Мое имя — Вендетта!
Часть 43 из 46 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Лена, ответь мне, пожалуйста…
— Уходи, Синицин, — ответила я. Видеть мне его действительно не хотелось. Все эмоции будто заморозились, сейчас мне было все равно, что он думает, что он чувствует, переживает за меня или нет. Но то ли я забыла за это время каким упрямым может быть мой муж, то ли наивно посчитала, что моих слов будет достаточно. Не достаточно, поняла я тогда, когда он принялся настойчиво стучать в дверь.
— Открой мне, слышишь! Я чувствую, что тебе плохо!
Усмехнулась и, завернувшись в полотенце, открыла дверь в душевую комнату. Не учла одного — что станет снова дурно, пока шла открывать, поэтому получилось так, что Синицин поймал меня почти что в полете к полу.
— Лен, ну, что ты творишь? — простонал он, придерживая меня одной рукой, а второй держась за косяк двери. Меня неожиданно пробрал смех, так комично выглядела вся эта ситуация — я слабая после болезни, пытаюсь удержаться за него, а он сам только еле встал на ноги и держится за что пришлось. Два инвалида.
Антон, глядя на то, как я смеюсь, несмело улыбнулся и окинул меня теплым взглядом, в котором сквозила нежность. Я резко перестала смеяться.
— Мне уже лучше, отпусти, — пробормотала я и отвела взгляд. Антон тяжело вздохнул и нехотя меня отпустил. Но не ушел, продолжая пристально на меня смотреть.
— Может, уйдешь? — предложила я, особо не рассчитывая на результат.
— Нет.
Ну, нет, так нет. Стесняться я точно не собираюсь, я его сюда не приглашала. Отвернувшись, прошла к банным халатам, что висели в комнате, сняла полотенце и еще раз решила вытереться насухо.
Антон как-то судорожно вздохнул, а я улыбнулась. Предлагала же уйти.
— Нам надо поговорить.
Я обернулась и окинула мужа взглядом. Стоял напряженный, глазами поедая мою фигуру и было видно, что ему вовсе не до разговоров.
— Нет, — коротко ответила я, тем временем накинув халат, на разгоряченное после душа тело.
— Так и будем общаться?
— Так и будем, — утвердительно кивнула я, — Правда, есть второй вариант, ты даешь мне развод, и мы расходимся, как в море корабли.
— Никакого развода не будет! — рявкнул он и развернувшись ушел, перед этим шарахнув дверью, так, что я вздрогнула.
После водных процедур неожиданно пришел аппетит. И я решила спуститься на кухню и приготовить, что-нибудь поесть. Продуктами Влад запасался всегда, а вот то, что мой дражайший муженек не удосужился что-то приготовить, я не сомневалась.
Мой энтузиазм слегка поубавился, как только я зашла на кухню и обнаружила там Антона. Он стоял возле открытой форточки и курил, в левой руке поблескивала серебряным набалдашником трость, с которой он теперь не расставался. Сможет ли он без нее когда-нибудь обходиться? Первым желанием, конечно, было развернуться и уйти к себе в комнату. Но я, упрямо подняв подбородок, прошла к холодильнику, с целью провести там основательную ревизию. Углубившись в его недрах, я не заметила движения и только почувствовала, как сильные и горячие руки Антона прижимают меня спиной к его мощному телу. Устало вздохнула и захлопнула холодильник.
— Может, все-таки оставишь меня в покое, Синицин?
— Не злись, родная, — прохрипел Антон, уткнувшись мне в шею, — Я не верю в твои слова. Не любишь? Это ложь. Если бы не любила, не дрожала бы в моих руках…
С легкой паникой, я почувствовала, как его рука забралась мне под халат, поднимая его и в следующую секунду, отодвинув мои трусики, принялась ласкать меня. Черт! Вырываться желания не было вовсе! Я судорожно вздохнула, Антон, тем временем, не медлил и вот уже вторая рука легко сжала мою грудь. Не сдержав стона, я инстинктивно прижалась к нему теснее.
