Мистер Невозможность
Часть 37 из 47 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– После всего чего? – насмешливо спросила она. – После того как я угнала твою машину.
Некоторое время они молчали. Диклан, еще более задумчивый, чем его двойник на портрете, смотрел в темноту за окном. И Настоящий Диклан, и Портретный держали руки одинаково, неровно сцепив пальцы, что почему-то наводило на мысль о власти и покое. Однако Портретный Диклан изображал прообраз всего за пару минут до того, как он быстро повернет голову, пряча тайную улыбку, свое личное «я». Глаза человека на портрете были полуприкрыты, он смотрел в сторону с выражением тонкого искреннего веселья на лице. У реального Диклана они оставались широко открытыми и безрадостными.
– После смерти отца моя мать заснула не сразу, только через несколько дней, – произнес он.
Джордан потребовалось мгновение, чтобы сообразить, что он имел в виду присненную Аврору, а не свою биологическую мать, Мор О-Коррах. За все время их знакомства он впервые заговорил об этом.
– Он умер мгновенно. Ему размозжили голову. Чтобы привести в порядок место преступления, полиции пришлось собрать часть гравийной дорожки, можешь себе представить такую работенку – лопату в руки и вперед, убедись, что вы собрали все осколки, мы же не хотим, чтобы дети спотыкались о чье-то серое вещество. Однако мать не забрали, она еще не выглядела мертвой. Она выглядела прекрасно. В порядке, насколько можно ожидать при данных обстоятельствах. Нет, на это ушло несколько дней. Она разрядилась, как батарейка. Чем дальше от него, чем больше времени проходило со дня его смерти, тем меньше от нее оставалось, а потом она просто… заснула.
Этот голос не принадлежал привычному Диклану-рассказчику. Здесь не было игры на публику. Он смотрел в пустоту.
– Ронан и Мэтью, разумеется, хотели, чтобы она проснулась. А с чего бы им не хотеть? Почему бы и мне этого не хотеть? Действительно, почему бы и нет, сейчас я понимаю. Вижу это с их точки зрения. Однако мы с Ронаном поссорились. Я сказал, что это не имеет смысла, без отца она была никем. Его неизменная соратница, его отражение. Какой смысл ее будить? Ведь нельзя вместе с ней разбудить и мертвеца, так что она навсегда останется пустой рамой для погубленной картины. Мы осиротели в тот момент, когда умер отец, потому что ее смерть не что иное, как гибель телесной оболочки. Чем она была, пока отец не создал ее? Что она могла, кроме того, что он заложил в нее? Аврора должна была любить нас. Всего лишь жесткий диск для его чувств. Она…
– Просто остановись, – сказала Джордан. – Тебе давно пора понять. Убеждая себя, что она была ненастоящей, ты не облегчишь боль. Она лишь примет другую форму. От гнева не так сильно смазывается тушь.
Его глаза горели, но затем он моргнул, и они снова стали прежними.
– Ронан пытается разбудить мир. А я пытаюсь придумать, как отговорить его от этого, но он мечтает о мире, в котором мать никогда бы не заснула. Мире, где Мэтью всего лишь ребенок. Мире, где неважно, чем занимается Хеннесси и что с ней происходит. Равные условия игры для всех. Я не считаю это хорошей идеей, однако это не значит, что я не вижу ее привлекательности, потому что теперь я пристрастен, слишком пристрастен, чтобы мыслить ясно. – Диклан слегка покачал головой. – Когда-то я утверждал, что никогда не стану таким, как отец. А теперь взгляни на меня. На нас.
Ах, вот в чем дело.
Не потребовалось усилий, чтобы вспомнить, как он посмотрел на нее в тот момент, когда понял, что она сон.
– Я сон, – сказала Джордан. – Но не твой сон.
