Митральезы для Белого генерала

– Благодарю, – кивнул Дмитрий. – Стыдно признаться, но жрать хочется больше, чем в Америку, а просить у маркитантов в долг как-то не комильфо.

– Вы желаете перебраться в Америку? – удивленно переспросил доктор.

– Шучу, Владимир Андреевич, шучу. От голода.

– Никогда не понимал вашего чувства юмора, – отбросил докуренную до мундштука папиросу врач и извиняющимся тоном добавил: – К сожалению, не могу вам ничего предложить. Разве что вечером…

– Не беспокойтесь, – отмахнулся прапорщик. – Теперь не пропаду. Кстати, а какого черта мое барахло вообще взялись описывать и складировать?

– Порядок такой, – пожал плечами Студитский. – При гибели офицера его вещи собирают, для отправки родным. У Мамацева хоть жена рядом, об имуществе Магалова и прочих позаботились в полку. Ваши отнесли к нам.

– А я тут при чем?

– Прошел слух, что вас убили, – развел руками врач и поспешил вернуться в операционную.

– Не дождетесь, – пробурчал ему вслед Будищев.

Через пару минут к ним с Федором вышел фельдшер, в котором они тут же узнали Барнеса.

– Как я рад, господин прапорщик, что вы живы! – расплылся в любезной улыбке Марк. – Ей-богу, даже если бы я узнал, что жив кто-то из моих родственников, я и то бы обрадовался чуть меньше.

– Это почему так? – удивленно поинтересовался Шматов.

– Ах, Федя, – горестно вздохнул сын многострадального еврейского народа, – если бы ты хоть чуть-чуть знал моих родственников, то не спрашивал сейчас.

– Неужто они такие худые люди?

– Не все, – не стал отпираться Барнес. – Вот моя покойная мама при жизни была – золотой человек, а маленькая сестренка и вовсе настоящий ангел. Да только вряд ли она жива теперь, упокой, Господи, их души.

– Не каркай! – нахмурился Дмитрий.

– Что вы, что вы, ваше благородие, – испугался фельдшер и быстрым шагом направился к складу, время от времени поворачиваясь и предупреждая: – Осторожнее, тут какой-то поц наложил камни, не запнитесь. А тут зачем-то нарыли ям, берегите ноги. А вот здесь низкий проем, поберегите голову, особенно ты – Федя!

Аккуратно сложенные вещи Будищева лежали в углу, всем своим видом напоминая о бренности земного бытия и о том, что в лучшем из миров ничего из этого человеку не понадобится. Иными словами, в наличии было далеко не всё.

– Батюшки, а где же мешки с трофеями? – всплеснул руками Шматов. – Где ружье шарпсовское, где бинокля?

– И что, много трофеев? – сразу же оживился Марк.

– Трохи для сэбэ! – отрезал прапорщик.

– Да я разве против!

– А это что? – насторожился Дмитрий, беря в руки опись.

– Позвольте? – заглянул в документ фельдшер. – Насколько я понимаю, это список ваших вещей!

– Я про эти цифры, – ткнул пальцем Будищев и прочитал вслух: – Ружье американское с оптическим прицелом – сто рублей. Чаша с чеканным узором – десять рублей, браслет из желтого металла – тринадцать рублей… деньги в количестве трехсот пятидесяти двух рублей тридцати шести копеек переданы под расписку начальнику госпиталя надворному советнику Щербаку.

– Что же тут непонятного? – удивился Барнес. – Просто господа, описывающие имущество, пожелали некоторые вещи оставить себе и оплатили их стоимость. Так всегда делают. Да посудите сами, доставка ваших вещичек в Петербург станет в копеечку, а деньги может отвезти какой-нибудь друг семьи совершенно за бесплатно!

– Да где же такое видано, чтобы за серебряную чашу всего десять рублей? – возмутился Федор.

– Так оно серебряное, – понимающе хмыкнул фельдшер.

– Ладно, разберемся, – скрипнул зубами моряк.



Вечером того же дня господа чиновники собрались у одного из маркитантов. Надо сказать, устроились «чернильные души» не без комфорта. Имелся даже ломберный стол, притащенный, судя по всему, из офицерского собрания в Бами, и венские стулья, на которых и восседали игроки. Из угощения был, разумеется, всем набивший изрядную оскомину шашлык из баранины, хорошо, впрочем, вымоченный и прожаренный. Французские ветчина и сардины, итальянские маслины, английское печенье и австрийские сосиски с капустой. Все это, разумеется, в жестяных банках, гарантировавших сохранность продукта и неизменность вкусовых качеств. Ко всему этому великолепию подавался самый настоящий херес.

Банкометом был уже знакомый Дмитрию Костромин, справа от него сидел единственный офицер в этой компании Недоманский, остальных игроков он не знал, кроме разве что почтмейстера Петра Ивановича Хвостова. Последний был в некотором роде человеком незаурядным. В свое время он прошел всю русско-турецкую войну, состоя при штабе 8-го корпуса[67], где был свидетелем зверств башибузуков и многих других малоприятных вещей. В отличие от прочих статских, старавшихся держаться подальше от боя, Петр Иванович, напротив, не без удовольствия принимал участие в перестрелках, для чего всегда имел при себе охотничий штуцер с прекрасным боем. По удобству зарядки он, конечно, уступал «шарпсу» Будищева, но вот по точности, пожалуй, что превосходил. Собственно, во время одной из таких перестрелок они и познакомились.

Сейчас господа изволили играть в карты, причем не на щелбаны. На зеленом сукне лежало несколько кредитных билетов разного достоинства, стопки серебряных рублей и золотых империалов. Отдельно стоял «браслет из желтого металла», очевидно, поставленный на кон одним из игроков.

