Мои Белые Боги

Получив в ответ тишину, она выскочила из спальни, ходила по гостиной и громко отчитывала подопечную: – Сколько можно молчать?! Понятно, тяжелое испытание! Надо ходить, слышишь, надо расхаживаться. Надо вставать и жить. Отнимаешь моё время капризами, здоровая же уже.

Привычные средства воздействия – ласка и угроза не действовали, оттого властная Гелла нервничала, не понимала, как помочь и чтобы успокоиться, прижимистая с таким ресурсом как время сиделка переключилась на кройку и шитье. В гостиной установили швейный стол. Саша подняла безразличный взгляд на знакомую стену. Все изученные точки и линии на месте. Понимая болезненность своего состояния в такие моменты когда до нее пытались докричаться ей хотелось плакать. И пусть со слезами выйдет пустота, холод и безразличие. А впрочем, все равно и спать снова хочется.

….

В спальне кто-то находился, и кто-то недавно говорил. Сказанное полушепотом вибрировало в каменных стенах. Вырвавшись из кошмаров, где черная жижа бесконечно долго затягивала ее на дно, а в перерывах аморфные существа окружили, оплели, уселись на плечи и гнусно и одновременно задорно похихикивали, Саша прислушалась.

– Гелла говорит, она так ничего и не ела и не сказала ни слова, – шепнула Илия, сочувствующе вздохнула и положила руку на плечо Гриса.

– Мы думали, что спасли ее, а теперь вынуждены смотреть, как она медленно тает, – ответил Грис с жалостью глядя на ослабшую, изможденную девушку с бесконечно далекой Земли.

Илия скатилась вниз, к ногам драгэти, поцеловала его руку и ласково сказала: – Не терзайся мой любимый господин, влей в нее жизнь теми ниточками…

– Не начинай снова. Нельзя использовать те ниточки против воли человека. Тогда она была без сознания и умирала, теперь сама не хочет жить.

– Так много изменилось в укреплении, – шепнула Илия, – люди удивлены: человек в одиночку смог победить трёх мори. Это чудо. Ваши боги полюбили людей и стали нашими богами, да будут благословенны их ветра удачи. У людей появилась надежда. Это бесценно, это будущее!

– Кажется, она проснулась. Саша, Саша, – звал бархатный голос Гриса, увлекаемую в безликую пучину сна победительницу трех мориспен.

В этот раз сон был глубокий, освежающий и, открыв глаза на хорошо изученный каменный блок, Саша равнодушно подумала, что умирает.

– И вовсе не страшно и не больно, только может остаться…как-то не хочется пока.

На просторной кровати во время болезни Саша спала исключительно отвернувшись к стене. У противоположной стены на каменном диванчике, покрытом синим матрасом из водорослей сидя спала Гелла. Спала она, скрестив руки на груди, и, думается перед отходом ко сну хмурилась, глядя на спящую Сашку, на ее безразличие и не послушание. Вылитая Фрекен Бок, не терпящая отступлений от утвержденных внутренней цензуры ценностей. Не то, чтобы она – плохой человек, вовсе нет. Замечательный человек, еще и ярый консерватор. Во сне у нее милое лицо. Оказывается, чтобы стать приятным человек нужно расслабиться.

Саша села на край кровати, дождалась пока перестанет кружиться голова, по глоточку не спеша и растирая ножки, выпила сладкий отвар из ягод. Привкус непривычный, но приятный. За одиннадцать дней лежания ноги словно и забыли, как ходить. Голова чуть кружилась при каждом шаге, но не так сильно, чтобы будить уставшую за день Геллу. Входная дверь в гостиной закрыта. Всё осталось таким же, как было в ночь похищения. Мориспен проследили за собирающими травы и мох бангки и тайком проникли в укрепление. При этом погибли три человека, в том числе тот юноша-дозорный и трое женщин-бангки. Хала лежит в маленьком госпитале на уровне, где живет ее народность и не приходит в сознание. Ее глубокий сон вряд ли когда-нибудь закончится, слишком серьезные раны.

