Мир до начала времен

12 ноября 2-го года Миссии. Понедельник. Полдень. Окрестности Большого Дома, река Гаронна.

Временный командир фрегата «Медуза» бывший старший лейтенант итальянского королевского флота Раймондо Дамиано.

Вид фрегата со спущенными парусами, стоящего на якоре на предписанном ему месте, вызывает у меня чувство законной гордости. Мы сделали все возможное и невозможное, дошли до цели, невзирая ни на какие препятствия. «Кораджосо» (Отважный) швартуется у «Медузы» по левому борту – и синьор Сергий, ловко, как заправский моряк, поднимается по шторм-трапу к нам на палубу. И ведь не скажешь, что по основной своей профессии этот человек мирный учитель труда и истории.

– Хорошо сделано, синьор Раймондо! – громко говорит он, пожимая мне руку. – Поздравляю вас с постоянным статусом. Теперь вы командир этого корабля, капитан Дамиано. Первая ваша задача после окончания разгрузки – провести подготовку к зимнему хранению. Кампанию этого года можно считать оконченной. Комплектование постоянного экипажа и подготовку к дальним походам мы откладываем на весну. А сейчас всем спасибо.

После этих слов, которые мне перевел молодой синьор Алессандро, моя временная команда – темные и светлые синьоры и синьориты – разразились радостными криками, а я вспомнил, как все начиналось…

Вышли мы в поход на маленьком кораблике, заполненном людьми как бочка соленой сельдью. Грузовой трюм выполнял роль временной каюты, в которой мои временные матроски были набиты битком, и еще двенадцать человек, включая штатный экипаж, размещались на баке, в помещении, которое одновременно было камбузом, кают-кампанией и кубриком для экипажа. Для таких маленьких корабликов по-иному никак. Еще много места в трюме занимали дрова, необходимые для работы газогенератора, питающего двигатель светильным газом. Этот же газогенератор был источником тепла, позволяющим людям не замерзнуть, и в то же время он мог стать причиной беды, ибо стоит нарушиться герметичности газовых труб – и все те, кого мы перевозим в трюме, уснут и больше не проснутся. Именно поэтому синьор Сергий не любит перевозить в трюме людей. Очень опасно. Но на этот раз все обошлось.

Временная команда составила всего сорок матросок, из которых только половина принадлежала к темной разновидности аборигенок. Остальные, как оказалось, находились на разной стадии беременности, так что синьора Марина запретила им участвовать в этом предприятии. Эти темные, которых тут еще называют полуафриканками или дочерями Тюленя, за исключением цвета кожи, мало чем напоминают негритянок нашего времени. Лица у них вполне европейского облика с небольшими прямыми носами, а волосы хоть и имеют цвет воронова крыла, но довольно длинные и вьются крупными кольцами. Синьор Сергий говорит, что эти женщины происходят из народа потомственных охотников за морским зверем и птицей, которые на своих лодках из шкуры тюленей в поисках добычи вдоль и поперек исплавали Средиземное море, начисто истребив многие исчезнувшие к нашему времени виды.

Недостающую же часть команды набирали просто. Синьор Андреа собрал синьор и синьорит, принадлежащих к так называемому клану Волка, и спросил, кто из них любил в детстве лазать на деревья. Таковых набралось чуть больше тридцати человек. Их испытали качелями на устойчивость к качке, а тех, кто перенес эту процедуру, не теряя разумения, дополнительно осмотрела синьора Марина, дав свое одобрение. Еще мы взяли с собой четырех крепких мускулистых женщин, которых синьор Сергий назвал вымершей к нашему времени разновидностью людей хомо неандерталензис. Эти особи очень сильны, и потребуются, когда нужно будет крутить кабестан или тянуть канаты, поднимая на место рею. На мачты их посылать бессмысленно, ибо они очень тяжелые и неуклюжие, но я думаю, что им и на палубе вполне хватит работы. Каждая такая синьора по силе запросто заменит пару матросов-мужчин. А еще они обладают какой-то необъяснимой первобытно-животной женской привлекательностью, хотя и не выделяются какой-то особой красотой. Это какая-то химия, которая кружит мужчинам голову и сводит с ума.

Мы, итальянцы, люди простые и легко идем на контакт, и, как бы ни плевался в Риме желчью Муссолини, в колониях (Ливии и Эфиопии), очень многие наши солдаты, и даже офицеры, с легкостью заводили контакты с местными жительницами. Я с самого начала не понимал его истошных криков по поводу подрыва будущего итальянской нации, ибо еще ни один итальянский мужчина от таких связей не забеременел. Попав сюда, я довольно быстро перестал обращать внимание на цвет кожи темных аборигенок, а синьоры-неандерталки попались мне на глаза только тогда, когда их отобрали в команду «Медузы».