Диклан подпер подбородок рукой и снова посмотрел в окно; так тоже мог получиться прекрасный портрет. Возможно, потому, что ей просто нравилось смотреть на него и любую его позу она считала удачной. Серия портретов. Какое будущее сулила эта идея, бесконечные ночи, подобные этой, когда он сидит там, а она стоит здесь.
– К тому времени, как мы поженимся, – произнес он наконец. – Я бы хотел, чтобы ты подала заявку на другую студию в этом здании, потому что картины этого мужика невероятно уродливы.
Ее пульс мягко пропустил пару ударов и вновь забился в прежнем ритме.
– У меня даже нет собственного номера соцстраховки, Поцци.
– Я куплю тебе его, – ответил Диклан. – Сможешь носить вместо кольца.
Они смотрели друг на друга поверх холста на ее мольберте.
– Я должен увидеть картину, – мягко сказал он.
– Ты уверен?
– Время пришло, Джордан.
Диклан встал, отложив пиджак в сторону. Он ждал. Он никогда бы не подошел смотреть без приглашения.
Время пришло, Джордан.
Она никогда не была по-настоящему честна ни с кем, кто не обладал лицом Хеннесси. Демонстрируя ему эту картину, этот оригинал, она ощущала себя честней, чем когда-либо в жизни.
Девушка отступила назад, пропуская его к холсту.
Диклан приблизился. Его взгляд метнулся от портрета к месту у окна и обратно, от пиджака на колене Диклана к настоящему пиджаку, оставленному на кресле. Джордан наблюдала, как его взгляд скользнул по яркой линии вдоль шеи, которую она так старательно подчеркнула, по тонкой игре комплементарных цветов по краям форм.
– Это очень хорошо, – пробормотал Диклан. – Джордан, это замечательно.
– Я так и думала.
– Не знаю, магнит ли это. Но ты невероятна.
– Я так и думала.
– А следующий будет еще лучше.
– Думаю, да.
– И лет через десять из-за твоего скандального шедевра тебя тоже вышвырнут из Франции, – сказал он. – Позже ты сможешь с триумфом продать его в «Метрополитен». Дети будут писать сочинения о тебе. А люди вроде меня рассказывать истории о тебе своим знакомым в музеях, чтобы казаться интересней.
Она поцеловала его. Он поцеловал ее в ответ. И их поцелуй, смешиваясь с прочими образами, звуками и чувствами, также стал частью процесса создания портрета, покоящегося на мольберте рядом.
Это было прекрасно.
30
Много лет тому назад, когда Хеннесси и Джордан жили в столице, они порой устраивали мероприятие под названием «Игра». Действо начиналась в полночь на съезде с Ривер-роуд на шоссе И-495. Не сразу за поворотом. А скорее от него. Машины с визгом проносились по автостраде, минуя съезд. Немного рискованное предложение с учетом вашингтонского трафика. Стоило потенциальному участнику недооценить местные пробки, и он оказывался на Ривер-роуд спустя несколько минут после остальных игроков. Переоценив движение, он появлялся слишком рано, надеясь, что не потратил слишком много времени, петляя в поисках другого съезда.
Слишком просто? Нисколько. Но Хеннесси и не искала легких путей.
Ровно в полночь, кто не спрятался, я не виноват, она была на Ривер-роуд и под рев двигателя автомобиля, позаимствованного в особняке Маклейнов или просто угнанного, вела неудержимый табун лошадиных сил под капотом к месту проведения игры.
Остальные девушки – Джун и прочие – уже ждали на местах, двое из них контролировали старт и финиш, остальные прикрывали съезды. Стандартный набор: полицейская рация, радар-детекторы и семь пар зорких глаз.
Позже они присоединялись к гонке. От точки до точки, визг тормозов, заносы, на два очка впереди, на четыре – вот что кипело в венах Хеннесси в подобные вечера.
Иногда за рулем сидела Хеннесси, иногда Джордан. А порой в машине были обе.
