Моя любимая сестра
Часть 37 из 51 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
После этих слов она поворачивает ручки и бесстрашно едет вниз, волосы очаровательно развеваются на ветру. Интересно, что произойдет, если я врежусь в ее колесо по пути вниз? Перевернется ли задняя часть через руль, прокусят ли ее верхние зубы нижнюю губу с той же легкостью, как нож разделяет горячее масло?
* * *
У реки зелени больше, так по-ирландски. Бретт расстроена, что съемочная команда не смогла спуститься за нами.
– Это Марокко, – объявляет она и вдыхает поток свежего воздуха, отчего мне хочется сказать Тале, что я ее не выдам, если она окунет Бретт лицом в мелкую реку и попридержит, пока та не перестанет бороться.
– О, ладно, я это сделаю, – говорит Бретт, когда замечает, как я мечтаю о ее смерти в реке. Тала уже зашла по талию и погрузила канистру, которая жадно набирается, выпуская пузыри.
– Я сама, – парирую я, но Бретт уже отобрала у меня канистру и присоединилась к Тале. Она даже не потрудилась снять кроссовки за пять сотен долларов. Если хочешь понять, у кого недавно появилось много денег, посмотри, как они относятся к дорогим вещам.
Только я собираюсь снять сандалии и присоединиться к ним – доказать Бретт, что я не какая-то принцесса, которая боится намочиться, как карман штанов гудит, а потом начинает звенеть, как пейджер в каком-то богом забытом ресторане сети Cheesecake Factory.
Мои брюки карго сшиты из тонкого шелка и прилипают к влажной коже, как упаковочная пленка к рулону. Телефон застревает в подкладке кармана, и моя рука барахтается в нем, как накрытый простыней кот.
– Черт возьми, – ругается Бретт. – Посмотри, где мы! Забей!
– За тем холмом мобильная вышка, – сообщает Тала.
– Хватит уже, – пыхтит Бретт.
– Это правда. Недалеко от дома есть колодец, но все приходят сюда, чтобы поймать сигнал.
– Я оставила телефон в машине, – хвастается Бретт.
Наконец достаю телефон и открываю почту. Я как будто задала гугл поиск на слова «потеря веса». Попробуйте. Поймете, о чем я. Мой экран – свиток сарказма, хит за хитом, самая большая коллекция жалких оскорблений. «Охотница за целью «прицеливается» в собственную могилу». «New York Times убирает «мемуары» лицемерки Клиффордс из списка бестселлеров, ссылаясь на мошенничество». «Клиффордс украла историю своей жизни», – радостно сообщает Fox News.
– Кто умер, Стеф? – смеется Бретт, откидывает голову назад и мочит волосы.
«Едет Гвен, – написал мне Винс. – Позвони, когда сможешь».
Зачем едет Гвен? Куда едет Гвен? Открываю переписку и пролистываю назад, голова кружится.
13:16: В дверь только что постучал журналист из Daily News. Я сказал, тебя нет. Просто хотел, чтобы ты знала.
13:47: Ладно. В дверь снова стучались. Я не открыл. Но теперь у нашего дома собралась небольшая толпа. Полагаю, у тебя нет сети.
Я тут же ему перезваниваю, но связь снова пропадает. Пишу ответ: «Что происходит? Гвен там? У меня еще долго не будет сети». Нажимаю «Отправить», но сообщение никуда не уходит. Выругиваюсь.
– Мы можем подъехать поближе к вышке? – спрашиваю Талу.
Бретт выжимает волосы и обеспокоенно смотрит на меня.
– Что происходит…
Мы обе замираем с ужасом в глазах, когда слышим зловещее шуршание в кустах. Я в одно мгновение вспоминаю все рассказы Бретт: четырнадцатилетняя девочка была изнасилована и убита четырьмя мужчинами, двенадцатилетняя девочка сбежала от насильника и через девять месяцев родила, молодую маму изнасиловала и истязала целая банда, у нее осталось четыре ребенка. По крайней мере, интернет запомнит меня по-доброму. В наши дни женщине прощается все, если ее убивает мужчина.
Тала, что-то странно скандируя, выбегает из реки ко мне на берег и зверски топает ногами.
