Мистер Джиттерс

Когда я была в Харроу-Лейке, я не задумывалась о том, что возвращение домой будет именно таким. Что будет так тихо… и пусто. Я всматриваюсь в темный коридор. Боюсь, я не смогу справиться с тошнотой, если увижу в щелях между паркетинами кровь Нолана. Да, Ларри, конечно, должен был навести здесь порядок – но мало ли что.

Как же мне не хочется переступать порог одной! Я захлопываю дверь и дожидаюсь щелчка замка. Дежавю накрывает меня холодной волной. Дверь в гостиную открыта, и я четко понимаю: что-то не так. Все не так. Мебель, фотографии на стенах, телевизор… ничего нет. Нет ни ящиков, ни коробок, которые стояли по углам, когда я была здесь в последний раз, когда Нолан сбросил на меня бомбу со словами: «Ой, я разве не говорил тебе о Париже?» И мы поссорились. И я ушла. А потом вернулась и обнаружила его в кабинете. И его кровь была повсюду – на моей одежде, у меня под ногтями…

Сейчас в квартире пусто. В прихожей нет ничего, кроме телефона, мигающего красным светом. Странно: только одно сообщение на автоответчике. Я нажимаю на кнопку, чтобы прослушать. Не от бабушки, хотя я даже немного надеялась. И не от Коры. И не от Картера, у которого мне стоило украсть хотя бы один поцелуй. Всего лишь надо было ненадолго сделать вид, что я именно та, кого он ищет, а он тот самый парень, с которым я буду чувствовать себя спокойно и уверенно. Просто сказка.

После сигнала как минимум три секунды нет никаких звуков, а потом просто тихий гул. Что-то со связью. И тут я слышу голос. Едва уловимый шепот.

Тра-та-та-та-та-та-та,

Опустилась темнота.

С тихим шорохом и стуком

Выйдет он из-под земли!

Убегай или умри.

Тик-так, тик-так,

Он придет не просто так…





Это песенка Лорелеи. Ее голос. Мир вокруг сжимается, обрушивается на меня, и я беспомощно сворачиваюсь калачиком. Прижимаюсь щекой к отполированному паркету. Легким невыносимо тесно в грудной клетке. Я моргаю. Один раз, другой. И тут я понимаю, что с полом что-то не так. Прихожая в нашей квартире выложена плиткой, а не паркетом. Но это точно наша квартира – одна из предыдущих. Дом, который давно перестал быть нашим домом.

– Лола?

Мэри Энн хлопает огромными зелеными глазами и протягивает мне руку. Она выглядит как маленькая девочка – как в детстве. Я беру ее за руку и испытываю странное ощущение невесомости.

Стены здесь темно-зеленого цвета: выбор Нолана. Такие стены были в нашей чикагской квартире, которую мы давным-давно снимали на одно лето. Не выпуская моей руки, Мэри Энн подносит палец к губам. И тут я слышу голоса. Где-то совсем рядом. Нолан и Ларри. Мы осторожно подкрадываемся к резной дубовой двери кабинета (здесь нет витража с пазлом, но она тоже очень красиво украшена). Я заглядываю в замочную скважину. Вижу Нолана. Не пепельно-серого и безжизненного, как в больнице, а молодого Нолана из давно ушедших времен, когда его волосы были темнее. На лице меньше морщин. Он сидит за письменным столом в идеальном обрамлении замочной скважины. Держится за голову. Взгляд устремлен в одну точку где-то на полу. Потом его заслоняет Ларри, расхаживая по кабинету между столом и дверью. Наконец Ларри прислоняется к мини-бару. Он выглядит абсолютно расслабленным.

– Она сказала, что собирается уйти от меня… – почти шепотом говорит Нолан.

Ларри раздраженно фыркает:

– Ты не виноват, Нолан. Ты делал для нее все, что мог, а она никогда тебя не ценила. Вечно норовила сбежать, знаем мы таких.

Я напрягаюсь: они могут посмотреть на дверь и обнаружить меня в любой момент, но пока ни разу не повернулись в мою сторону. Мне не стоит подслушивать.

– И что мне теперь делать, черт побери? – говорит Нолан.

Звучит как риторический вопрос, но Ларри все же отвечает.

– Я же сказал, я обо всем позаботился. Она так сильно хотела в Харроу-Лейк? Ну что ж, туда она и отправилась. А ты больше ничего не знаешь, ясно? – настойчиво спрашивает Ларри.

Нолан отвечает не сразу:

– А ее мать…

– О ней я тоже позаботился. И буду продолжать заботиться, если она не будет делать лишних движений. Я же сказал, я все уладил.

Наконец Нолан поднимает глаза. Они налиты кровью, как будто он не спал несколько недель.

– А что я скажу Лоле? Как, интересно, ты уладишь этот вопрос?