Он резко развернул меня к себе, распахнул халат и взял в рот напрягшийся сосок. Волна резкого наслаждения пронзила меня и когда его вторая рука вернулась к моему лону, я закричала.
— Вот так, девочка моя, — хрипло пробормотал Антон, — Кричи, я хочу слышать…
И черт бы побрал моего муженька, потому что его слова, произнесенные хриплым от желания голосом, возбуждали сильнее ласк.
Он мучил меня долго, переходя от груди к не менее чувствительной шее, от шеи к животу, ни на секунду не оставляя меня. Настолько долго, что ноги подкосились и я была готова умолять его, чтобы прекратил мучить, чтобы, наконец, дал то, что так жаждало мое тело. Но, видимо, Антон и сам был на грани. Он стонал вместе со мной, глаза горели еле сдерживаемым желанием.
До кровати мы не дошли. Я взяла его за руку и привела к кухонному столу. Села и широко раздвинув ноги, притянула его к себе. И он не выдержал, вошел в меня резко, глубоко, восхитительно.
Я выгибалась всем телом и царапала ему спину, слыша его рык при этом, который все больше меня заводил. Его толчки становились быстрее, и я почти сорвала голос в крике.
— Родная моя, любимая…
Он достиг разрядки первым, но не оставил меня и довел до какого-то сумасшедшего оргазма. Все-таки я соскучилась по этому засранцу, — промелькнуло на задворках сознания.
Мы оба тяжело дышали, Антон продолжал сжимать меня в объятьях.
— Девочка моя… — с нежностью прошептал он и потянулся к моим губам. Но я резко отвернулась, не смотря в его глаза, произнесла:
— Это ничего не доказывает, Антон. Это желание, а не любовь.
Муж застыл, как памятник самому себе, а потом, взявшись пальцами за мой подбородок, почти что нежно повернул к себе, заставив посмотреть на него.
— Я виноват, родная, — произнес он, глядя в мои глаза с любовью, — Я эгоист и собственник. Что мне сделать, чтобы ты меня простила?
— Ты не понимаешь, Антон? Не важно, что ты сделаешь или нет, важно то, что через пару-тройку дней ты все забудешь, обещания, заверения и у тебя опять появиться тысячи причин, чтобы быть эгоистом и собственником. В последнее время ты даже перестал интересоваться, что же со мной случилось. Я, например, узнала кто нанял киллера. А ты, вообще, в курсе, что меня держали в плену, чуть не изнасиловали и не убили? Тебе, вообще, интересно? Или тебя волнуют только собственные чувства? Ревность, говоришь? То есть по твоему мнению, если я недостойная предательница, то и хрен со мной, можно не интересоваться, что со мной происходило за этот месяц? Ты жесток, Антон. Ты и раньше таким был, только я не думала, что эта черта характера распространяется на близких тебе людей. Пусти меня!
После потрясающего секса и последующей моей отповеди, я, вырвавшись из его объятий, ушла в гостевую комнату. И не выходила из нее весь день до самой ночи, проклиная собственную, в принципе здоровую, реакцию тела на него и отсутствие связи с внешним миром. Безумно хотелось позвонить сыну, матери, узнать, как там Катарина. Но мой телефон был разбит вдребезги Лукой, а просить у Антона я не хотела, тем более, что прекрасно знала, что даже сейчас он контролирует ситуацию и знает, что с Кириллом и Катариной все в порядке. От этого злилась еще сильнее, получалось, что он просто суперпапа, а я нерадивая мамашка, которая уже месяц не звонит собственной семье. Я была на сто процентов уверена, что мама и сын не в курсе происходящий событий со мной, а Антон «успокоил» их какой-нибудь фразой, что я на отдыхе в заграничном санатории и дозвонится нет возможности. Убила бы придурка!