– Хэй-хэй. Ху-ху! – кричит она и энергично призывает меня копировать ее странный танец. Но я не могу пошевелиться от страха, что мой мозг может перестать меняться, что мой синапс может перестать крутить эту фривольность: женщине прощается все, если ее убивает мужчина.
– О господи. – Бретт сгибается от смеха, когда нечто похожее на хорька высовывает из кустов свой усатый нос.
– Боже, – расслабляюсь я и, наверное, даже немного разочаровываюсь. – Я подумала обо всех тех женщинах, которых здесь изнасиловали и убили.
Тала, которая счищает гальку с подошв, вдруг замирает.
– Каких женщин здесь изнасиловали и убили?
Бретт, хлюпая, выбирается из воды, платье собралось между ее толстых бедер.
– Может, пойдем уже? По-моему, там, где маленькие животные, всегда есть большие, которые их преследуют.
Я смотрю на телефон. Сообщение Винсу так и не ушло.
– Это всего лишь ласка, – говорит Тала, когда Бретт опускает свою большую задницу на сиденье велосипеда. Мне хочется подойти и разорвать ее платье от лопаток до лодыжек, чтобы убедиться в отсутствии накладок на попу. Все в ней оказалось ложью.
* * *
По пути наверх я наношу Бретт сокрушительное поражение, но она отыгрывается на склоне, хотя мы обе не гоним. Другая сторона холма становится излишне опасной благодаря двум канистрам с водой за спиной, это как нестись по водяной горке с прицепленным к тебе якорем. Несколько раз я от страха хватаюсь за ручки, отчего меня дергает вперед. «Как парадоксально», – самодовольно думаю я, здорово наконец узнать, что Бретт тоже играет в игру. Бретт повысила ставки миссии SPOKE – велосипеды, безусловно, улучшат качество жизни женщин этой деревни, но это не транспорт для побега для четырнадцатилетних девственниц, как она выставила. Но знаете что?
Я ее понимаю. Недостаточно трагично, что парням приходится ехать в большие города, чтобы учиться, работать и познавать жизнь, в то время как безграмотные женщины таскают воду на спинах на третьем триместре. Правда не заставит людей прислушаться, если она не достаточно ужасна.
Недостаточно ужасно, что я выросла одинокой, стесненной. Что мою кожу все критикуют. Я от всего сердца написала об этих чувствах и иногда плакала, когда перечитывала свои слова, а потом передала главы редактору и агенту и получила недвусмысленный ответ: «Слабовато».
Поэтому я подняла ставки, как и Бретт.
Равнина сходит на нет, и я вижу очертания приветствующей нас группы, такой далекой и миниатюрной, что я могла бы поместить ее между большим и указательным пальцами и сжать. Прокручиваю ручки для еще одного поворота, огибая Талу. Бретт у меня на хвосте, и мы несколько секунд едем параллельно, но не симметрично, мчимся в скопление невразумительных вечнозеленых растений.
Самое очевидное – разделиться. Но я точно обеспечу себе победу, если сыграю в труса и, придерживаясь курса, заставлю Бретт объехать.
– Стеф! – Мне кажется, я слышу голос Бретт, но ветер в ушах все заглушает. Кручу ручки, набирая скорость, и непреклонно направляюсь к деревьям. Бретт берет влево, как я и надеялась, чтобы не налететь на деревья. Я без тормозов несусь насквозь, ветка так близко, что иголки царапают руку. Разражаюсь диким хохотом и оглядываюсь проверить, как далеко Бретт. Но она почти не отстает. Догоняет меня, что невозможно, ведь я еду на максимальной скорости. Группа всего в нескольких ярдах от нас, выстроилась в аплодирующую, танцующую финишную линию. Камеры записывают, как она приезжает немного раньше меня. Вскидывает кулак в воздух – мол, победительница.
Мы разворачиваемся и паркуем велосипеды передними колесами туда, откуда приехали.
– Никогда не считала тебя такой бесшабашной, – говорит Бретт, отстегнув ремешок шлема и встряхнув влажными запутанными волосами. Затем перекидывает ногу через руль и с вытянутой рукой подходит ко мне. – Ты почти меня сделала.
– И сделала бы, будь у меня более быстрый велосипед, – отвечаю я, игнорируя ее протянутую руку.