Ставки в «Игре» всегда были высоки. Зачастую призом становились наркотики. Или оружие. Машина проигравшего. Годовое проживание в чьем-то роскошном запасном особняке. Возможности слишком опасные, чтобы торговать ими в открытую. Большинство участников, водителей и просто мелких сошек принадлежали определенному типу: мужчины от двадцати до тридцати с небольшим лет, ведущие преимущественно ночной образ жизни, обычно белые и достаточно обеспеченные, чтобы с легкостью пережить любое нарушение правил дорожного движения, которое может повстречаться им на пути, и конечно, все они владели машинами слишком шикарными для банального лихачества на спецполосе.
Они собирались на форумах, чтобы обсудить «Игру», предложить варианты следующих призов, поболтать и помериться членами. Сперва игроки были из местных, но спустя время люди в надежде попасть в «Игру» стали прибывать со всех концов 95-й автомагистрали.
Обычно Хеннесси и Джордан занимались только организационной стороной, получая процент от выигрыша, но если срочно требовались деньги или заинтересовал один из призов, они также принимали участие в гонках. У Хеннесси отлично получалось, так как напрочь отсутствовали тормоза и чувство страха. У Джордан получалось также хорошо, потому что вышеперечисленные качества у нее присутствовали. Они обе были известны как «Валькирия», однако несколько особенно наблюдательных постоянных участников звали их «Валькирии».
«Игра» нарушала чертову тонну правил.
Хеннесси это обожала. Ну, или, по крайней мере, ей нравилась возможность хоть на время выбросить все из головы.
Чувство, столь близкое к счастью. Девушка полагала, что, пожалуй, это лучшее, на что она могла рассчитывать.
– Садись, быстрее, время – водопад, и в данный момент мы стремительно несемся к краю, – проговорила Хеннесси.
– Хеннесси? – потрясенно выдохнула Джордан.
Джордан Хеннесси замерла посреди темного тротуара у студии на Фенуэй, ее сумка болталась на плече, волосы натурального оттенка были собраны в высокий хвост, кожаная куртка на хрупких плечах, оранжевый укороченный топ, модные черные леггинсы и изящные туфли на плоской подошве, украшенные шевронами, придавали ей стильный и утонченный вид.
Другая Джордан Хеннесси сидела за рулем рокочущей у тротуара «Тойоты Супра», выглядя словно модель для фотосессии: с копной пышных волос, темно-фиолетовыми губами, в мужской куртке-бомбере, темно-фиолетовым корсете и на каблуках, которые казались плохой идеей в сочатании с педалью сцепления.
У обеих Джордан Хеннесси были одинаковые колечки в носу и цветочные татуировки на руках. И почти идентичные изображения роз на шее.
Однако их сложно было принять за одного и того же человека.
– Ты не звонила, подруга, – сказала Джордан.
– Запрыгивай.
Джордан села в машину.
Она слегка изменилась с тех пор, как они виделись в последний раз, впрочем, не настолько, чтобы Хеннесси не смогла прочесть выражение ее лица. В нем смешалось несколько оттенков. Основным, конечно же, стал шок. Затем добавилась нотка облегчения. И легкий привкус настороженности.
Вполне ожидаемо. Чего Хеннесси не ожидала увидеть, так это радости. Девушка, казалось, излучала ее задолго до того, как заметила Хеннесси. Она шла по тротуару посреди чертовой ночи с улыбкой на лице, улыбкой, которую пыталась скрыть, но та самовольно расцветала на губах. Так или иначе, но Джордан без Хеннесси отлично прижилась в Бостоне и была не просто в порядке, а в порядке настолько, что светилась от счастья, не стесняясь прохожих. Кружево для Хеннесси, счастье для Джордан.
Хеннесси не знала, как реагировать, и поэтому начала болтать. Она болтала без умолку, направляя «Супру» вниз по улице, Джордан привычным движением опустила сумку на пол у ног. Болтала, выезжая на шоссе, и Джордан подняла окно, чтобы усиливающийся поток ветра перестал трепать волосы. Болтала, когда в туннелях под Бостонской гаванью к ним присоединились еще несколько мощных автомобилей. Болтала, пока Джордан разглядывала соседние машины, а затем пристегнула ремень безопасности.