– Надо обязательно навестить, ведь она – первая кого я встретила в этом мире, помогала мне, учила языку. Может все-таки случится маленькое чудо, может драгэти смогут вырвать целительницу из царства сна и залечить раны, – подумала Саша и открыла дверь в ванную комнату, где теплая вода и мягкая губка из водорослей смывали новые, засохшие капельки липкой жижи с неузнаваемого Сашиного тела. На правом бедре синяк, на левом колене желтый синяк, на руках и животе такая же «живопись». Застыв под душем она притянула левую руку. Мизинец перевязан материалом бежевого цвета, закреплен мягкой, широкой повязкой у самого основания. Вздрогнувшими пальцами Саша развязала повязку и подумала, что это ужасно. Просто ужасно выглядит оставшийся на месте прелестного пальчика обрубок. Долгожданные слезы смешивались с теплой водой и если и приносили облегчение, то совсем не такое сильное, на какое можно было бы надеяться. Испытания меняют нас безвозвратно, сама жизнь неотвратимо меняет нас вызывая совсем разные чувства – у кого-то сострадание, у кого-то желание защищаться и больше никогда не пережить подобное испытание перерастает в озлобленность. Как остаться человеком в нечеловечески-жестоком мире? Как не зачерстветь? Не закрыться безразличием, за работой, осуждением, не огрубеть до жестокости, остаться здесь и не стать частью этого круговорота? Обратный путь до постели величием подвига можно сравнить с путешествием Колумба. Кружилась голова и троекратно усилилась боль в пальце. Саше не спалось, она думала о том, как можно жить с таким ужасным пальцем, что она теперь может делать, как прежде, а что не может. Пусть откушенная часть мизинца мала по сравнению с телом, это «тоже я». Тоже моё!

– Переварит мой мизинчик и выкакает. Надеюсь, ноготь вопьется ему в кишки!..Ан нет, не вопьется. Я же его грохнула, – злорадно подумала Сашка, и едва дрогнувшие уголки губ означали улыбку.

Так прошло около двух часов плодотворных раздумий с активным участием воображения. Левый мизинец выполняет не так уж много функций, без его участия можно шить, кроить, готовить, есть, мыться, можно делать почти всё, что делала раньше. И кинжалы метать тоже можно. Мизинец на левой руке это как пятое запасное колесо в левом ряду и если искать позитивные моменты, то хорошо, что мориспен откусили не правый указательный палец. Отрицательного, правда, тоже хватает: нельзя полноценно работать на клавиатуре, Сашка печатала левым мизинцем. Ни одним только левым мизинцем, конечно же нет, но активно использовала его при печати, нельзя будет в моменты задумчивости стучать большим пальцем по мизинцу, нельзя будет сделать маникюр. Не получится оттопырить мизинец. Гармония двух ручек нарушена. Раздумье прервал звук открывающейся двери в гостиной, и скоро в спальню заглянула копна дивных вьющихся волос вместе со своей хозяйкой.

– Оооо, – необычайно ласково, как тянут при виде маленьких, умилительных котят, протянула Эльна и добавила, – Заходите, она проснулась.

– Проходной двор какой-то, – подумала Саша и спрятала искалеченный палец под одеяло.

В спальню вошли Эльна, Перекоос и Отика. Все приветливо улыбаются.

– Видимо я сделала что-то хорошее и пока не знаю об этом. С чего это все так подобрели или это из разряда: ни хороший, ни плохой, просто бедненький больной?

И тут Отика прервал молчание: – Милая сэвилья, мы переживали за тебя, видят боги. Посмотри ясными глазами.