– Стеф, – смеется Бретт, – серьезно.
– Ты была за мной. Я ехала на полной скорости. Как ты могла обогнать меня, если была сзади?
– Не знаю, что и сказать. – Пальцы Бретт застревают в волосах, когда она пытается перекинуть воронье гнездо. После шестнадцати лет ни одна женщина не должна перекидывать волосы. – Значит, ты ехала не на полной скорости. Полная скорость – это очень быстро.
– Я ехала очень быстро.
Бретт вытаскивает из обручального кольца несколько длинных волос и хитро улыбается.
– Ну для тебя да.
Для тебя. Принцесса боится собственной тени. Я слезаю с велосипеда, не поставив его на подножку, и он падает набок, ударяя меня по лодыжкам.
– Стеф, это дорогие велосипеды, – кричит мне вслед Бретт.
А знаете, что еще дорогое? Лавовый камень в гостевой ванной, который Бретт – Бретт а-ля натюрель – испачкала темной краской для волос. О да, блестящая темная грива волос? Не настоящая, но Бретт не рискует ходить в парикмахерскую, чтобы об этом не узнали, поэтому делает все сама. А еще дорогая узорчатая шелковая дорожка в коридоре, на которую Бретт пролила кофе и попыталась очистить с помощью мыла и воды, в итоге избавилась от кофе, но стерла рисунок. А конфетница, принадлежавшая еще бабушке, которую Бретт по пьяни разбила, пытаясь снять обувь? Она была не дорогой. Но бесценной.
Нацеливаю большой палец ноги на подножку велосипеда Бретт и перекидываю ногу через сиденье, намереваясь доказать, что она дала мне развалюху. Я думала, мотор выключен, и совершенно не ожидала, что велосипед рванет еще до того, как мои ноги коснутся педалей. Я инстинктивно усиливаю хватку на ручках и не успеваю ничего понять, как снова несусь к этим деревьям, сердце оказывается между лопаток.
Не знаю, почему я не разворачиваюсь. Это приходит мне в голову позже. Это не происходит так быстро. Хотя время как будто замедляется, когда я ускоряюсь, даруя мне вечность, чтобы сделать другой выбор. Но я все равно решаю ехать прямо на деревья на победившем велосипеде Бретт.
В последний момент я передумываю. Сворачиваю направо, хотя тропинка занята. На моем пути стоит Лайла, неразумная и неподвижная, с канистрой в руке – без сомнений, шла пешком к реке, чтобы написать в Инстаграме, что два часа своей жизни пожила бедной маленькой деревенской девочкой. Она племянница своей тети. Сила столкновения закидывает ее на руль велосипеда, поэтому на мгновение мы становимся одной из тех картин, которые идут в комплекте с рамками на верхнем этаже Bloomingdales. Черно-белая стоковая фотография красивой прогулки мамы с дочкой: девочка, хихикая, едет на руле, а мама с горькой радостью крутит педали. Ведь это и значит быть хорошей мамой, верно? Смаковать свою неудовлетворенность. Нас приняли за родственниц, когда мы приехали в частную больницу района Гелиз, ведь все, кто не белокожий, родственники, согласны? Медсестры и доктора задавались вопросом, почему я не плачу, когда у моей дочери из ушей течет кровь.
Глава 17
Келли, ноябрь 2017 года
– Я в порядке, – говорю Джесси с вежливой изможденной улыбкой, которая стала моей постоянной спутницей после смерти Бретт.
– Думаю, это поможет, – отвечает Джесси, маша кому-то из операторов.
– Нет, правда, – настаиваю я, сердце бьется громче, – мне не нужно это видеть. Я была там. Я помню.
Высота моего голоса прямо поражает окружающих, мне протягивают компактную камеру со стоп-кадром группы облаков, что в тот день низко висели над Марокко. Джесси предложила мне пересмотреть ролик с несчастным случаем, восстановить в памяти перед тем, как обсудим его. Бретт предупреждала о чем-то подобном перед смертью – что исповедальные интервью могут быть физически утомительными. И его мы снимаем последним, но говорим о несчастном случае в настоящем, чтобы сложить историю, которую сочинили продюсеры. Еще Бретт сказала, продюсеры любят задавать вопросы о тех женщинах, которых ты считаешь подругами, чтобы заставить тебя в них усомниться. Иногда даже будут показывать видео, в котором твоя «подруга» бросает на тебя тень, чтобы ты разозлилась и ответила тем же. Но я не слышала, чтобы кому-то приходилось просматривать съемку женщины, которая пытается убить себя, но передумывает и вместо этого переключается на невинного ребенка. Уверена, это впервые для всех участников.