Ларри сухо усмехается:

– Возможно, ей было бы лучше отправиться вслед за своей мамашей.

– Чего? – огрызается Нолан. – Ты вообще думаешь, что говоришь?

Ларри останавливается:

– Шучу. Слушай, не парься насчет Лолы. Она же ребенок. Скажи, что Лорелея ушла и не вернется. Это ведь правда, да?

– Но ведь она видела…

Ларри садится за письменный стол Нолана, и я вижу, как он кладет мохнатые руки на бедра.

– Она видела, как вы ссорились. Всё.


– Но…

– Слушай. Ты слишком много волнуешься. Я понимаю, у тебя на носу премьера «Красной красотки» и скоро начинаются новые съемки… Слишком много стресса вдобавок в тому, что происходит в твоей жизни. Но ведь у тебя есть я!

Нолан пристально смотрит на Ларри. Это недобрый взгляд, от которого хочется съежиться и раствориться в воздухе. Ларри молча достает из кармана чековую книжку и подталкивает к Нолану.

– Я забочусь о тебе, а ты обо мне. Как настоящие друзья. Не правда ли?

Нолан раздраженно берет чековую книжку и, выписав чек, швыряет ее обратно.

– Мы больше никогда не будем это обсуждать, – отчеканивает Нолан, вставая из-за стола.

Он приближается к двери, за которой я прячусь, и сердце отчаянно пытается выпрыгнуть из груди. Мэри Энн тащит меня к гардеробу в коридоре, и мы успеваем скрыться там за секунду до того, как открывается дверь кабинета. Мы крепко прижимаемся друг к другу в темноте, спрятавшись среди пальто и зонтов. Нолан сердито топает по квартире. А вдруг он ищет меня? Тогда нужно скорее выбираться отсюда, иначе он найдет меня и догадается, что я пряталась и подслушивала. А сколько раз он уже говорил мне не делать этого? Сколько раз он повторял, что следить за ним – не оптимально?

Он уходит, и я пытаюсь пробраться обратно к двери сквозь пальто и куртки, но никак не могу найти ее. Я запутываюсь в тканях, как будто одежды вокруг меня становится все больше и больше. В какую бы сторону я ни повернулась, двери нигде нет. Я зацепляюсь за вощеный дождевик и начинаю паниковать.

– Нолан! – кричу я, но никто не отвечает. – Ларри!

Тишина. И тут я слышу первые аккорды песни, которую кто-то включил в одной из комнат. Мелодия заползает в щели гардероба и подбирается ко мне. T’ain’t No Sin. Музыка впитывается в мои поры, проникает под кожу и плетет там узор, заставляя забыть о секретах, спрятанных глубоко внутри. Снова и снова. Господи, как же я ненавижу эту песню! Всегда ненавидела. В тот день, когда Лорелея ушла, она тоже играла на полную громкость – чтобы заглушить крики. В этом Ларри был прав, я вспомнила: они действительно сильно поругались в тот день. Возможно, поэтому T’ain’t No Sin всегда вызывает у меня необъяснимую тревогу и раздражение.

Но есть что-то еще… Маячит где-то на кромке сознания и не дает мне покоя. Похожее ощущение я испытала, когда бабушка соврала мне насчет Лорелеи. Мне нужно расковырять это, докопаться до сути, чтобы выпустить наружу все тайны. Но разве можно сосредоточиться, пока играет эта проклятая песня?

Ненавижу!

Мелодия затихает, и во время короткой паузы перед следующей песней напряжение в голове нарастает до предела. Как будто кто-то барабанит заостренными пальцами прямо по черепной коробке. Это треск, рассекающий безжизненный воздух, это звук иглы, соскакивающей с пластинки в конце песни. А еще это звук, который издает чудовище, когда пытается выбраться из-под обоев. Звук опасности, затаившейся в темноте.

– Мэри Энн!

Нет ответа. Стоп. В задней части шкафа, наверное, должна быть еще одна дверь. Может, я смогу выбраться с той стороны… Я поднимаю голову. Где-то здесь должна висеть цепочка, с помощью которой можно включить свет. Но она слишком далеко, слишком высоко. Под потолком, в самом углу шкафа, я замечаю темный силуэт. Неестественно длинный и слишком крупный, чтобы поместиться в таком тесном пространстве. Костлявые конечности изгибаются под невероятными углами. Сердце лихорадочно бьется о грудную клетку: кто это, кто это, кто это, черт побери?

Но я уже знаю ответ. Узнаю эти щелчки и постукивания. Это Мистер Джиттерс. Он приближается, и его тень нависает прямо надо мной. Я пытаюсь спрятаться за куртками и пальто, но их слишком много. Я запутываюсь и застреваю.

– Лола! Он здесь! – Мэри Энн тоже видела его.