– Ты стала героем, – восторженно перебила Эльна, – люди воо…как там правильно: воодушевлены. Такого не бывало: одна сэвилья справилась с тремя мори. Если так смог один человек, то сможет и другой человек. Мори безупречны, неуязвимы. Так все считали. Только вестники справятся. Так думали…словно тень спала с нас, – не сумев подобрать слова к безмерному восторгу, Эльна замолчала. Ее серые глаза сверкали от счастья, от чувства освобождения и неведомой раньше легкости.

На этом сюрпризы не закончились. Отика вдруг признался: – Вестники решили не называть тебя ясной, ведь главный признак ясной – вестническая кровь, хотя кое-кто считает: признаки будут проявляться и чаще и сильнее и всё же прошлая жизнь есть прошлая жизнь. А ты сама что-нибудь помнишь о прошлой жизни? Я бы хотел помнить эту жизнь, потому что родиться вестником – это лучшее, что могло случиться в мирах. Я буду тайком называть тебя ясненькая. Хорошо? А…но на драконах лучше не летать и даже на Буром. Ты чем-то расстроена?

Саша кивнула.

– Расскажи. Мы постараемся помочь, – дружелюбно предложила Эльна, и остальные закивали в знак согласия. Интересно, она говорит искренне или искусно подстраивается под общее настроение.

– Они отрубили мне палец, – наконец прошептала Саша, застывшим в ожидании гостям. Перекоос громко выдохнул и сказал: – Хвала богам, я думал что-то серьезное случилось. В остальном же всё целое, подумаешь палец! Еще девять осталось, – осекся риспиец под гневным взглядом любимой женщины.

– Это у тебя новый отрастет, а у людей – нет. Ступай-ка ты лучше поешь, с сочувствием у тебя не складывается.

Перекоос взглядом поискал поддержки у Отики и даже Саши и принял верное решение отступить к выходу: – Хорошо. Ладно. Всё для тебя: пойду, перекушу, если будет нужна помощь – зовите.

– Иди, иди, – мягко подтрунил Отика.

Эльна погладила одеяло, словно это была Сашина рука и с сочувствием сказала: – Палец – это больно и…да, не переживай. Красота осталась при тебе.

– И что люди рады моему возвращению? – осторожно спросила Саша.

– О, это надо было видеть, когда вестники рассказывали, как одна сэвилья смогла справиться с тремя мориспен многие сначала не верили, стояли и думали: – Что такое они говорят? Разве это может быть правдой? А оказывается возможно и когда думаешь, что возможно оно как бы становится возможно и чуть-чуть сбывается. Кто-то плакал от счастья: мы больше не ничтожество, ни еда в клетке, мы можем драться. Я чувствую себя свободной, – вырвалось у Эльны. Смутившись собственной откровенности, она весело добавила: – Покормим Сашу. Лежи, лежи. Сейчас, – и Эльна бегом бросилась в гостиную, словно счет шел на секунды, и вернулась с похлебкой и вялеными червяками. Отика успел шепнуть еще более щекотливую подробность нынешней ситуации: – Я знаю, откуда ты! Все вестники поняли. И мориспен тоже догадались, когда поймали тех двоих. Так просто они не решились бы на похищение. Я надеюсь, боги еще кого-нибудь в помощь закинут, – и громко добавил, – три ложки! Ты сегодня что-нибудь ела, ясненькая?

Нет. Она не ела и покорно открывала рот поднесенной ложке с чудным бульоном из терпуга. Чудесно, что все так благодушно настроены, только не выйдет ли это все боком. Очень плохая «затея» стать источником чужих ожиданий. Вот они будут смотреть на Сашу и каждый раз вспоминать об ожиданиях, а может и винить ее в том, что ожидания оказались пустыми и спрашивать: – Ну когда же придёт помощь?

На Эльне одета выменянная красная юбка и белая блуза с цельнокроеными рукавами. Рыжая красавица заботливо подложила под Сашину спину подушки и дула на невероятно вкусную уху, которую в укреплении подают детям, больным и «по праздникам».