Я пришла к выводу, что «несчастный случай» – как сообщили в прессе и как мы продолжаем это называть – был у Стефани первой попыткой самоубийства, которая провалилась. У меня появились такие подозрения, когда мы вернулись домой и я узнала, что столкновение случилось в один день с выходом отчета The Smoking Gun. Я, как прилежный студент, часами изучала самоубийства через вождение и семейные истории самоубийц. Из мемуаров Стефани – из правдивой части, – я знала, что ее биологическая мать покончила жизнь самоубийством через передозировку. Исследования показывают, что человек склонен к самоубийству, если такое уже случалось с членом его семьи. Затем я наткнулась на другое исследование, показывающее процентную долю автомобильных смертельных случаев, из которых от 1,6 до 5 процентов – суицидные. Точное число рассчитать невозможно, потому что невозможно определить намерение, что является ключевым фактором для тех, кто решил выбрать этот путь. Люди хотят покончить с собой, но не хотят, чтобы их друзья и семьи плохо о них думали.
После смерти Бретт это подозрение превратилось в уверенность. То, что Стефани сделала в Марокко, было лишь пробным прогоном. «Могу ли я пройти через это?» – наверное, спросила она себя перед тем, как нацелилась на Квеллер, которую ошибочно приняла за Лайлу, я в этом уверена. Девочки одного возраста, роста и сложения, в одинаковых оранжевых головных шарфах, и прошлым вечером Стефани вела себя так странно, так агрессивно по отношению к Лайле.
Более того, по дороге в больницу Стефани неоднократно спрашивала, в порядке ли Лайла. Ее ключица взмокла от холодного пота, но лицо было сухим, безупречный макияж каким-то образом сохранился. Это был яркий летний день, слишком солнечный, чтобы ее зрачки выглядели такими расширенными.
Бог знает, на чем она сидела.
* * *
У реки зелени больше, так по-ирландски. Бретт расстроена, что съемочная команда не смогла спуститься за нами.
– Это Марокко, – объявляет она и вдыхает поток свежего воздуха, отчего мне хочется сказать Тале, что я ее не выдам, если она окунет Бретт лицом в мелкую реку и попридержит, пока та не перестанет бороться.
– О, ладно, я это сделаю, – говорит Бретт, когда замечает, как я мечтаю о ее смерти в реке. Тала уже зашла по талию и погрузила канистру, которая жадно набирается, выпуская пузыри.
– Я сама, – парирую я, но Бретт уже отобрала у меня канистру и присоединилась к Тале. Она даже не потрудилась снять кроссовки за пять сотен долларов. Если хочешь понять, у кого недавно появилось много денег, посмотри, как они относятся к дорогим вещам.
Только я собираюсь снять сандалии и присоединиться к ним – доказать Бретт, что я не какая-то принцесса, которая боится намочиться, как карман штанов гудит, а потом начинает звенеть, как пейджер в каком-то богом забытом ресторане сети Cheesecake Factory.
Мои брюки карго сшиты из тонкого шелка и прилипают к влажной коже, как упаковочная пленка к рулону. Телефон застревает в подкладке кармана, и моя рука барахтается в нем, как накрытый простыней кот.
– Черт возьми, – ругается Бретт. – Посмотри, где мы! Забей!
– За тем холмом мобильная вышка, – сообщает Тала.
– Хватит уже, – пыхтит Бретт.
– Это правда. Недалеко от дома есть колодец, но все приходят сюда, чтобы поймать сигнал.
– Я оставила телефон в машине, – хвастается Бретт.