– За сколько их предупредили? – спросила Джордан. Она не была дурой, поэтому, едва заметив автомобили, догадалась, что будет «Игра».
– За пять часов, – ответила Хеннесси. – В чате того безумного, помешанного на ноотропах банкира со «Слэка», помнишь такого? Что означает весьма высокую вероятность, что один из этих парней за рулем плотно сидит на каком-нибудь растительном препарате с подпольного завода в Южной Америке.
Они вырвались из Бостона и, превышая скорость, понеслись на запад. Автопарк собрался довольно внушительный. Низкие широкие автомобили, обступившие со всех сторон, выжидающие. «Игра» была призвана развеять чувства Хеннесси. Пока этого не произошло. Но обязательно случится.
Так и будет.
Она не знала, чего ждала от встречи с Джордан, но точно не этого. В глубине души она всегда знала, что если позвонит, то обнаружит, что у Джордан все в порядке без нее. Знала, что, стоит ей объявиться, она увидит, как Джордан прекрасно устроилась без нее. Знала, что если бы был способ разделить их жизни, Джордан справилась бы на «отлично». Знала, что это именно Хеннесси не могла жить без Джордан.
Возможно, она надеялась, что ошибается.
Когда все участники собрались и двигатели взревели, Джордан спросила:
– Как мы сможем провести игру? Никто не охраняет съезды. Девочки мертвы.
– Ты портишь все удовольствие, когда так говоришь, поэтому я сделаю вид, что не слышала, – ответила Хеннесси. – Кроме того, я уже подумала об этом и, как говорится, должным образом спланировала. Это короткий заезд. Стартуем после третьей вспышки, а затем ровно семь миль по прямой. До финиша нет ни одного съезда. Стоит оторваться на старте, и мы будем первыми. Никаких сюрпризов. Мы отлично проведем время.
– «Мы»? Мы участвуем в гонке?
Некоторое время они молчали. Диклан, еще более задумчивый, чем его двойник на портрете, смотрел в темноту за окном. И Настоящий Диклан, и Портретный держали руки одинаково, неровно сцепив пальцы, что почему-то наводило на мысль о власти и покое. Однако Портретный Диклан изображал прообраз всего за пару минут до того, как он быстро повернет голову, пряча тайную улыбку, свое личное «я». Глаза человека на портрете были полуприкрыты, он смотрел в сторону с выражением тонкого искреннего веселья на лице. У реального Диклана они оставались широко открытыми и безрадостными.
– После смерти отца моя мать заснула не сразу, только через несколько дней, – произнес он.
Джордан потребовалось мгновение, чтобы сообразить, что он имел в виду присненную Аврору, а не свою биологическую мать, Мор О-Коррах. За все время их знакомства он впервые заговорил об этом.
– Он умер мгновенно. Ему размозжили голову. Чтобы привести в порядок место преступления, полиции пришлось собрать часть гравийной дорожки, можешь себе представить такую работенку – лопату в руки и вперед, убедись, что вы собрали все осколки, мы же не хотим, чтобы дети спотыкались о чье-то серое вещество. Однако мать не забрали, она еще не выглядела мертвой. Она выглядела прекрасно. В порядке, насколько можно ожидать при данных обстоятельствах. Нет, на это ушло несколько дней. Она разрядилась, как батарейка. Чем дальше от него, чем больше времени проходило со дня его смерти, тем меньше от нее оставалось, а потом она просто… заснула.
Этот голос не принадлежал привычному Диклану-рассказчику. Здесь не было игры на публику. Он смотрел в пустоту.