– Мы нашили…как ты называла: подушки. Синие. Набили мхом, сушеными травами, опилками. Получилось очень хорошо.

Странно чувствовать ее заботу. Непривычно и самой Эльне, которая то и дело смущенно улыбается и отводит взгляд.


– Не надо обиду держать, – шепнула Эльна, опустила глаза в пол и нервно потрепала пояс.

– Люди умеют прощать, – искренне шепнула в ответ Саша и заметила на красном поясе юбки знакомую брошь-серьгу.

– О! Я нашла ее при входе и решила прибрать, чтобы вернуть новой хозяйке. Вот, – она положила брошь на кровать и совсем смутилась. Так уж непривычна доброта к бывшей «сопернице».

– Спасибо. Ступай. Мы немного поговорим с Отикой, а потом еще посплю. Силы возвращаются медленно.

Эльна подобрала юбку и посуду, на прощание обернулась, кивнула и ушла. Саша опустила подушку пониже, закрыла глаза и потребовала: – Расскажи всё, что случилось до и после моего исчезновения. Говори. Старайся не пропустить ни одной детали, даже на твой взгляд мелочи. Жизнь сплетена из них, из мелочей. Предатель где-то совсем близко: сначала постарался подставить, потом решил избавиться.

– О чем ты? – удивился Отика.

– Неужели последнее было сказано вслух. Промах, – подумала Саша и вальяжно пояснила: – Не важно. Говори.

Учтивый Отика сделал вид, что не предал значения услышанным словам, но сделал это так, чтобы было понятно: пометку о каком-то там предателе сделал и при удобном случае обязательно уточнит, о чем шла речь.

Итак, в ночь похищения не спалось Гелле. Из ее практичной головки никак не шел «побег» новенькой сэвильи на рыбалку, да еще в компании мужчин. Целый трудодень пропал. Гелла пришла узнать насколько серьезно Саша настроена на работу, и если уж так ей хочется заниматься рыбой, то на кухне есть местечко чистильщицы рыб и червяков. Гелла – спасительница приходила пригрозить, а нашла тело дозорного и раненую Халу.

– Бедняжка. Добрались все-таки до нее. Сначала Мураша, потом Хала. Надо было серьезней отнестись к ее словам и потребовать принести тот загадочный предмет, который уже и не найти если только случится чудо и травница откроет глаза, – с сожалением подумала Саша и решила не прерывать Отику вопросами.

Гелла подняла тревогу: зажгла красный мигающий сигнал на доске и скоро вестники были у дверей Сашиного жилища и так же скоро развернулись поиски. Ночью в лес было разрешено войти мужчинам под командованием одного вестника или риспийца и только недалеко от каменной площади первого уровня. Не боящиеся летать на досках люди также участвовали в поисках, но таких набралось немного. Человек двадцать. Как бы сказали на Земле, к проблемам отсутствия воли, опыта добавилось общее слабое развитие координации. Другими словами людям в укреплении сложно управлять досками.

– Но другим людям, – многозначительно намекнул с улыбкой Отика, подразумевая детей, – это со временем будет удаваться с легкостью.

Драгэти отправили «духов» проверить ближайшие выходы из укрепления. Так были найдены тела двух дозорных и в проходе тела погибших бангки. Возле последних были найдены купуары. Купуары, со слов и жестов Отики, это что-то вроде прозрачных ампул, емкостью примерно двадцать миллилитров. В таких емкостях бангки хранят очень сильнодействующие составы, в том числе содержащие наркотическое каи. В голосе Отики промелькнул холодок и пазл сошелся. Дело не в том, что мориспен напоили бангки наркотическим каи, позволив принять смерть с улыбкой.

– Бангки готовили смеси, которыми мориспен опаивали людей перед смертью, поэтому люди и недолюбливают их. Пособники ада!