Наконец достаю телефон и открываю почту. Я как будто задала гугл поиск на слова «потеря веса». Попробуйте. Поймете, о чем я. Мой экран – свиток сарказма, хит за хитом, самая большая коллекция жалких оскорблений. «Охотница за целью «прицеливается» в собственную могилу». «New York Times убирает «мемуары» лицемерки Клиффордс из списка бестселлеров, ссылаясь на мошенничество». «Клиффордс украла историю своей жизни», – радостно сообщает Fox News.
– Кто умер, Стеф? – смеется Бретт, откидывает голову назад и мочит волосы.
«Едет Гвен, – написал мне Винс. – Позвони, когда сможешь».
Зачем едет Гвен? Куда едет Гвен? Открываю переписку и пролистываю назад, голова кружится.
13:16: В дверь только что постучал журналист из Daily News. Я сказал, тебя нет. Просто хотел, чтобы ты знала.
13:47: Ладно. В дверь снова стучались. Я не открыл. Но теперь у нашего дома собралась небольшая толпа. Полагаю, у тебя нет сети.
Я тут же ему перезваниваю, но связь снова пропадает. Пишу ответ: «Что происходит? Гвен там? У меня еще долго не будет сети». Нажимаю «Отправить», но сообщение никуда не уходит. Выругиваюсь.
– Мы можем подъехать поближе к вышке? – спрашиваю Талу.
Бретт выжимает волосы и обеспокоенно смотрит на меня.
– Что происходит…
Мы обе замираем с ужасом в глазах, когда слышим зловещее шуршание в кустах. Я в одно мгновение вспоминаю все рассказы Бретт: четырнадцатилетняя девочка была изнасилована и убита четырьмя мужчинами, двенадцатилетняя девочка сбежала от насильника и через девять месяцев родила, молодую маму изнасиловала и истязала целая банда, у нее осталось четыре ребенка. По крайней мере, интернет запомнит меня по-доброму. В наши дни женщине прощается все, если ее убивает мужчина.
Тала, что-то странно скандируя, выбегает из реки ко мне на берег и зверски топает ногами.
– Хэй-хэй. Ху-ху! – кричит она и энергично призывает меня копировать ее странный танец. Но я не могу пошевелиться от страха, что мой мозг может перестать меняться, что мой синапс может перестать крутить эту фривольность: женщине прощается все, если ее убивает мужчина.
– О господи. – Бретт сгибается от смеха, когда нечто похожее на хорька высовывает из кустов свой усатый нос.
– Боже, – расслабляюсь я и, наверное, даже немного разочаровываюсь. – Я подумала обо всех тех женщинах, которых здесь изнасиловали и убили.
Тала, которая счищает гальку с подошв, вдруг замирает.
– Каких женщин здесь изнасиловали и убили?
Бретт, хлюпая, выбирается из воды, платье собралось между ее толстых бедер.
– Может, пойдем уже? По-моему, там, где маленькие животные, всегда есть большие, которые их преследуют.
Я смотрю на телефон. Сообщение Винсу так и не ушло.
– Это всего лишь ласка, – говорит Тала, когда Бретт опускает свою большую задницу на сиденье велосипеда. Мне хочется подойти и разорвать ее платье от лопаток до лодыжек, чтобы убедиться в отсутствии накладок на попу. Все в ней оказалось ложью.
* * *
По пути наверх я наношу Бретт сокрушительное поражение, но она отыгрывается на склоне, хотя мы обе не гоним. Другая сторона холма становится излишне опасной благодаря двум канистрам с водой за спиной, это как нестись по водяной горке с прицепленным к тебе якорем. Несколько раз я от страха хватаюсь за ручки, отчего меня дергает вперед. «Как парадоксально», – самодовольно думаю я, здорово наконец узнать, что Бретт тоже играет в игру. Бретт повысила ставки миссии SPOKE – велосипеды, безусловно, улучшат качество жизни женщин этой деревни, но это не транспорт для побега для четырнадцатилетних девственниц, как она выставила. Но знаете что?
Я ее понимаю. Недостаточно трагично, что парням приходится ехать в большие города, чтобы учиться, работать и познавать жизнь, в то время как безграмотные женщины таскают воду на спинах на третьем триместре. Правда не заставит людей прислушаться, если она не достаточно ужасна.