– Ронан и Мэтью, разумеется, хотели, чтобы она проснулась. А с чего бы им не хотеть? Почему бы и мне этого не хотеть? Действительно, почему бы и нет, сейчас я понимаю. Вижу это с их точки зрения. Однако мы с Ронаном поссорились. Я сказал, что это не имеет смысла, без отца она была никем. Его неизменная соратница, его отражение. Какой смысл ее будить? Ведь нельзя вместе с ней разбудить и мертвеца, так что она навсегда останется пустой рамой для погубленной картины. Мы осиротели в тот момент, когда умер отец, потому что ее смерть не что иное, как гибель телесной оболочки. Чем она была, пока отец не создал ее? Что она могла, кроме того, что он заложил в нее? Аврора должна была любить нас. Всего лишь жесткий диск для его чувств. Она…
– Просто остановись, – сказала Джордан. – Тебе давно пора понять. Убеждая себя, что она была ненастоящей, ты не облегчишь боль. Она лишь примет другую форму. От гнева не так сильно смазывается тушь.
Его глаза горели, но затем он моргнул, и они снова стали прежними.
– Ронан пытается разбудить мир. А я пытаюсь придумать, как отговорить его от этого, но он мечтает о мире, в котором мать никогда бы не заснула. Мире, где Мэтью всего лишь ребенок. Мире, где неважно, чем занимается Хеннесси и что с ней происходит. Равные условия игры для всех. Я не считаю это хорошей идеей, однако это не значит, что я не вижу ее привлекательности, потому что теперь я пристрастен, слишком пристрастен, чтобы мыслить ясно. – Диклан слегка покачал головой. – Когда-то я утверждал, что никогда не стану таким, как отец. А теперь взгляни на меня. На нас.
Ах, вот в чем дело.
Не потребовалось усилий, чтобы вспомнить, как он посмотрел на нее в тот момент, когда понял, что она сон.
– Я сон, – сказала Джордан. – Но не твой сон.
Диклан подпер подбородок рукой и снова посмотрел в окно; так тоже мог получиться прекрасный портрет. Возможно, потому, что ей просто нравилось смотреть на него и любую его позу она считала удачной. Серия портретов. Какое будущее сулила эта идея, бесконечные ночи, подобные этой, когда он сидит там, а она стоит здесь.
– К тому времени, как мы поженимся, – произнес он наконец. – Я бы хотел, чтобы ты подала заявку на другую студию в этом здании, потому что картины этого мужика невероятно уродливы.
Ее пульс мягко пропустил пару ударов и вновь забился в прежнем ритме.
– У меня даже нет собственного номера соцстраховки, Поцци.
– Я куплю тебе его, – ответил Диклан. – Сможешь носить вместо кольца.
Они смотрели друг на друга поверх холста на ее мольберте.
– Я должен увидеть картину, – мягко сказал он.
– Ты уверен?
– Время пришло, Джордан.
Диклан встал, отложив пиджак в сторону. Он ждал. Он никогда бы не подошел смотреть без приглашения.
Время пришло, Джордан.
Она никогда не была по-настоящему честна ни с кем, кто не обладал лицом Хеннесси. Демонстрируя ему эту картину, этот оригинал, она ощущала себя честней, чем когда-либо в жизни.
Девушка отступила назад, пропуская его к холсту.
Диклан приблизился. Его взгляд метнулся от портрета к месту у окна и обратно, от пиджака на колене Диклана к настоящему пиджаку, оставленному на кресле. Джордан наблюдала, как его взгляд скользнул по яркой линии вдоль шеи, которую она так старательно подчеркнула, по тонкой игре комплементарных цветов по краям форм.
– Это очень хорошо, – пробормотал Диклан. – Джордан, это замечательно.
– Я так и думала.
– Не знаю, магнит ли это. Но ты невероятна.
– Я так и думала.
– А следующий будет еще лучше.
– Думаю, да.
– И лет через десять из-за твоего скандального шедевра тебя тоже вышвырнут из Франции, – сказал он. – Позже ты сможешь с триумфом продать его в «Метрополитен». Дети будут писать сочинения о тебе. А люди вроде меня рассказывать истории о тебе своим знакомым в музеях, чтобы казаться интересней.