– Нууу, – с легким осуждением протянул поздний гость, – они выполняли приказы, не равняй этот мир на свой. Тут господствует мрак и жестокость на уровне – так бывает. Больно, надо терпеть. Бангки изготовили много смесей, регулирующих жизнь людей. У них были свои люди для опытов по увеличению рождаемости, уменьшению объемов потребляемой пищи, избавлению от зрения. Слепых можно было не охранять и…, – осекся Отика взглянув в округлившиеся от ужаса Сашины глаза.

– Почему вы позволили им жить в укреплении?



В ответ на этот вопрос Отика оглянулся на начавшую похрапывать сиделку, с наставническим видом подернул бровь и, судя по ровному тону, выдал многажды отработанную речь:

– Бангки – такая же жертва мориспен, как все люди. Прежде чем обвинять, хорошо бы узнать историю этого народа, отличающегося от всех остальных людей настолько, что не могут иметь общего потомства. Бангки не каннибалы и были выведены путем соединения с некими животными, по описанию травоядными, небольшим ростом. Передвигалось животное и на двух лапах и на четырех, было слеповато и много времени проводило в спячке, накапливая в теле полезные вещества. Это животное на Горыянцы не водится. Один из множества экспериментов. К сожалению, опыты над людьми – ладно над собой – были делом привычным. От животного бангки унаследовали не те качества, которые хотелось бы экспериментаторам. Но зато получились покорными, сообразительными и не вкусными.

– Редкая смесь, – заметила Саша, которую накрыло жгучим недоумением так что она едва не выпалила: – Ну не дурак ли?

Вестники – хорошие, умные, стараются никого не обидеть. Такие правильные, что еще пару стаканов вестничества и ванили и будет приторно. А вдруг в этом и кроется неочевидная причина ее перемещения в Горыянцы. И дело не в прошлой жизни, о которой к слову ничего не помнится, а в человеческой подлости. Вестникам будто бы не хватает знаний о подлости, как о самом реальном, пусть и неприятном качестве человеческой натуры. На общем фоне дружелюбности подозрительность Аорона Уэарза выглядит разумной. Саша столкнулась с подлостью отчима, Джен и немецкий рыбак вполне возможно тоже столкнулись с предательством близких. Вот таких опытных и закинуло в этот мирок в целях просвещения.

Саша поджала под себя ноги и с улыбкой взглянула на Отику. Скачок эмоций благоприятно сказался на настроении девушки, холодная бездна безразличия и отрешенности вкупе с рисунком на каменном блоке уже казались болезненным и чуждым состоянием.

– Почему ты улыбаешься? – озадаченно спросил Отика.

– Потому что всё невесело, а очень– очень грустно, дорогой Отика. А когда дела идут настолько грустно обязательно нужно улыбаться. Это помогает.

– Ага, – неопределенно заметил он и продолжил рассказ. Опираясь на скорость передвижения мориспен, вестники вели поиски с воздуха и «духами» снизу, в лесу. Но на двух драгэти всего четыре глаза, а лес большой: много деревьев, много мест где можно спрятаться. «Духи» двигались по лесу в образе огромных, светящихся шаров и последовательно, тщательнейшим образом осматривали территорию по предполагаемому пути похитителей. Искали любой след, любую подсказку. Когда стало понятно, что времени прошло слишком много, поиски передвинулись на запад и к болотам. Поиски в этих направлениях продолжались бы до рассвета, когда некоторые вестники заметили Бурого и новых, не здешних драконов. Тогда на выручку малышу спешили не только его ворчливые соседи, но и вестники. Они-то и заметили падение Саши и самого Бурого, которому позже пришлось лечить изломанную грудину. Помощь была близко. Но найти Сашу помог именно разбитый браслет.