Недостаточно ужасно, что я выросла одинокой, стесненной. Что мою кожу все критикуют. Я от всего сердца написала об этих чувствах и иногда плакала, когда перечитывала свои слова, а потом передала главы редактору и агенту и получила недвусмысленный ответ: «Слабовато».
Поэтому я подняла ставки, как и Бретт.
Равнина сходит на нет, и я вижу очертания приветствующей нас группы, такой далекой и миниатюрной, что я могла бы поместить ее между большим и указательным пальцами и сжать. Прокручиваю ручки для еще одного поворота, огибая Талу. Бретт у меня на хвосте, и мы несколько секунд едем параллельно, но не симметрично, мчимся в скопление невразумительных вечнозеленых растений.
Самое очевидное – разделиться. Но я точно обеспечу себе победу, если сыграю в труса и, придерживаясь курса, заставлю Бретт объехать.
– Стеф! – Мне кажется, я слышу голос Бретт, но ветер в ушах все заглушает. Кручу ручки, набирая скорость, и непреклонно направляюсь к деревьям. Бретт берет влево, как я и надеялась, чтобы не налететь на деревья. Я без тормозов несусь насквозь, ветка так близко, что иголки царапают руку. Разражаюсь диким хохотом и оглядываюсь проверить, как далеко Бретт. Но она почти не отстает. Догоняет меня, что невозможно, ведь я еду на максимальной скорости. Группа всего в нескольких ярдах от нас, выстроилась в аплодирующую, танцующую финишную линию. Камеры записывают, как она приезжает немного раньше меня. Вскидывает кулак в воздух – мол, победительница.
Мы разворачиваемся и паркуем велосипеды передними колесами туда, откуда приехали.
– Никогда не считала тебя такой бесшабашной, – говорит Бретт, отстегнув ремешок шлема и встряхнув влажными запутанными волосами. Затем перекидывает ногу через руль и с вытянутой рукой подходит ко мне. – Ты почти меня сделала.
– И сделала бы, будь у меня более быстрый велосипед, – отвечаю я, игнорируя ее протянутую руку.
– Стеф, – смеется Бретт, – серьезно.
– Ты была за мной. Я ехала на полной скорости. Как ты могла обогнать меня, если была сзади?
– Не знаю, что и сказать. – Пальцы Бретт застревают в волосах, когда она пытается перекинуть воронье гнездо. После шестнадцати лет ни одна женщина не должна перекидывать волосы. – Значит, ты ехала не на полной скорости. Полная скорость – это очень быстро.
– Я ехала очень быстро.
Бретт вытаскивает из обручального кольца несколько длинных волос и хитро улыбается.
– Ну для тебя да.
Для тебя. Принцесса боится собственной тени. Я слезаю с велосипеда, не поставив его на подножку, и он падает набок, ударяя меня по лодыжкам.
– Стеф, это дорогие велосипеды, – кричит мне вслед Бретт.
А знаете, что еще дорогое? Лавовый камень в гостевой ванной, который Бретт – Бретт а-ля натюрель – испачкала темной краской для волос. О да, блестящая темная грива волос? Не настоящая, но Бретт не рискует ходить в парикмахерскую, чтобы об этом не узнали, поэтому делает все сама. А еще дорогая узорчатая шелковая дорожка в коридоре, на которую Бретт пролила кофе и попыталась очистить с помощью мыла и воды, в итоге избавилась от кофе, но стерла рисунок. А конфетница, принадлежавшая еще бабушке, которую Бретт по пьяни разбила, пытаясь снять обувь? Она была не дорогой. Но бесценной.
Нацеливаю большой палец ноги на подножку велосипеда Бретт и перекидываю ногу через сиденье, намереваясь доказать, что она дала мне развалюху. Я думала, мотор выключен, и совершенно не ожидала, что велосипед рванет еще до того, как мои ноги коснутся педалей. Я инстинктивно усиливаю хватку на ручках и не успеваю ничего понять, как снова несусь к этим деревьям, сердце оказывается между лопаток.
Не знаю, почему я не разворачиваюсь. Это приходит мне в голову позже. Это не происходит так быстро. Хотя время как будто замедляется, когда я ускоряюсь, даруя мне вечность, чтобы сделать другой выбор. Но я все равно решаю ехать прямо на деревья на победившем велосипеде Бретт.