Она поцеловала его. Он поцеловал ее в ответ. И их поцелуй, смешиваясь с прочими образами, звуками и чувствами, также стал частью процесса создания портрета, покоящегося на мольберте рядом.
Это было прекрасно.
30
Много лет тому назад, когда Хеннесси и Джордан жили в столице, они порой устраивали мероприятие под названием «Игра». Действо начиналась в полночь на съезде с Ривер-роуд на шоссе И-495. Не сразу за поворотом. А скорее от него. Машины с визгом проносились по автостраде, минуя съезд. Немного рискованное предложение с учетом вашингтонского трафика. Стоило потенциальному участнику недооценить местные пробки, и он оказывался на Ривер-роуд спустя несколько минут после остальных игроков. Переоценив движение, он появлялся слишком рано, надеясь, что не потратил слишком много времени, петляя в поисках другого съезда.
Слишком просто? Нисколько. Но Хеннесси и не искала легких путей.
Ровно в полночь, кто не спрятался, я не виноват, она была на Ривер-роуд и под рев двигателя автомобиля, позаимствованного в особняке Маклейнов или просто угнанного, вела неудержимый табун лошадиных сил под капотом к месту проведения игры.
Остальные девушки – Джун и прочие – уже ждали на местах, двое из них контролировали старт и финиш, остальные прикрывали съезды. Стандартный набор: полицейская рация, радар-детекторы и семь пар зорких глаз.
Позже они присоединялись к гонке. От точки до точки, визг тормозов, заносы, на два очка впереди, на четыре – вот что кипело в венах Хеннесси в подобные вечера.
Иногда за рулем сидела Хеннесси, иногда Джордан. А порой в машине были обе.
Ставки в «Игре» всегда были высоки. Зачастую призом становились наркотики. Или оружие. Машина проигравшего. Годовое проживание в чьем-то роскошном запасном особняке. Возможности слишком опасные, чтобы торговать ими в открытую. Большинство участников, водителей и просто мелких сошек принадлежали определенному типу: мужчины от двадцати до тридцати с небольшим лет, ведущие преимущественно ночной образ жизни, обычно белые и достаточно обеспеченные, чтобы с легкостью пережить любое нарушение правил дорожного движения, которое может повстречаться им на пути, и конечно, все они владели машинами слишком шикарными для банального лихачества на спецполосе.
Они собирались на форумах, чтобы обсудить «Игру», предложить варианты следующих призов, поболтать и помериться членами. Сперва игроки были из местных, но спустя время люди в надежде попасть в «Игру» стали прибывать со всех концов 95-й автомагистрали.
Обычно Хеннесси и Джордан занимались только организационной стороной, получая процент от выигрыша, но если срочно требовались деньги или заинтересовал один из призов, они также принимали участие в гонках. У Хеннесси отлично получалось, так как напрочь отсутствовали тормоза и чувство страха. У Джордан получалось также хорошо, потому что вышеперечисленные качества у нее присутствовали. Они обе были известны как «Валькирия», однако несколько особенно наблюдательных постоянных участников звали их «Валькирии».
«Игра» нарушала чертову тонну правил.
Хеннесси это обожала. Ну, или, по крайней мере, ей нравилась возможность хоть на время выбросить все из головы.
Чувство, столь близкое к счастью. Девушка полагала, что, пожалуй, это лучшее, на что она могла рассчитывать.
– Садись, быстрее, время – водопад, и в данный момент мы стремительно несемся к краю, – проговорила Хеннесси.
– Хеннесси? – потрясенно выдохнула Джордан.
Джордан Хеннесси замерла посреди темного тротуара у студии на Фенуэй, ее сумка болталась на плече, волосы натурального оттенка были собраны в высокий хвост, кожаная куртка на хрупких плечах, оранжевый укороченный топ, модные черные леггинсы и изящные туфли на плоской подошве, украшенные шевронами, придавали ей стильный и утонченный вид.