Как у этого самовлюбленного типа получается так выкручиваться? Ведь даже моя собственная мать относится к нему, как к божеству и все время твердит мне, что более лучшего отца своим детям я не найду. Я затыкалась во время таких разговоров, захлебываясь собственным ядом, что сочился из меня, так и хотелось крикнуть ей: «Открой глаза! Он бандит! Все, что происходит опасного в нашей жизни принес он!» Но я молчала, всегда защищала его, даже от собственной реакции. Причин злится все эти девять лет у меня не было, на самом деле. Мы спокойно жили, занимаясь каждый своим делом. И получилось так, что все больше и больше отдалялись друг от друга. И вот теперь, здесь в России, когда наши отношения основательно встряхнулись, оказалось, что нет того Антона, ради которого я убила собственного отца, нет той меня, что замирала от одного его взгляда, так что сердце переворачивались и становилось трудно дышать. Что же осталось? Безумное сексуальное притяжение? Но разве на нем можно строить отношения? И действительно ли я хочу разрушать наш брак? Усмехнулась, вспомнив старую русскую поговорку — хорошее дело браком не назовут. Его слова там на кухне… Верит ли он сам в то, что говорит? Кто же я для него? Кто он теперь для меня?
Голова шла кругом и хотелось уйти от этих мыслей, хотя бы ненадолго, переключится на что-нибудь другое. И у меня получилось, только и новые мысли не принесли спокойствия. Лука. Мой брат, который причинил мне неимоверную боль, которому я причинила такую же боль. Теперь, после выписки из больницы можно было об этом подумать, только надо ли? Те дни, что я побывала почти что наедине с его ненавистью, злостью и обидой и те несколько минут в машине с его прощением и каким-то пониманием, перевернули мою душу. Я испытывала двоякие чувства к этому человеку, но сильнее всего был страх, а еще тоска, по чему-то такому, чего у меня никогда на самом деле не было. Я чувствовала вину перед ним, но извинятся не хотелось. И видеть его тоже. Я боялась его. Чувство вины — это самое острое чувство во мне сейчас. Перед матерью, детьми, а еще перед Виком.
Я надеялась, что все с ним будет хорошо. Даже после того, что он сделал, я не держала на него зла, не могла, злости во мне и так предостаточно, а Слава… его могла лишь пожалеть. За все это время, я привязалась к нему, как к другу, в начале был даже какой-то интерес, как к мужчине. Но всегда, всегда перед глазами, в сердце был Антон.
К черту! Не хочу больше думать ни о чем! Хотя бы немного побыть в тишине. Мне это просто необходимо.
Мне было безумно жарко, так, что хотелось содрать с себя саднящую кожу, казалось, что жар пробирает до самых костей. Неужели снова температура поднимается? — подумала я сквозь сон, попыталась открыть глаза, но не смогла и снова провалилась в тяжелую темноту.
Облегчением стало прикосновение руки, холодной, именно то, чего так хотелось, и я уткнулась в нее лицом, судорожно вдыхая.
— Родная, да, ты горишь! — услышала я взволнованный голос Антона, но открывать глаза и, вообще, как-то реагировать сил не было.
Отрезвил меня все же его голос, когда он набрал скорую и начал диктовать адрес. Меня буквально подбросило на кровати и я, открыв глаза, резко сказала:
— Не надо больше врачей! Прошу!
Неожиданно, даже для самого себя, Антон подчинился и сбросил вызов.
— Маленькая, у тебя температура…
— Я знаю, но я больше не могу быть в больнице, иначе с ума сойду, — ответила я, чувствуя, как слабость разливается по всему моему телу.
— Я позвоню Владу…
— Тоша, — снова прервала я его, — Мы сами справимся.
Антон посмотрел на меня с минуту, а я молилась, чтобы меня сейчас окончательно не покинули силы, и я не рухнула бы мешком на кровать.
— Хорошо, — через долгую минуту произнес он напряженным голосом, — Сейчас принесу аптечку и посмотрю, чем еще тебя можно полечить.
Как только он вышел из комнаты, я с размаху легла на подушку, тихонько застонав. Сумасбродство? Да, именно оно, но мне осточертела больница, врачи и сама эта болезнь. Сознание я не теряла, температура высокая, но не критичная, поэтому справлюсь своими силами.