– Господин Будищев, – искренне обрадовался ему Хвостов. – Ей-богу, не чаял увидеть тебя живым!

– Не ждали?

– Если честно, нет, – поджал губы Костромин.

– Петр Иванович, я так понимаю, мой «шарпс» у вас?


– У меня, голубчик, у меня. Прости великодушно, полную цену за него не смог внести, а упустить грех было!

– Я не в обиде, – усмехнулся Дмитрий. – Тем более что вы единственный, кто хотя бы попытался остаться честным человеком.

– Попросил бы! – нервно воскликнул благообразный господин, сидящий напротив Недоманского. – Все ваши вещи описаны при свидетелях, о чем составлен необходимый документ. Некоторые из них были выкуплены, в том числе и присутствующими здесь господами. Все проведено в полном соответствии с законом Российской империи…

– Если вы не заметили, то слухи о моей смерти несколько преувеличены!

– Вы верно, желаете получить свои вещи назад? – ничуть не смутился чиновник. – Нет ничего проще, верните уплаченные за них деньги и получите назад ваши… м-м… трофеи.

Последние слова он произнес с видом крайнего пренебрежения, как будто подчеркивая, что Дмитрий нажил свое добро не самым честным способом.

– Господин Заславский, если не ошибаюсь?

– Так точно-с, статский советник Заславский, – с достоинством представился ревизор.

– Давно хотел узнать об одном юридическом вопросе.

– Мне теперь некогда давать консультации.

– Это не займет много времени.

– Слушаю вас.

– Кто, по вашему мнению, больший преступник, разбойник или скупщик краденого?

– На что это вы намекаете, господин прапорщик! – взвизгнул чиновник, но напоровшись на взгляд Будищева, замолк и плюхнулся обратно на свой стул.

– На то, что согласно вашей описи, в моих вещах было восемьсот тридцать семь рублей с копейками, между тем как их было без малого почти три тысячи!

– Да кто вам поверит, что у выслужившегося из нижних чинов может быть такая сумма?!

– Тише-тише, господа, – поспешил успокоить присутствующих Костромин. – Претензии господина прапорщика вполне понятны и обоснованны. Что же до формы, в которую он их облек, то давайте сделаем скидку на его происхождение.

– Поддерживаю, – хмуро буркнул Недоманский, явно находившийся не в своей тарелке.

– С высоты моего происхождения, – неожиданно для всех презрительно процедил Дмитрий, – разница между вами и английской королевой совершенно не заметна. Но если кто-нибудь чувствует себя оскорбленным, то он всегда может пойти на хрен!

– Дмитрий Николаевич, – скупо улыбнулся банкомет, явно оценивший красоту фразы. – Я некоторым образом тоже приобрел пару вещей из числа имевшихся у вас. Если вам будет угодно, то назовите свою цену, и я охотно доплачу разницу.

– Благодарю, но ваше предложение мне не интересно.

– Жаль. Но как знаете.

– В общем, так, господа хорошие, завтра поутру придете к госпиталю и вернете мне мое имущество. А вот это браслетик, пожалуй, заберу. Чтобы не потерялся ненароком.

– Боюсь, что нет, – сокрушенно покачал головой Костромин. – Его мне проиграл господин Нехлюдов.

– Кто?!

– Это я, – с трудом выдавил из себя молчавший до сих пор молодой человек в мундире коллежского асессора.

– Впрочем, если он немедля выкупит его, – ехидно усмехнувшись, продолжал ревизор, – то я не стану возражать. Во сколько вы его оценили, мой друг, кажется, в полтораста рублей?

– Я не стану ничего выкупать, – нервно сглотнул слюну Нехлюдов.

– В смысле?

– Я не стану ничего выкупать! – почти крича, повторил молодой человек. – Я уже один раз заплатил за него и полагаю, что этого довольно!

– Тринадцать рублей? – уточнил Будищев.

– И что с того? Вы его тоже не покупали! И вообще, как вы смеете приходить к благородным людям со столь наглыми претензиями? Вы – выскочка и мизерабль![68]

В другой ситуации Дмитрий, возможно, смог бы сдержаться, но он смертельно устал за прошедшие сутки. Успел потерять и оплакать, а затем вновь обрести друга. Наконец, он был голоден, и сидящие за столом сытые и довольные господа вызывали в нем дикое раздражение. В конце концов, он и так уже слишком долго вел себя паинькой…

Звук от удара был резким и сочным, как будто по водной глади плюхнула колесная лопасть парохода. В благородном обществе это назвали бы пощечиной, а на юридическом языке – оскорблением действием. Но точнее всего было определение, принятое в народе, ибо молодой и перспективный чиновник военного ведомства Нехлюдов отхватил самого настоящего леща, отчего плюхнулся на свой стул и упал вместе с ним, задрав ноги в узких панталонах.



После обеда следующего дня Будищеву пришлось предстать перед глазами «высокого начальства». К счастью, у него было довольно времени, чтобы отдохнуть и привести себе в порядок после всех перипетий. И даже щеки с подбородком были чисто выскоблены, хотя большинство офицеров в отряде успели к тому времени обрасти бородами разной степени густоты. Вот только усы ни завивать, ни фабрить он не стал, так и не привыкнув к этому изыску.

Вообще, скандал с мордобоем между офицером и чиновником следовало разбирать командующему отрядом, но то ли Скобелев был очень занят, то ли еще по какой причине, но делом занялся полковник Арцышевский, помимо всего прочего являвшийся в последнее время непосредственным начальником прапорщика. Товарищем или заместителем у него неожиданно оказался подполковник Щербина, а третьим членом комиссии капитан Полковников.

– Хорош, нечего сказать, – ухмыльнулся Адольф Феликсович, глядя на вытянувшегося во фрунт Будищева.