. Я запела ей старинную песенку, но она даже не улыбнулась.
Однажды утром – Датч к тому времени жила у нас уже больше недели – сестра вышла из дома, укрывшись под густой вуалью. Вернулась под вечер в наемном экипаже, который также доставил ее багаж. Датч сказала, что ездила в отель, забрала почту и отправила письма, которые следовало отправить из гостиницы. Одно письмо – своей фальшивой матери миссис Эмброз, а другое – своему мужу Элиоту, известив его о том, что она задерживается в связи с женским нездоровьем. Она очень слаба, написала она, и доктора рекомендовали ей на какое-то время воздержаться от корреспонденции. Они, конечно, придут в бешенство, сказала Датч, но это же всего на несколько недель, пока она не разберется в себе. Казалось, она переехала к нам. Ведь так? Но я боялась спрашивать, чтобы ее не спугнуть. Я относила ей в комнату розовую воду с медовыми пирожными и не раздражала вопросами. Потихонечку, шажок за шажком, надежда, подобно сорняку, начинала прорастать в моем сердце, и мне даже показалось, что моя мечта о воссоединении осуществилась, вот только без Джо.
Когда Чарли был представлен сестре, он низко поклонился:
– Датч Малдун! Датч передернуло.
– Пожалуйста, Лили. Миссис Лиллиан Риардон, – сказала она. – Но у вас знакомое лицо, мистер Джонс. Возможно, нас представляли друг другу раньше? Например, в Бостоне? В Чикаго? В Париже?
– Псст, это же я, милая, – он подмигнул, – Чарли из сиротского поезда. Ты маленькой девочкой сидела на коленях сестры. Помнишь, как я показал тебе коров в окошке?
Она залилась краской и покачала головой:
– Не помню. Никаких коров не помню.
– Но ведь я научил тебя мычать! – И Чарли замычал.
– Уверяю вас, сэр, – пробормотала Датч, – я никогда не мычала.
– Мычала, да еще как! – рассмеялась я. – Чарли с дружками затеяли игру, будто ты домашняя скотина.
– Скотина?! – Она быстро прижала ладонь ко рту: – Извините… Мне нехорошо…
– Бедняжка, – сказала я и спровадила Чарли.
В тот вечер, когда я пожелала Датч доброй ночи, он сказал:
– А твоя сестра, похоже, из благородных да важных, да?
– Она в отчаянии. Покинута всеми этими жалкими людьми.
– А ты ее выручишь, и она ничуть не поумнеет.
– Она не хочет. Говорит, это убийство невинной души. Миссис Эмброз вбила ей в голову, будто Мадам Де Босак – воплощение зла. Недавно сказала мне: «Я тебя люблю, Энн, ты моя сестра, но я не пойду на злодейство и молюсь, чтобы ты опомнилась и оставила это занятие».
– Так она станет с нами жить? Или…
– Я сказала, что сама воспитаю ее ребенка.
– Вот как? – Чарли внимательно взглянул на меня.
– Этого не случится. Своего ребенка она мне не отдаст.
– Пфф, – фыркнул Чарли. – Я и говорю – из благородных. Но мы ее переубедим, да?
Только Чарли знал, что Датч моя сестра. Все прочие домочадцы полагали, что миссис Лиллиан Риардон – моя пациентка, которую я знаю со школьных лет. Ну разве Грета что-то подозревала. Как-то сказала Ребекке, что гостья, видать, графских кровей, раз мы носимся с ней, как с яйцом-пашот, завтрак подаю лично я, да еще с розой в хрустальной вазе.
Утекла еще одна неделя, Датч повеселела, даже ездила кататься со мной в ландо, а то сидела у окна в кресле и часами что-то писала в свой дневник. Но склянка с «Лунным средством» так и стояла у ее кровати нетронутой.
– Еще неделя, – сказала я, – и все решится само собой. Тебе не надо будет ломать голову.
– Не напоминай.
– Лили. Пожалуйста. Доверься мне. В этих делах я профессионал.
Она сунула голову под подушку, но я пощекотала ее под ребрами, и она со смехом отшвырнула подушку:
– О, Энн. Помнишь, как мы щекотали нашего Джо?
– Может, когда-нибудь нам удастся снова его пощекотать.
– Он мужчина. Как ты себе это представляешь?
– Я возьму ребенка и воспитаю. Все, что хочешь. Я…
– Нет! Никогда. Не могу. – Ее трясло все сильнее.
– Его отец женат?
По ее молчанию я поняла, что женат.
– Я в ловушке, – прошептала Датч. – У меня в мыслях никогда не было… доктора сказали мне, что я бесплодна… что у меня никогда…
– Тебе не надо проходить через это. У тебя есть я.
– Нет! – Она заткнула пальцами уши. – Даже не говори об этом. Это убийство невинной души.