– А потом нашлись тушки мориспен. Хороше же ты их отделала. Грис специально собрал всех людей и рассказал о твоем подвиге и сам не ожидал такого эффекта. В некоторых переходах, люди сами навели порядок, стали охотней выходить на тренировки и охоту. Сэвильи просятся к оружию. И в целом люди повеселей стали, поживей. Кажется, они только сейчас проснулись после долгого, болезненного сна. Сам я склонен думать: изменения давно назревали, а этот случай подтолкнул их в нужном направлении, что не умаляет твои заслуг. На первом уровне стало приятно находиться, надо создать какое-нибудь развлечение, поддержать настрой. И всё же скажи, ты подозреваешь кого-то конкретно или просто строишь догадки о предателе внутри укрепления?

Саша пристально взглянула на вестника и точно не хотела, чтобы взгляд получился подозрительный, но он получился именно таким.

– Меня? – удивился Отика.

– Нет. Конечно же, нет. У тебя алиби. Просто не ковыряйся в моих словах и не болтай лишнего. Спасибо, дорогой Отика, за рассказ и приятную компанию, а теперь я хотела бы поспать. Там кто-нибудь есть у дверей?

– Двое дозорных и вестник. Тебя решено беречь, как символ возрождения человечества и прихода скорой подмоги, дай-то боги. Видишь, с меня слетел природный скепсис.

– Скепсис природный, – устало протянула Саша и проводила вестника улыбкой, – не могу переработать эти два слова.

Уже у двери Отика обернулся, помедлил, раздумывая над тем, стоит ли говорить и всё-таки сказал: – Я понял, о чем мог говорить в кульките. Надеюсь, мои опасения не оправдаются, – и вышел.

– Я тоже, – чуть помедлив, ответила в пустоту Саша.

………

– Что? Неужели? Опять? Опять кто-то находится в моей спальне и при этом очень близко и дышит в лицо. Если никуда не тащат и ничего не откусывают, значит, свои и надо бы вспомнить правило: очевидное не очевидно. То, что очевидно для меня совсем не очевидно для дозорных возле моего жилища. Проходной двор какой-то. Так и скажу: если ко мне кто-то приходит с супом, с добрыми пожеланиями, рекомендациями, подарками, с призывами встать и идти – неважно – пожалуйста, будьте так любезны поставить меня в известность. Да, да, нужно постучать и сказать:

– Саша, к тебе гости, – и тогда Саша будет просто счастлива тому простому обстоятельству, что не нужно гадать, кто сейчас лежит напротив и дышит, и надеяться, что это всё-таки не мориспен. Этим обязательно нужно заняться. Саша открыла глаза и с облегчением выдохнула. На боку, подперев щеку кулаком развалился рыжий драгэти. Не то чтобы прямо развалился, как «звезда» на кровати, а развалился, потому что быть его тут не должно. А он был, и по-мальчишески озорно улыбались карие глаза. Саша успела испугаться, поэтому разозлилась на эту выходку и отвернулась на другой бок к любимому каменному блоку. Под легкое шуршание одеяла Аорон Уэарз как был отзеркалил и в точно такой же позе заслонил хорошо изученный блок. Под обольстительную улыбку он выдохнул, с нежностью смотрел на сонную хозяйку кровати и шепнул: – Доброе утро, – хотя если быть придирчивым утро еще не наступило. Саша не успела отойти от неприятного, просыпающего чувства опасности и за навязчивость отвесила драгэти пощечину. Не настоящую, конечно, пощечину, а зрительную пощечину. Спасителям не дают пощечин. Это было бы не правильно. Он имеет моральное правило ожидать к себе особого отношения. Желая донести до спасителя как ей неловко от его неожиданного визита, девушка повернулась на спину и закрыла глаза, однозначно давая понять, что не настроена на разговор. В конце концов, вежливые спасители не прыгают в койку! Чего он явился?

Безотказный способ убежать от мира просто закрыв глаза, дал осечку. За закрытыми веками забрюзжал свет и над Сашей завис Аорон и сказа короткое «привет».

– Тебе не кажется, что грубо появляться вот так, посреди ночи в кровати, – отчитала Саша и открыла глаза.