Уже через две минуты меня напичкали жаропонижающими и заставили выпить горячий чай с молоком. После чая на меня напала полудрема и пришло даже какое-то облегчение, поэтому я с блаженным стоном, уткнувшись в подушку, снова провалилась в сон.
Была глубокая ночь, когда я проснулась от легкого проглаживания и тихого бормотания.
— Маленькая моя, родная, девочка моя любимая…Прости меня, малыш, я сошел с ума, плохо думая о тебе… Я конченный урод, ты не заслуживаешь такого, как я, но именно ты делаешь меня лучше, только из-за тебя эта земля еще мирится с моим существованием…Я так боюсь потерять тебя… И именно из-за этого страха теряю остатки разума…Больно, как же мне было больно, когда ты сказала, что не любишь меня…Но я готов к этому… Давно готов. Такая, как ты, не может любить такое чудовище, как я. Все просто, девочка моя. Моей любви хватит на двоих, родная.
Мое сердце упало после его слов. На глаза навернулись слезы, из груди рвались рыдания, я прикусила губу, чтобы не разреветься. Но это не помогло. Мне было безумно жаль его, я чувствовала его боль, как свою, а еще я поняла, что…. Люблю его вопреки всему, не за что-то, а просто так. Не девической любовью, как девять лет тому назад, а любовью уже взрослой женщины.
Антон продолжал нашептывать и успокаивающе гладить меня по плечам, и я не выдержала, разрыдалась в голос, содрогаясь от дрожи в его объятьях.
Ничего не имело значения. Я выплескивала со слезами свою обиду и злость, свой страх, что пережила за последние месяцы, свою по сути капитуляцию, потому что мое сердце, в который раз тянулось к нему, даже зная, понимая, что ничего не измениться, что он таким и останется. Но разве нужен он мне будет другой? Будет ли он тем Антоном, которого я любила?
Все время пока я плакала, он крепко обнимал меня, повернув к себе, целовал мое лицо и шептал какие-то нежные глупости, которые я не воспринимала, но которые дарили мне утешение. Когда я немного успокоилась, то поняла, что в нашей схватке нет победителей и проигравших. Мы оба заложники наших чувств и наших страстей. И, по сути, мой муж так и остался тем мальчишкой, которого не любили в детстве собственные родители и который больше всего на свете боялся быть отвергнутым, поэтому маскировал свой страх, заменяя боль на жестокосердие. Глубоко вздохнув, я оторвала голову от его плеча и тихим, но твердым голосом произнесла:
— Твоей любви не хватит на нас двоих, Тошка.
Муж замер, превратившись в каменное изваяние и впиваясь в меня замершим взглядом.
— Таких жертв не нужно. Ты прав. Я солгала и тебе, и себе, посчитав, что не люблю тебя. Люблю, до боли в сердце, люблю, вопреки всему. Я никогда не спала с Виком, Антон.
— Я верю, маленькая, — сдавленно прошептал он.
— Но никогда тебе не прощу твоего недоверия.
Антон сжал челюсти и прикрыл глаза, не выпуская из объятий. Молчал, а я… Да, я решила чуть-чуть, совсем немного, помучить его своим молчанием и только выдержав паузу, сказала:
— Поэтому всю свою жизнь ты будешь вымаливать у меня прощение, зараза такая.
Антон с шумом выдохнул и с недоверием распахнул глаза, вглядываясь в мое лицо.
Я робко ему улыбнулась и тут же была зацелована нежнейшими поцелуями, что порхали по щекам, глазам, всему лицу. Прерывисто вздохнула, запуская свои пальцы в его волосы.
— Как ты, малыш? — тут же забеспокоился Тошка и опустил на лоб ладонь, проверяя нет ли у меня температуры.
— В порядке, — прошептала я, смотря на него, на его мужественное лицо, сверкающие любовью глаза, чувственный рот, который мне тут же захотелось поцеловать. Облизала пересохшие губы и услышала мучительный стон.