– Ох. Ну, не совсем. Но если ты так считаешь, зачем приехала?
– Ты моя сестра. У меня больше никого нет.
Вся в слезах она прижалась ко мне. Меня охватило странное счастье. Я ее сестра. Она сама это сказала. Она выбрала меня. Она рядом со мной.
Я бы отдала ей все, что у меня есть. Все свои жемчуга. Все роскошные наряды. Путешествия. Но пока я ей предоставила голубую комнату. Драпировки и покрывало на кровати из голубой парчи и атласа, сама кровать черного дерева, отделанного позолотой. Датч отправилась в постель, и, судя по всему, надолго. Печенье, бром и горячее питье не утешат ее, слишком потерянной и одинокой она была. Я вытянула из нее всю историю, как вытягивала из каждой. Конечно же, мистер Пиккеринг, бородатый красавец, с ней порвал. Струсил. Мужлан под маской джентльмена. Сидит с женой в своем Ньюпорте и в ус не дует. Напортачил – и в кусты. Ее муж Элиот вернется из Берлина двадцать первого апреля, через семь недель, и что же обнаружит? Что его жена в интересном положении. Датч даже думать боится, что с ней случится после двадцать первого. Она уверена, что жизнь ее кончена. И Ван Дер Вейлы, и Эмброзы отвернутся от нее.
И кем же она тогда станет?
А станет она Датчесс Малдун. Я ее последняя надежда. У меня есть все, что ей нужно. Мои знания и умелые руки вернут ее к нам. Если она захочет. Возможности у меня есть. Средства, чтобы начать все заново, с ребенком или без ребенка, тоже есть. Какую бы дорогу она ни выбрала, Датч может жить в этой чудесной голубой комнате с резными медальонами на стенах, с синей птицей на потолке и огромным окном, выходящим на Пятую авеню, где парад великолепных экипажей ползет нескончаемым потоком, а широкие тротуары заполняют прекрасно одетые кандидаты в мужья.
– Не успеешь оглянуться, найдешь себе нового мистера. Останься у меня, и весь свет узнает тебя под именем Лиллиан Риардон или Датч Малдун, можешь выбрать себе что хочешь. В нашем городе ты впервые, родом из Бостона, которого никогда не покидала.
Сестра лежала молча и не сводила глаз со склянки «Лунного средства», стоявшей на прикроватном столике.
– Если ты собираешься их принимать, – сказала я, – не тяни. А то будет слишком поздно. И это наихудший вариант.
Она заткнула пальцами уши. Не позволила себя осмотреть. По моим прикидкам, недель семь, не меньше.
– У тебя не так много времени, чтобы на что-то решиться, – продолжала я. – Если станешь тянуть, в один прекрасный день окажется, что все решено за тебя.
– Это гадко. Даже говорить об этом не хочу.
– Проигнорировать? Закрыть глаза? Я знаю таких, кто прятал голову в песок. Наихудший путь.
Она закрыла рукой глаза.
– Расскажи мне про своего мистера Пиккеринга, – мягко попросила я.
– Его зовут Джералд. Судовладелец. Импорт-экспорт. Какое это имеет значение?
– Ты его любила?
Глаза ее наполнились слезами. Но Датч постаралась взять себя в руки.
– Он говорил, что я волшебный цветок, что я словно прекрасный сон. Это и был сон, Энн, это был… ты себе не представляешь.
Сон, по ее словам, начался не в роскошном коттедже, а в лифте отеля «Мраморный дом». Джералд Пиккеринг, с иголочки одетый денди, широко улыбнулся, а когда кабина остановилась, пригласил Датч на ужин.
Сестра рассказывала свою историю, а я слушала и смотрела на ее покрасневшие от слез глаза, на черные, рассыпавшиеся по плечам волосы. Какая она бледная, хрупкая, печальная. Самое ужасное в Пиккеринге было то, что он умел смешить Датч. Был внимателен. Слушал ее щебет, обольщал байками об удивительных путешествиях. Он видел людоедов в Конго и заклинателей змей в Дели, обедал с оттоманскими дервишами и страдал от зноя, холода, жажды.
– Он так удивительно рассказывал, – мечтательно протянула моя глупенькая сестра.
– Мужчины всегда опасны, все.
– Нет! Не рви мне сердце. Его вынудили жениться родные. Как и меня. Он не любит жену, как и я не люблю Элиота. Это была мамочкина идея с самого начала – выдать меня за Элиота.
– А мистер Пиккеринг? Он тоже был чьей-то идеей?
– Моей! – Сестра густо покраснела и заговорила сбивчиво: – Только моей! И мне совсем не стыдно. Джералд сказал… никогда не встречал такой образованной, такой начитанной девушки. Я даже перепугалась, услышав, какие мудрости эти…
– Эти?
– Эти… хорошенькие уста.
