Мистер Джиттерс

Я опускаю глаза, заламываю пальцы. Бросаю на него быстрый взгляд из-под ресниц. Немного противно от самой себя.

– Хорошо, – мгновенно отвечает он; я даже немного разочарована, что он так быстро согласился. – Но это будет наш секрет, ладно?

– Я умею хранить секреты.



Когда я возвращаюсь домой, бабушка дремлет в кресле-качалке. Я замечаю мобильник рядом со своим фото над камином – видимо, бабушка оставила его там в знак примирения. Я хватаю телефон с полки. Экран не горит, аккумулятор давно разрядился. Я прислоняюсь к оконной раме и наблюдаю за тем, как мерно вздымается и опускается грудь бабушки. Сейчас она кажется такой слабой и уязвимой. Как Нолан в больнице. Ее было бы очень легко задушить подушкой, которую она давно вышивает. Подержать всего несколько минут, пока она не обмякнет. Видимо, почувствовав на себе мой взгляд, бабушка вздрагивает и просыпается.

– Давно у тебя это? – спрашиваю я, сжимая в руке телефон.

Бабушка рассеянно моргает – видимо, еще не до конца проснулась.

– Давно? О нет… совсем недавно. Грант занес. Я положила на каминную полку, чтобы ты сразу заметила. Но домашний телефон теперь снова работает, если тебе нужно позвонить.

Она выглядит очень сонной и уставшей.

– Я слышала, в городе пропала девочка. Ты в порядке? – спрашивает она. – После нашего разговора?

Это очень правильные вопросы. Их задала бы правильная бабушка. Оптимально. Подозрительно.

– Мне нужно знать, что произошло на самом деле, – говорю я. – Почему Лорелея привезла меня сюда? Что с ней случилось? Могла ли она получить травму или с ней произошло что-то другое? Понимаешь, о чем я?

Бабушка избегает моего взгляда. Думала, у меня закончились вопросы.

– Она правда верила в существование Мистера Джиттерса? – снова начинаю я.

Бесполезно.

– Почему ты не можешь сказать, что произошло на самом…

– ОН НИКОГДА НЕ ТРОГАЛ ЕЕ!

Я отшатываюсь так резко, что ударяюсь спиной о каминную полку. Одна из фоторамок с треском падает на пол, но я не могу оторвать глаз от бабушки. Костяшки пальцев, сжимающих подлокотники, побелели. Взгляд выражает неконтролируемую ярость. Я не знаю, как мне быть. Не понимаю, что скрывает эта женщина.

– ЛОРЕЛЕЯ БЫЛА ЛГУНЬЕЙ! ГРЯЗНОЙ МАЛЕНЬКОЙ ЛЖИВОЙ ДРЯНЬЮ, ТАКОЙ ЖЕ, КАК ТЫ, И Я РАДА, ЧТО ОНА УМЕРЛА!

Я смахиваю со щеки каплю слюны и опасаюсь, что бабушка сейчас набросится на меня, но неожиданно она падает в свое кресло-качалку, как марионетка, у которой обрезали нити. Она остервенело раскачивается в кресле, и некоторое время в комнате раздается только протяжный скрип половиц. По щекам бабушки бегут две черные струйки, но она даже не пытается стереть растекшуюся тушь. А потом она неожиданно начинает напевать себе что-то под нос.

Опять эта песня. Песня Лорелеи.

Нолан? Где ты? Ты вообще получаешь мои сообщения?





Глава двадцать вторая




Мы с Картером договорились встретиться у парка после заката. В глубине души я надеюсь, что он не придет, но нет: он уже ждет меня у ворот.

– Привет. – Его лица почти не видно в сумерках. – Я тебя даже не заметил издалека.

– Ну так почти ночь на дворе.

Надо же, у меня даже получилось справиться с дрожью в голосе.

– Есть новости о Мэри?

– Нет, – вздыхает Картер. – Но кто знает, может быть, завтра…

Фраза повисает в воздухе, незаконченная и неубедительная. Картер достает большую связку ключей и открывает ворота.

Внутри темно, и мне начинает казаться, что у нас ничего не получится, но тут я замечаю на шее Картера кожаный шнурок: фонарик спрятан у него под рубашкой.

– Готова?

– Как попасть в пещеру? – спрашиваю я, чтобы не отвечать «нет»: я совершенно не готова.

– Самый простой путь, – говорит Картер, – через заброшенный лодочный маршрут.


Темные силуэты аттракционов нависают над нами, и теперь это место кажется мне опасным. В тени нас может ожидать что угодно. Когда мы проходим мимо карусели, мне кажется, что одна из разрисованных собак дышит, и я с опаской заглядываю в ее дикие глаза без век.

– Нельзя включать свет, пока не доберемся до пещер, – говорит Картер. – Иначе нас могут заметить. Но когда мы попадем внутрь, до церкви останется совсем немного.

Не стоит этого делать.

Что-то касается моей кисти, и я подпрыгиваю от испуга, но потом понимаю, что это Картер пытался взять меня за руку.

– Нервничаешь? – спрашивает он.

– Думала, ты паук.

– Класс, спасибо, – хихикает Картер.

Во рту пересохло, а вот на спине выступил холодный пот. Картер кладет руки мне на плечи и поворачивает лицом к скале, которая возвышается в дальнем конце парка.

– Вон там, – шепчет он, хотя вокруг никого нет. Проведя вниз по моим рукам, он легонько прижимает меня к себе.