— Уходи, Синицин, — ответила я. Видеть мне его действительно не хотелось. Все эмоции будто заморозились, сейчас мне было все равно, что он думает, что он чувствует, переживает за меня или нет. Но то ли я забыла за это время каким упрямым может быть мой муж, то ли наивно посчитала, что моих слов будет достаточно. Не достаточно, поняла я тогда, когда он принялся настойчиво стучать в дверь.
— Открой мне, слышишь! Я чувствую, что тебе плохо!
Усмехнулась и, завернувшись в полотенце, открыла дверь в душевую комнату. Не учла одного — что станет снова дурно, пока шла открывать, поэтому получилось так, что Синицин поймал меня почти что в полете к полу.
— Лен, ну, что ты творишь? — простонал он, придерживая меня одной рукой, а второй держась за косяк двери. Меня неожиданно пробрал смех, так комично выглядела вся эта ситуация — я слабая после болезни, пытаюсь удержаться за него, а он сам только еле встал на ноги и держится за что пришлось. Два инвалида.
Антон, глядя на то, как я смеюсь, несмело улыбнулся и окинул меня теплым взглядом, в котором сквозила нежность. Я резко перестала смеяться.
— Мне уже лучше, отпусти, — пробормотала я и отвела взгляд. Антон тяжело вздохнул и нехотя меня отпустил. Но не ушел, продолжая пристально на меня смотреть.
— Может, уйдешь? — предложила я, особо не рассчитывая на результат.
— Нет.
Ну, нет, так нет. Стесняться я точно не собираюсь, я его сюда не приглашала. Отвернувшись, прошла к банным халатам, что висели в комнате, сняла полотенце и еще раз решила вытереться насухо.
Антон как-то судорожно вздохнул, а я улыбнулась. Предлагала же уйти.
— Нам надо поговорить.
Я обернулась и окинула мужа взглядом. Стоял напряженный, глазами поедая мою фигуру и было видно, что ему вовсе не до разговоров.
— Нет, — коротко ответила я, тем временем накинув халат, на разгоряченное после душа тело.
— Так и будем общаться?
— Так и будем, — утвердительно кивнула я, — Правда, есть второй вариант, ты даешь мне развод, и мы расходимся, как в море корабли.
— Никакого развода не будет! — рявкнул он и развернувшись ушел, перед этим шарахнув дверью, так, что я вздрогнула.
После водных процедур неожиданно пришел аппетит. И я решила спуститься на кухню и приготовить, что-нибудь поесть. Продуктами Влад запасался всегда, а вот то, что мой дражайший муженек не удосужился что-то приготовить, я не сомневалась.
Мой энтузиазм слегка поубавился, как только я зашла на кухню и обнаружила там Антона. Он стоял возле открытой форточки и курил, в левой руке поблескивала серебряным набалдашником трость, с которой он теперь не расставался. Сможет ли он без нее когда-нибудь обходиться? Первым желанием, конечно, было развернуться и уйти к себе в комнату. Но я, упрямо подняв подбородок, прошла к холодильнику, с целью провести там основательную ревизию. Углубившись в его недрах, я не заметила движения и только почувствовала, как сильные и горячие руки Антона прижимают меня спиной к его мощному телу. Устало вздохнула и захлопнула холодильник.
— Может, все-таки оставишь меня в покое, Синицин?
— Не злись, родная, — прохрипел Антон, уткнувшись мне в шею, — Я не верю в твои слова. Не любишь? Это ложь. Если бы не любила, не дрожала бы в моих руках…
С легкой паникой, я почувствовала, как его рука забралась мне под халат, поднимая его и в следующую секунду, отодвинув мои трусики, принялась ласкать меня. Черт! Вырываться желания не было вовсе! Я судорожно вздохнула, Антон, тем временем, не медлил и вот уже вторая рука легко сжала мою грудь. Не сдержав стона, я инстинктивно прижалась к нему теснее.