Датч отвернулась, плечи у нее затряслись.
– Успокойся, macushla, – нежно прошептала я, наклоняясь. – Я тебе помогу. Ты не зависишь ни от него, ни от Ван Дер Вейлов, ни от Эмброзов. Денег у нас куда больше, чем нужно, можешь исполнить любую свою прихоть. Чего бы ты ни пожелала, все твое.
– Того, что я хочу, не купишь за деньги.
Под рыдания сестры на меня опустилась черная, беспросветная меланхолия. Датч сыскалась, но она была чужой. Я запела ей старинную песенку, но она даже не улыбнулась.
Однажды утром – Датч к тому времени жила у нас уже больше недели – сестра вышла из дома, укрывшись под густой вуалью. Вернулась под вечер в наемном экипаже, который также доставил ее багаж. Датч сказала, что ездила в отель, забрала почту и отправила письма, которые следовало отправить из гостиницы. Одно письмо – своей фальшивой матери миссис Эмброз, а другое – своему мужу Элиоту, известив его о том, что она задерживается в связи с женским нездоровьем. Она очень слаба, написала она, и доктора рекомендовали ей на какое-то время воздержаться от корреспонденции. Они, конечно, придут в бешенство, сказала Датч, но это же всего на несколько недель, пока она не разберется в себе. Казалось, она переехала к нам. Ведь так? Но я боялась спрашивать, чтобы ее не спугнуть. Я относила ей в комнату розовую воду с медовыми пирожными и не раздражала вопросами. Потихонечку, шажок за шажком, надежда, подобно сорняку, начинала прорастать в моем сердце, и мне даже показалось, что моя мечта о воссоединении осуществилась, вот только без Джо.
Когда Чарли был представлен сестре, он низко поклонился:
– Датч Малдун! Датч передернуло.
– Пожалуйста, Лили. Миссис Лиллиан Риардон, – сказала она. – Но у вас знакомое лицо, мистер Джонс. Возможно, нас представляли друг другу раньше? Например, в Бостоне? В Чикаго? В Париже?
– Псст, это же я, милая, – он подмигнул, – Чарли из сиротского поезда. Ты маленькой девочкой сидела на коленях сестры. Помнишь, как я показал тебе коров в окошке?
Она залилась краской и покачала головой:
– Не помню. Никаких коров не помню.
– Но ведь я научил тебя мычать! – И Чарли замычал.
– Уверяю вас, сэр, – пробормотала Датч, – я никогда не мычала.
– Мычала, да еще как! – рассмеялась я. – Чарли с дружками затеяли игру, будто ты домашняя скотина.
– Скотина?! – Она быстро прижала ладонь ко рту: – Извините… Мне нехорошо…
– Бедняжка, – сказала я и спровадила Чарли.
В тот вечер, когда я пожелала Датч доброй ночи, он сказал:
– А твоя сестра, похоже, из благородных да важных, да?
– Она в отчаянии. Покинута всеми этими жалкими людьми.
– А ты ее выручишь, и она ничуть не поумнеет.
– Она не хочет. Говорит, это убийство невинной души. Миссис Эмброз вбила ей в голову, будто Мадам Де Босак – воплощение зла. Недавно сказала мне: «Я тебя люблю, Энн, ты моя сестра, но я не пойду на злодейство и молюсь, чтобы ты опомнилась и оставила это занятие».
– Так она станет с нами жить? Или…
– Я сказала, что сама воспитаю ее ребенка.
– Вот как? – Чарли внимательно взглянул на меня.
– Этого не случится. Своего ребенка она мне не отдаст.
– Пфф, – фыркнул Чарли. – Я и говорю – из благородных. Но мы ее переубедим, да?
Только Чарли знал, что Датч моя сестра. Все прочие домочадцы полагали, что миссис Лиллиан Риардон – моя пациентка, которую я знаю со школьных лет. Ну разве Грета что-то подозревала. Как-то сказала Ребекке, что гостья, видать, графских кровей, раз мы носимся с ней, как с яйцом-пашот, завтрак подаю лично я, да еще с розой в хрустальной вазе.
Утекла еще одна неделя, Датч повеселела, даже ездила кататься со мной в ландо, а то сидела у окна в кресле и часами что-то писала в свой дневник. Но склянка с «Лунным средством» так и стояла у ее кровати нетронутой.
– Еще неделя, – сказала я, – и все решится само собой. Тебе не надо будет ломать голову.
– Не напоминай.
– Лили. Пожалуйста. Доверься мне. В этих делах я профессионал.
Она сунула голову под подушку, но я пощекотала ее под ребрами, и она со смехом отшвырнула подушку:
– О, Энн. Помнишь, как мы щекотали нашего Джо?
– Может, когда-нибудь нам удастся снова его пощекотать.
– Он мужчина. Как ты себе это представляешь?