Другая Джордан Хеннесси сидела за рулем рокочущей у тротуара «Тойоты Супра», выглядя словно модель для фотосессии: с копной пышных волос, темно-фиолетовыми губами, в мужской куртке-бомбере, темно-фиолетовым корсете и на каблуках, которые казались плохой идеей в сочатании с педалью сцепления.
У обеих Джордан Хеннесси были одинаковые колечки в носу и цветочные татуировки на руках. И почти идентичные изображения роз на шее.
Однако их сложно было принять за одного и того же человека.
– Ты не звонила, подруга, – сказала Джордан.
– Запрыгивай.
Джордан села в машину.
Она слегка изменилась с тех пор, как они виделись в последний раз, впрочем, не настолько, чтобы Хеннесси не смогла прочесть выражение ее лица. В нем смешалось несколько оттенков. Основным, конечно же, стал шок. Затем добавилась нотка облегчения. И легкий привкус настороженности.
Вполне ожидаемо. Чего Хеннесси не ожидала увидеть, так это радости. Девушка, казалось, излучала ее задолго до того, как заметила Хеннесси. Она шла по тротуару посреди чертовой ночи с улыбкой на лице, улыбкой, которую пыталась скрыть, но та самовольно расцветала на губах. Так или иначе, но Джордан без Хеннесси отлично прижилась в Бостоне и была не просто в порядке, а в порядке настолько, что светилась от счастья, не стесняясь прохожих. Кружево для Хеннесси, счастье для Джордан.
Хеннесси не знала, как реагировать, и поэтому начала болтать. Она болтала без умолку, направляя «Супру» вниз по улице, Джордан привычным движением опустила сумку на пол у ног. Болтала, выезжая на шоссе, и Джордан подняла окно, чтобы усиливающийся поток ветра перестал трепать волосы. Болтала, когда в туннелях под Бостонской гаванью к ним присоединились еще несколько мощных автомобилей. Болтала, пока Джордан разглядывала соседние машины, а затем пристегнула ремень безопасности.
– За сколько их предупредили? – спросила Джордан. Она не была дурой, поэтому, едва заметив автомобили, догадалась, что будет «Игра».
– За пять часов, – ответила Хеннесси. – В чате того безумного, помешанного на ноотропах банкира со «Слэка», помнишь такого? Что означает весьма высокую вероятность, что один из этих парней за рулем плотно сидит на каком-нибудь растительном препарате с подпольного завода в Южной Америке.
Они вырвались из Бостона и, превышая скорость, понеслись на запад. Автопарк собрался довольно внушительный. Низкие широкие автомобили, обступившие со всех сторон, выжидающие. «Игра» была призвана развеять чувства Хеннесси. Пока этого не произошло. Но обязательно случится.
Так и будет.
Она не знала, чего ждала от встречи с Джордан, но точно не этого. В глубине души она всегда знала, что если позвонит, то обнаружит, что у Джордан все в порядке без нее. Знала, что, стоит ей объявиться, она увидит, как Джордан прекрасно устроилась без нее. Знала, что если бы был способ разделить их жизни, Джордан справилась бы на «отлично». Знала, что это именно Хеннесси не могла жить без Джордан.
Возможно, она надеялась, что ошибается.
Когда все участники собрались и двигатели взревели, Джордан спросила:
– Как мы сможем провести игру? Никто не охраняет съезды. Девочки мертвы.
– Ты портишь все удовольствие, когда так говоришь, поэтому я сделаю вид, что не слышала, – ответила Хеннесси. – Кроме того, я уже подумала об этом и, как говорится, должным образом спланировала. Это короткий заезд. Стартуем после третьей вспышки, а затем ровно семь миль по прямой. До финиша нет ни одного съезда. Стоит оторваться на старте, и мы будем первыми. Никаких сюрпризов. Мы отлично проведем время.
– «Мы»? Мы участвуем в гонке?