Он резко развернул меня к себе, распахнул халат и взял в рот напрягшийся сосок. Волна резкого наслаждения пронзила меня и когда его вторая рука вернулась к моему лону, я закричала.
— Вот так, девочка моя, — хрипло пробормотал Антон, — Кричи, я хочу слышать…
И черт бы побрал моего муженька, потому что его слова, произнесенные хриплым от желания голосом, возбуждали сильнее ласк.
Он мучил меня долго, переходя от груди к не менее чувствительной шее, от шеи к животу, ни на секунду не оставляя меня. Настолько долго, что ноги подкосились и я была готова умолять его, чтобы прекратил мучить, чтобы, наконец, дал то, что так жаждало мое тело. Но, видимо, Антон и сам был на грани. Он стонал вместе со мной, глаза горели еле сдерживаемым желанием.
До кровати мы не дошли. Я взяла его за руку и привела к кухонному столу. Села и широко раздвинув ноги, притянула его к себе. И он не выдержал, вошел в меня резко, глубоко, восхитительно.
Я выгибалась всем телом и царапала ему спину, слыша его рык при этом, который все больше меня заводил. Его толчки становились быстрее, и я почти сорвала голос в крике.
— Родная моя, любимая…
Он достиг разрядки первым, но не оставил меня и довел до какого-то сумасшедшего оргазма. Все-таки я соскучилась по этому засранцу, — промелькнуло на задворках сознания.
Мы оба тяжело дышали, Антон продолжал сжимать меня в объятьях.
— Девочка моя… — с нежностью прошептал он и потянулся к моим губам. Но я резко отвернулась, не смотря в его глаза, произнесла:
— Это ничего не доказывает, Антон. Это желание, а не любовь.
Муж застыл, как памятник самому себе, а потом, взявшись пальцами за мой подбородок, почти что нежно повернул к себе, заставив посмотреть на него.
— Я виноват, родная, — произнес он, глядя в мои глаза с любовью, — Я эгоист и собственник. Что мне сделать, чтобы ты меня простила?
— Ты не понимаешь, Антон? Не важно, что ты сделаешь или нет, важно то, что через пару-тройку дней ты все забудешь, обещания, заверения и у тебя опять появиться тысячи причин, чтобы быть эгоистом и собственником. В последнее время ты даже перестал интересоваться, что же со мной случилось. Я, например, узнала кто нанял киллера. А ты, вообще, в курсе, что меня держали в плену, чуть не изнасиловали и не убили? Тебе, вообще, интересно? Или тебя волнуют только собственные чувства? Ревность, говоришь? То есть по твоему мнению, если я недостойная предательница, то и хрен со мной, можно не интересоваться, что со мной происходило за этот месяц? Ты жесток, Антон. Ты и раньше таким был, только я не думала, что эта черта характера распространяется на близких тебе людей. Пусти меня!
После потрясающего секса и последующей моей отповеди, я, вырвавшись из его объятий, ушла в гостевую комнату. И не выходила из нее весь день до самой ночи, проклиная собственную, в принципе здоровую, реакцию тела на него и отсутствие связи с внешним миром. Безумно хотелось позвонить сыну, матери, узнать, как там Катарина. Но мой телефон был разбит вдребезги Лукой, а просить у Антона я не хотела, тем более, что прекрасно знала, что даже сейчас он контролирует ситуацию и знает, что с Кириллом и Катариной все в порядке. От этого злилась еще сильнее, получалось, что он просто суперпапа, а я нерадивая мамашка, которая уже месяц не звонит собственной семье. Я была на сто процентов уверена, что мама и сын не в курсе происходящий событий со мной, а Антон «успокоил» их какой-нибудь фразой, что я на отдыхе в заграничном санатории и дозвонится нет возможности. Убила бы придурка!