В последний момент я передумываю. Сворачиваю направо, хотя тропинка занята. На моем пути стоит Лайла, неразумная и неподвижная, с канистрой в руке – без сомнений, шла пешком к реке, чтобы написать в Инстаграме, что два часа своей жизни пожила бедной маленькой деревенской девочкой. Она племянница своей тети. Сила столкновения закидывает ее на руль велосипеда, поэтому на мгновение мы становимся одной из тех картин, которые идут в комплекте с рамками на верхнем этаже Bloomingdales. Черно-белая стоковая фотография красивой прогулки мамы с дочкой: девочка, хихикая, едет на руле, а мама с горькой радостью крутит педали. Ведь это и значит быть хорошей мамой, верно? Смаковать свою неудовлетворенность. Нас приняли за родственниц, когда мы приехали в частную больницу района Гелиз, ведь все, кто не белокожий, родственники, согласны? Медсестры и доктора задавались вопросом, почему я не плачу, когда у моей дочери из ушей течет кровь.
Глава 17
Келли, ноябрь 2017 года
– Я в порядке, – говорю Джесси с вежливой изможденной улыбкой, которая стала моей постоянной спутницей после смерти Бретт.
– Думаю, это поможет, – отвечает Джесси, маша кому-то из операторов.
– Нет, правда, – настаиваю я, сердце бьется громче, – мне не нужно это видеть. Я была там. Я помню.
Высота моего голоса прямо поражает окружающих, мне протягивают компактную камеру со стоп-кадром группы облаков, что в тот день низко висели над Марокко. Джесси предложила мне пересмотреть ролик с несчастным случаем, восстановить в памяти перед тем, как обсудим его. Бретт предупреждала о чем-то подобном перед смертью – что исповедальные интервью могут быть физически утомительными. И его мы снимаем последним, но говорим о несчастном случае в настоящем, чтобы сложить историю, которую сочинили продюсеры. Еще Бретт сказала, продюсеры любят задавать вопросы о тех женщинах, которых ты считаешь подругами, чтобы заставить тебя в них усомниться. Иногда даже будут показывать видео, в котором твоя «подруга» бросает на тебя тень, чтобы ты разозлилась и ответила тем же. Но я не слышала, чтобы кому-то приходилось просматривать съемку женщины, которая пытается убить себя, но передумывает и вместо этого переключается на невинного ребенка. Уверена, это впервые для всех участников.
Я пришла к выводу, что «несчастный случай» – как сообщили в прессе и как мы продолжаем это называть – был у Стефани первой попыткой самоубийства, которая провалилась. У меня появились такие подозрения, когда мы вернулись домой и я узнала, что столкновение случилось в один день с выходом отчета The Smoking Gun. Я, как прилежный студент, часами изучала самоубийства через вождение и семейные истории самоубийц. Из мемуаров Стефани – из правдивой части, – я знала, что ее биологическая мать покончила жизнь самоубийством через передозировку. Исследования показывают, что человек склонен к самоубийству, если такое уже случалось с членом его семьи. Затем я наткнулась на другое исследование, показывающее процентную долю автомобильных смертельных случаев, из которых от 1,6 до 5 процентов – суицидные. Точное число рассчитать невозможно, потому что невозможно определить намерение, что является ключевым фактором для тех, кто решил выбрать этот путь. Люди хотят покончить с собой, но не хотят, чтобы их друзья и семьи плохо о них думали.
После смерти Бретт это подозрение превратилось в уверенность. То, что Стефани сделала в Марокко, было лишь пробным прогоном. «Могу ли я пройти через это?» – наверное, спросила она себя перед тем, как нацелилась на Квеллер, которую ошибочно приняла за Лайлу, я в этом уверена. Девочки одного возраста, роста и сложения, в одинаковых оранжевых головных шарфах, и прошлым вечером Стефани вела себя так странно, так агрессивно по отношению к Лайле.
Более того, по дороге в больницу Стефани неоднократно спрашивала, в порядке ли Лайла. Ее ключица взмокла от холодного пота, но лицо было сухим, безупречный макияж каким-то образом сохранился. Это был яркий летний день, слишком солнечный, чтобы ее зрачки выглядели такими расширенными.
Бог знает, на чем она сидела.