– Ничего не вижу…

Но в этот момент в слабом лунном свете я замечаю деревянный фасад, вмонтированный в скалу. Он расписан вручную, как и все указатели в этом парке. Над входом надпись «Гондольер». Лорелея была здесь. Стояла там, где я стою сейчас. Интересно, Мэри удалось добраться сюда? Смогла ли она оставить послание для Мистера Джиттерса? Значит ли это, что сейчас мы идем по ее следам? И по следам Лорелеи?

– По этому маршруту на самом деле никто никогда не катался, – шепчет мне на ухо Картер. – Здесь был вход в пещеру. Твой отец просто оформил фасад и построил вокруг парк аттракционов.

Типичный Нолан.

– Ты говорил, ты знаешь, как попасть внутрь?

Картер поддевает край деревянного фасада и отрывает его от скалы, оставляя достаточно большую щель, чтобы мы могли пролезть внутрь.

– Они повесили замок на дверь, но забыли закрепить петли, – с улыбкой говорит он и включает фонарик.

Его слабого света достаточно лишь для того, чтобы разглядеть туннель, скалистые стены по обеим сторонам и узкую дорожку, ведущую в глубь холма. Туннель настолько узок, что мы можем пройти по нему только друг за другом. Картер поворачивается и освещает ближайшую стену, и тут я замечаю на ней надписи. Три строки, нацарапанные тремя разными людьми.





Я провожу по буквам дрожащей рукой. Стена влажная и холодная.

Может, мне тоже стоит оставить послание, чтобы не исчезнуть, как Мэри…

Капли ударяются о землю в назойливом, непостоянном ритме. Этот звук эхом отражается от стен, напоминая скрежет зубов. «Это просто вода, – говорю я себе. – Просто вода». Картер выходит вперед. Но ведь все это нужно мне. Это я хочу узнать, что находится внизу, в темноте.

– Дай мне фонарик, – говорю я.

Немного помедлив, Картер развязывает кожаный шнурок и передает мне фонарь. Я освещаю путь. Свет отражается от влажных стен; туннель то расширяется, то сокращается; по пещерам волнами прокатывается монотонный гул. Воздух здесь спертый и затхлый.

– Смотри на дорогу, держись правее, – направляет Картер.

Теперь большую часть дорожки заполняет ручей. Вот откуда этот звук: капли ударяются о поверхность воды. Я направляю фонарик вверх и едва не роняю его от испуга: прямо из потолка пещеры торчат гигантские зубы. Луч фонаря хаотично мечется по стенам, но я заставляю себя успокоиться и держать его ровно.

– Сталактиты, – говорит Картер.

Я видела их только на картинках: известковые наросты, которые образуются в пещерах из-за воды, столетиями капающей с потолка. Это место не просто старое – оно древнее. Я вспоминаю слова Коры о том, что Харроу-Лейк давно мертв и медленно разрушается. Здесь это чувствуется сильнее, чем где-либо.

– Ты дрожишь, – замечает Картер. – Хочешь, вернемся? Церковь совсем недалеко, но если тебе некомфортно…

– Я не вернусь, – решительно говорю я, и эхо умножает мои слова. – Я хочу увидеть церковь.

Мне нужны ответы на мои вопросы. Куда ходила Лорелея? Что она там видела? Что скрывается во тьме под этим городом? Руки предательски дрожат. «Холодно, – успокаиваю я себя. – Просто холодно». Картер непринужденно берет меня за руку, и мне почему-то очень хочется его поблагодарить. Дорожка становится еще уже, и я дважды оступаюсь, промочив ноги в ледяной воде. К тому времени, когда мы попадаем в седьмой или восьмой зал пещерной системы, я уже не чувствую пальцев. Гул, стоящий в туннеле, раздражает нервные окончания, и я стучу зубами, словно отбивая ритм мелодии. С каждым шагом мне кажется, что вот-вот я почувствую на шее костлявые заостренные пальцы.

– Ну, собственно, вот, – говорит Картер, убирая фонарик.

Мы выходим из туннеля на открытое пространство. В лунном свете я вижу провал диаметром около пятнадцати-двадцати метров. Стенки ямы почти отвесные, и теперь я понимаю, почему сюда легче пробраться сверху. А в центре провала открывается очень знакомый вид: повсюду обломки каменных плит; одна стена церкви уцелела, но стоит под наклоном. Пустые стрельчатые окна напоминают гигантские петли для пуговиц. И надгробия. Много-много надгробий. Скорее всего, их поставили вертикально во время съемок «Ночной птицы», а потом больше не трогали.

Где-то рядом журчит вода, но звук немного отличается от того, что мы слышали в пещерах. Я выхожу из тени и попадаю в луч лунного света, проникающего сквозь пустое центральное окно церкви. Кровь насыщается адреналином. Вот оно, то самое место, где ее убили. Пташку, конечно же. Когда Нолан и Лорелея были здесь со съемочной группой, камера располагалась где-то наверху, в пустом окне. Она стояла на том же месте, где я сейчас. В серебристом свете луны ее лицо выглядело безжизненным и окостенелым. В следующем кадре она отступала в тень, чтобы спрятаться от озверевших горожан. А потом ее выволакивали к алтарю и жестоко убивали.

– При дневном освещении все выглядит иначе, – говорит Картер. – Видишь много лишнего. Окурки, крышки от бутылок – в общем, следы присутствия других людей, пусть и очень давние. А ночью легко представить, будто мы – первые, кто обнаружил это место.

Картер останавливается в дальнем углу каменного постамента. Это алтарь. То самое место, где Лорелея позировала на фото, обнимая рейнджера Крейн. Место, где Пташку разорвали на части. Пальцы в крови. Зубы, впивающиеся в плоть. Обезумевшие от голода люди.

– Почему церковь так и не восстановили? – спрашиваю я. – Где-нибудь в другом месте, например?