Как у этого самовлюбленного типа получается так выкручиваться? Ведь даже моя собственная мать относится к нему, как к божеству и все время твердит мне, что более лучшего отца своим детям я не найду. Я затыкалась во время таких разговоров, захлебываясь собственным ядом, что сочился из меня, так и хотелось крикнуть ей: «Открой глаза! Он бандит! Все, что происходит опасного в нашей жизни принес он!» Но я молчала, всегда защищала его, даже от собственной реакции. Причин злится все эти девять лет у меня не было, на самом деле. Мы спокойно жили, занимаясь каждый своим делом. И получилось так, что все больше и больше отдалялись друг от друга. И вот теперь, здесь в России, когда наши отношения основательно встряхнулись, оказалось, что нет того Антона, ради которого я убила собственного отца, нет той меня, что замирала от одного его взгляда, так что сердце переворачивались и становилось трудно дышать. Что же осталось? Безумное сексуальное притяжение? Но разве на нем можно строить отношения? И действительно ли я хочу разрушать наш брак? Усмехнулась, вспомнив старую русскую поговорку — хорошее дело браком не назовут. Его слова там на кухне… Верит ли он сам в то, что говорит? Кто же я для него? Кто он теперь для меня?
Голова шла кругом и хотелось уйти от этих мыслей, хотя бы ненадолго, переключится на что-нибудь другое. И у меня получилось, только и новые мысли не принесли спокойствия. Лука. Мой брат, который причинил мне неимоверную боль, которому я причинила такую же боль. Теперь, после выписки из больницы можно было об этом подумать, только надо ли? Те дни, что я побывала почти что наедине с его ненавистью, злостью и обидой и те несколько минут в машине с его прощением и каким-то пониманием, перевернули мою душу. Я испытывала двоякие чувства к этому человеку, но сильнее всего был страх, а еще тоска, по чему-то такому, чего у меня никогда на самом деле не было. Я чувствовала вину перед ним, но извинятся не хотелось. И видеть его тоже. Я боялась его. Чувство вины — это самое острое чувство во мне сейчас. Перед матерью, детьми, а еще перед Виком.
Я надеялась, что все с ним будет хорошо. Даже после того, что он сделал, я не держала на него зла, не могла, злости во мне и так предостаточно, а Слава… его могла лишь пожалеть. За все это время, я привязалась к нему, как к другу, в начале был даже какой-то интерес, как к мужчине. Но всегда, всегда перед глазами, в сердце был Антон.
К черту! Не хочу больше думать ни о чем! Хотя бы немного побыть в тишине. Мне это просто необходимо.
Мне было безумно жарко, так, что хотелось содрать с себя саднящую кожу, казалось, что жар пробирает до самых костей. Неужели снова температура поднимается? — подумала я сквозь сон, попыталась открыть глаза, но не смогла и снова провалилась в тяжелую темноту.
Облегчением стало прикосновение руки, холодной, именно то, чего так хотелось, и я уткнулась в нее лицом, судорожно вдыхая.
— Родная, да, ты горишь! — услышала я взволнованный голос Антона, но открывать глаза и, вообще, как-то реагировать сил не было.
Отрезвил меня все же его голос, когда он набрал скорую и начал диктовать адрес. Меня буквально подбросило на кровати и я, открыв глаза, резко сказала:
— Не надо больше врачей! Прошу!
Неожиданно, даже для самого себя, Антон подчинился и сбросил вызов.
— Маленькая, у тебя температура…
— Я знаю, но я больше не могу быть в больнице, иначе с ума сойду, — ответила я, чувствуя, как слабость разливается по всему моему телу.
— Я позвоню Владу…
— Тоша, — снова прервала я его, — Мы сами справимся.
Антон посмотрел на меня с минуту, а я молилась, чтобы меня сейчас окончательно не покинули силы, и я не рухнула бы мешком на кровать.
— Хорошо, — через долгую минуту произнес он напряженным голосом, — Сейчас принесу аптечку и посмотрю, чем еще тебя можно полечить.
Как только он вышел из комнаты, я с размаху легла на подушку, тихонько застонав. Сумасбродство? Да, именно оно, но мне осточертела больница, врачи и сама эта болезнь. Сознание я не теряла, температура высокая, но не критичная, поэтому справлюсь своими силами.
