Моя любимая половина ночи

Прошло двадцать минут, и только тогда я смогла взять себя в руки и перестать плакать. Пока я всхлипывала, икала и лепетала чушь, Рейд завёл меня внутрь, опустил вместе с собой на диван и обнял меня. Когда он поцеловал меня в макушку, я заплакала только сильнее.

Он здесь. В два часа ночи. Значит, прочёл моё последнее сообщение и сразу же приехал. Значит, он прочёл все мои сообщения, как я и надеялась, так что я не выбрасывала слова в пустоту интернета.

И он не хотел, чтобы я была одна, после всего, что написала в последнем сообщении. Он прочёл то, что я рассказала об Анне, о папе и о поездке домой летом.

Он заставил меня ждать больше месяца, но не собирался продолжать эту пытку дольше, прежде чем сказать мне, что он решил. Облегчение подступало ко мне. Даже если он скажет, что эти чувства в прошлом, я хотя бы буду знать.

Я села, осторожно выбралась из его рук и вытерла лицо краем футболки. Когда я опустила её, то поняла, что сверкнула грудью перед Рейдом. Он моргнул, глядя на меня с долей ошеломления.

— Ой. Прости.

Он хитро улыбнулся, и бомбы чередой взорвались у меня в животе.

— Красного шёлка нет.

— Я надеялась, что ты запомнил эту деталь.

Улыбка медленно стала печальной, но, благо, всё ещё любящей, и он заправил мои спутанные пряди за ухо.

— На те сообщения можно было ответить по поводу многого, но после того, что ты прислала этой ночью, я должен был приехать.

Шанс. Он дал его мне, и я не хотела всё испортить. Да, было проще написать всё на компьютере и нажать ОТПРАВИТЬ, но важное случалось, когда он сидел рядом со мной, опустив ладонь мне на колено.

Голос Анны зазвенел в ушах: «Если бы Рейд был тут, что бы ты хотела ему рассказать?».

Рейд был тут.

— Я очень скучала, — просто сказала я.

Лёгкое начало. Я продвигалась понемногу.

Я смотрела с замиранием сердца на его рот, его язык скользнул по нижней губе.

— И я скучал.

Мне нужен был воздух, и я перевела взгляд на остальное его лицо. Зарос щетиной, глаза казались пустыми, словно он долго бегал без воды. Я невольно прижала ладонь к его щеке.

— Да?

Он кивнул.

— Я чуть не позвонил тебе раз пятьсот.

— Даже хорошо, что не позвонил. Я… у меня была работа.

— Ага, — его взгляд метался между моими глазами в попытке прочесть меня. Он нахмурился. — Ты в порядке, Миллс?

Я покачала головой, подбородок задрожал.

— Не совсем.

Он встревоженно сдвинул брови, а я заплакала снова. Что со мной? Казалось, плотину прорвало, и я была бесконечным потоком слёз. Я боролась с нарастающим чувством стыда, и реакция Рейда помогла: он не испугался слёз, шмыганья и всхлипов.

— Но я рада, что ты здесь, — сказала я, всхлипнув. — Очень-очень рада. Я даже не могу передать, как скучала по тебе. Я…

— Милли. Милая, — он пытался успокоить меня, прижал ладонь к моей шее. — Я рядом.

Когда я снова захлебнулась в рыданиях, он склонился, обхватил моё лицо руками и накрыл мои губы своими.

Не знаю, как он захотел поцеловать мой красный опухший рот именно сейчас, но он хотел и делал это с таким рвением и облегчением, что у меня тут же закружилась голова. Мои руки обвили его шею, ноги забрались на его колени, и хватило его тихого стона в мой рот, чтобы я стала раскачиваться на нём, а он — двигаться со мной. Его футболка пропала, потом моя.

Вдруг я отодвинулась, прижала ладонь к его груди, когда он стал поцелуями спускаться по моей голой шее к ключицам.

— Постой, — я сглотнула, тяжело дыша. Он перевёл взгляд с моей груди на моё лицо, выглядел таким же одурманенным, как и я. — Мне нужно знать, что ты меня услышал.

Он замер и внимательно слушал:

— Хорошо.

— Прости за то, что я сделала, — сказала я и ждала, что он склонит голову. — И я стараюсь быть честнее.