Я тянусь за ней, но ухватываю только ткань. Я пытаюсь закричать, но что-то давит на грудь, душит и не позволяет сдвинуться с места. Пробую поднять руку. Ничего не получается. Я могу управлять только движением глаз и крепко зажмуриваюсь.

Мистер Джиттерс медленно проводит жестким холодным пальцем по моей ключице и останавливается у горла. Он зажимает пульсирующую артерию, словно хочет проверить, как сильно можно надавить и сколько я готова вытерпеть. Я пытаюсь отпихнуть его ногой, вскинуть руки и оттолкнуть, но мышцы сводит, и я чувствую себя совершенно беспомощной.

Его звуки заполняют весь шкаф. Этот отвратительный треск проникает в каждую клеточку моего тела. Душит меня. Поглощает меня. Разрывает на части и выворачивает наизнанку. А потом все прекращается. Давление ослабевает, и я вываливаюсь из шкафа в коридор. Судорожно, до боли в легких я глотаю воздух, чтобы кричать, кричать и кричать. Оглядываюсь. Обычный шкаф, на вешалках – четыре-пять курток и пальто. И больше ничего. И никого. Мистер Джиттерс исчез. Мэри Энн тоже.





Глава двадцать четвертая




Нет, нет, нет, нет, НЕТ…

Я резко просыпаюсь. Сердце колотится как сумасшедшее. Сквозь кружевные занавески в комнате Лорелеи пробивается тусклый серый свет. Только я не в комнате Лорелеи. И никакие это не занавески. Надо мной подрагивают ветви дерева, с которых свисают маленькие белые желуди. Я лежу под Костяным деревом. Пытаюсь подняться, но моя правая нога не двигается. Я с ужасом понимаю, что заснула здесь. И судя по освещению, провела здесь слишком много времени. Леса Харроу-Лейка забрали меня к себе. Теперь я пущу здесь корни и останусь навсегда.

Нет. Нет!

Но разве вчера не было полнолуния? Я пытаюсь пошевелить ногой, и она свободно двигается – только ботинок застрял под корявым корнем дерева. Когда мне наконец удается достать его, я отступаю от Костяного дерева на несколько метров. Сердце отчаянно бьется о грудную клетку. Что я здесь делаю? Я ведь была в квартире… нет, это был сон. Я ждала Картера, чтобы поехать в аэропорт, а потом Мэри Энн… Больше я ничего не помню. Я снова ходила во сне вместе с Мэри Энн. Мы подслушивали разговор между Ноланом и Ларри. Интересно, это воспоминание или сон? Или и то и другое? Не знаю.

Но в одном я не сомневаюсь: Мистер Джиттерс забрал Мэри Энн. И теперь я одна посреди леса. Черт!

Неужели я опоздала? Пропустила встречу с Картером? Я понятия не имею, который час. Я разворачиваюсь и бегу прочь от Костяного дерева, но спотыкаюсь о проклятые корни. Больно приземлившись на колени, я замечаю, что из моего кармана выпал какой-то предмет. Это скорлупка с белым жуком, она открылась при падении. То есть не просто открылась, а раскрылась. Дно скорлупки выскочило, и под ним открылось секретное отделение, где малюсенькими буквами нацарапана лишь одна фраза:

ХРАНИ СВОИ ТАЙНЫ НАДЕЖНО.



Лорелея часто повторяла мне эти слова. Она говорила это каждый раз, когда я записывала свои секретики на клочках бумаги. В потайном отделении скорлупки тоже лежит маленькая записка. Дрожащей рукой я достаю и разворачиваю ее.

Я не хочу, чтобы это чудовище снова прикасалось ко мне. Почему он не отпускает меня? Пожалуйста, пусть это закончится.



Я роняю записку. Ветер подхватывает и уносит ее. Это был почерк Лорелеи. Не кривые детские каракули. Наверное, она уже была подростком, когда написала это. Еще до встречи с Ноланом? Задолго ли до нее? Рассказывала ли она ему о Мистере Джиттерсе? Мне нужно выбраться из Харроу-Лейка и поговорить с Ноланом.

Я беру белого жука и спешу домой к бабушке. Когда я прихожу, ее нет у плиты, где она обычно бывает в это время. На кухне пусто, плита выглядит холодной и безжизненной. Ни в одной из комнат на нижнем этаже ее тоже нет. Наверху дверь в спальню закрыта. Я стучу – сначала тихо, потом громче. Она не отвечает, поэтому я дергаю за ручку. Дверь открывается с негромким щелчком. Кровать заправлена. Всё на своих местах, только бабушки нет. Я закрываю дверь и прижимаюсь к ней спиной. Куда она подевалась? На всякий случай я прохожусь по двору, но бабушки нигде нет. Кажется, она впервые вышла из дома за все время моего пребывания в Харроу-Лейке.