Уже через две минуты меня напичкали жаропонижающими и заставили выпить горячий чай с молоком. После чая на меня напала полудрема и пришло даже какое-то облегчение, поэтому я с блаженным стоном, уткнувшись в подушку, снова провалилась в сон.
Была глубокая ночь, когда я проснулась от легкого проглаживания и тихого бормотания.
— Маленькая моя, родная, девочка моя любимая…Прости меня, малыш, я сошел с ума, плохо думая о тебе… Я конченный урод, ты не заслуживаешь такого, как я, но именно ты делаешь меня лучше, только из-за тебя эта земля еще мирится с моим существованием…Я так боюсь потерять тебя… И именно из-за этого страха теряю остатки разума…Больно, как же мне было больно, когда ты сказала, что не любишь меня…Но я готов к этому… Давно готов. Такая, как ты, не может любить такое чудовище, как я. Все просто, девочка моя. Моей любви хватит на двоих, родная.
Мое сердце упало после его слов. На глаза навернулись слезы, из груди рвались рыдания, я прикусила губу, чтобы не разреветься. Но это не помогло. Мне было безумно жаль его, я чувствовала его боль, как свою, а еще я поняла, что…. Люблю его вопреки всему, не за что-то, а просто так. Не девической любовью, как девять лет тому назад, а любовью уже взрослой женщины.
Антон продолжал нашептывать и успокаивающе гладить меня по плечам, и я не выдержала, разрыдалась в голос, содрогаясь от дрожи в его объятьях.
Ничего не имело значения. Я выплескивала со слезами свою обиду и злость, свой страх, что пережила за последние месяцы, свою по сути капитуляцию, потому что мое сердце, в который раз тянулось к нему, даже зная, понимая, что ничего не измениться, что он таким и останется. Но разве нужен он мне будет другой? Будет ли он тем Антоном, которого я любила?
Все время пока я плакала, он крепко обнимал меня, повернув к себе, целовал мое лицо и шептал какие-то нежные глупости, которые я не воспринимала, но которые дарили мне утешение. Когда я немного успокоилась, то поняла, что в нашей схватке нет победителей и проигравших. Мы оба заложники наших чувств и наших страстей. И, по сути, мой муж так и остался тем мальчишкой, которого не любили в детстве собственные родители и который больше всего на свете боялся быть отвергнутым, поэтому маскировал свой страх, заменяя боль на жестокосердие. Глубоко вздохнув, я оторвала голову от его плеча и тихим, но твердым голосом произнесла:
— Твоей любви не хватит на нас двоих, Тошка.
Муж замер, превратившись в каменное изваяние и впиваясь в меня замершим взглядом.
— Таких жертв не нужно. Ты прав. Я солгала и тебе, и себе, посчитав, что не люблю тебя. Люблю, до боли в сердце, люблю, вопреки всему. Я никогда не спала с Виком, Антон.
— Я верю, маленькая, — сдавленно прошептал он.
— Но никогда тебе не прощу твоего недоверия.
Антон сжал челюсти и прикрыл глаза, не выпуская из объятий. Молчал, а я… Да, я решила чуть-чуть, совсем немного, помучить его своим молчанием и только выдержав паузу, сказала:
— Поэтому всю свою жизнь ты будешь вымаливать у меня прощение, зараза такая.
Антон с шумом выдохнул и с недоверием распахнул глаза, вглядываясь в мое лицо.
Я робко ему улыбнулась и тут же была зацелована нежнейшими поцелуями, что порхали по щекам, глазам, всему лицу. Прерывисто вздохнула, запуская свои пальцы в его волосы.
— Как ты, малыш? — тут же забеспокоился Тошка и опустил на лоб ладонь, проверяя нет ли у меня температуры.
— В порядке, — прошептала я, смотря на него, на его мужественное лицо, сверкающие любовью глаза, чувственный рот, который мне тут же захотелось поцеловать. Облизала пересохшие губы и услышала мучительный стон.