Он снова кивнул и прошептал:


— Я услышал тебя. Обещаешь, что дашь мне знать, как тебе помочь?

Я ощущала себя тряпкой, размокающей в тёплой воде. Я была свободна.

— Так и сделаю.

Рейд склонился, желая продолжить то, что мы начали, но в голове всплыла последняя подсказка Анны.

— И я не могу делать это, — я указала туда, где мы были прижаты друг к другу, — без понимания…

Он с улыбкой прижался к моим губам в долгом сладком поцелуе.

— Это твоё условие? Верность?

Я кивнула, подавляя желание пошутить о подписании отказа, и что моя вагина станет недоступной для остальных.

— Я люблю тебя. И я пытаюсь лучше выражать, что я хочу и в чём нуждаюсь.

Он торжественно кивнул, глаза игриво сияли, отчего я с трудом подавила хмурый взгляд.

— Я не пытаюсь тебя дразнить, — он поцеловал меня снова. — Просто очень мило видеть тебя такой.

Я закрыла глаза, рыча:

— Это смущает.

— Я с тобой, Миллс. Я верен тебе, — он облизнул губы, и мой пульс резко участился до тысячи ударов в минуту. — И я тоже этого хочу.

— Ладно, — выдохнула я. — Это радует.

Его дыхание скользнуло по моей шее прежде, чем он поцеловал меня.

— Я тоже тебя люблю, — он подчёркивал каждое слово поцелуем на моём горле. — Всю тебя. Смешную, спокойную, резкую, язвительную, и даже эту сторону, — он поцеловал моё плечо. — Кроткую сторону, — его ладони прижались к моей талии. — И мне нравится, что я получу всю тебя.

Я с усмешкой спросила:

— Так ты хочешь всю меня на диване? Или лучше в кровати?

Рейд рассмеялся, и этот звук собрал всё осколки души, что остались в гостиной за этот месяц без него. Он встал со мной на руках и чмокнул меня в кончик носа.

— В этом вся ты.



ЭПИЛОГ



Милли



Ужин папы остался недоеденным на столике у телевизора перед его диваном. Он уже спал, но я не пыталась его передвинуть. Во-первых, я не смогла бы поднять его сама, даже если бы хотела (одной из ночей я попыталась, когда он упал, а моя спина болела уже две недели). Во-вторых, потому что он лучше спал сидя. По крайней мере, пока.

Ему было непросто восстановиться после имплантации стимуляторов. И у него были два артродеза позвонков, которые и доставляли больший дискомфорт. Мы не хотели сильно надеяться — операция прошла недавно, и он всё ещё принимал много лекарств — но пока казалось, что стимуляторы работают. Его самочувствие улучшилось по сравнению с моим прошлым визитом.

Аванс за мою книгу помог оплатить сиделку, что оставалась с папой ночью. Я же могла вернуться в дом, который сняла на месяц, и прийти в себя после дня суеты, тревог и исполнения роли дочери в лучшем своём воплощении. Уязвимость папы в этот раз действовала на меня иначе. Может, мне помогала поддержка Рейда. Может, то, что я видела девочек Элли, и какой счастливой была её семья, и что она тоже могла на меня немного положиться. Однако дома оказалась не так уж и страшно. Конечно, был стресс, но было крайне приятно чувствовать, что я делала то, в чём сейчас нуждается моя семья.

В полдвенадцатого я передала информацию сиделке Деборе — сколько папа съел, что за лекарства принял, сколько прошёл за день и прочие важные детали — и ушла. Оставаться с ним на весь день изматывало не физически, а эмоционально. Казалось, мои ноги сковал бетон.

Ко мне пришло понимание, что у нас не осталось десятков лет с папой. Это время чуть не ускользнуло от меня.

Я быстро приехала к съёмному дому и, войдя внутрь, ощутила сильный запах чеснока, лосося и… серы?

Я бросила сумку в гостиной, прошла в маленькую столовую, где на столе уже разложена Монополия.

Моя улыбка увяла.

— Издеваетесь? — спросила я.

Три пары глаз посмотрели на меня, расплылись три широкие улыбки.

— Да ладно тебе, — отозвался Алекс. — Мы тут с вами почти неделю, но ни разу в неё не сыграли. Нам надоело играть в «Pegs and Jokers».