Путь от нашего поселения до устья реки Адур занял почти сутки, и почти все это время, за исключением темноты, я простоял на палубе рядом с синьором Сергием. Ведь я же все-таки моряк – и свист ветра, дождевая морось в лицо и брызги соленой воды, летящие с гребней волн, были для меня лучшей наградой за участие в этом авантюрном предприятии. В таких условиях субмарина ныряла бы под волну, оставляя на поверхности одну рубку, а тяжелый крейсер разваливал бы воду подобно гигантскому плугу. А легкий кораблик синьора Сергия непринужденно взлетал на гребень, а потом скатывался вниз как с деткой горки. Вот так почти весь переход – вверх и вниз, вверх и вниз.

Если посмотреть на левый борт, то можно было увидеть, как эти исполинские волны, разогнавшиеся на просторах Атлантического океана, сначала увенчиваются шапкой белой пены, а потом, вздымаясь вверх подобно атакующим кобрам, обрушиваются на отлогий песчаный берег. Так было в те времена, когда никакого человека не было еще и в помине, и так будет, когда все мы исчезнем с лица этой планеты. Молодой синьор Алессандро – надо сказать, человек сугубо сухопутный – несколько занедужил от морской болезни, поэтому мы с синьором Сергием почти не разговаривали.

Ночь я провел в жарко натопленной офицерской каюте, а утром все изменилось. Океанская волна перешла в крупную зыбь, а впереди, на горизонте, сквозь дождевую морось обозначились Пиренеи. Берег был уже гораздо ближе, чем тогда, когда я уходил спать, и я понял, что мы почти прибыли, и что синьор Сергий ищет устье реки Адур, прикрытое длинным наносным островом. Времени ему для этого понадобилось совсем немного, ибо в нагромождении мелей, покрытых сверху перебаламученной водой, синьор Сергий ориентировался с помощью рыболовного асдика. Я с удивлением узнал, что там, у него на родине, в двадцать первом веке, компактную гражданскую версию устройства, при помощи которого британцы ловили наши субмарины, может приобрести любой желающий. Во-первых – этот прибор видит косяки рыбы на глубине, во-вторых – очень четко замеряет глубину и позволяет не сесть на мель вот в таких сложных условиях. Дальше было уже проще. Никаких особых волн на реке шириной всего двести метров быть не могло, и поэтому даже молодой синьор Алессандро выбрался на палубу подышать свежим воздухом.

А потом мы увидели мачты фрегата. Он по-прежнему стоял на том месте, где его оставил синьор Сергий, но у меня имелось сомнение, что мы сможем вывести этот корабль на глубокую воду. Издали невозможно было понять, насколько хорошо он сохранился, но, взяв бинокль, я убедился, что паруса собраны на реях и закреплены рифами; если бы они были убраны в трюм, то поднять их обратно на мачты с моей малочисленной и необученной командой представляло бы неразрешимую проблему. Чем больше мы приближались, тем лучше было видно, что корабль стоит на ровном киле, а его корпус не имеет каких-нибудь видимых повреждений. Он явно не бывал в бою, и все его злоключения были вызваны только Божьей Волей, которой было угодно перебросить его оттуда сюда. Когда мы подошли почти вплотную, синьор Сергий указал мне на какую-то палку, торчащую из воды, и сказал, что когда отплывал, то воткнул ее точно в береговую линию, а сейчас там воды по колено. Осенние дожди, мелко сеясь с небес, вот уже пару недель наполняют водой реки, и должны облегчить нам задачу снять этот корабль с мели.

Когда «Кораджосо» причалил рядом с фрегатом, мы разделились на две команды. Синьор Сергий и светлые синьоры принялись готовить команде мертвецов погребальный костер, а я, молодой синьор Алессандро и темные синьоры отправились обследовать вверенный нам корабль. Да-да – на Большом Совете, перед отправкой в путь, было принято решение сжечь истлевшие тела матросов офицеров и пассажиров, и падре Бонифаций его благословил. Бросать трупы просто так сочли неправильным, и в то же время рыть для них обычную могилу потребовало бы слишком много усилий. Да и не заслужили этой чести люди, истребившие себя в междоусобной сваре, вместо того, чтобы дать жизнь новому народу. Местом погребения стал недостроенный пакгауз, а источником дров – валяющийся по берегу плавник, которого на местных реках хоть отбавляй, а также остатки недостроенного палисада. При этом одновременно с погребальными работами синьор Сергий собирался пополнить запас дров для газогенератора своего корабля. И вскоре там, внизу завыло устройство, называемое «электрическая цепная пила», перегрызающее древесные стволы на удобные к употреблению чурбаки.

Пока они там занимались этим нужным, но грязным делом, я, синьор Алессандро и темные синьоры поднялись на палубу «Медузы». Для начала следовало проинспектировать корабль, проверить уровень воды в трюме, состояние помп, а также осмотреть бегучий и стоячий такелаж. Пока я лазил в трюм и, вспомнив юность, карабкался по вантам, чтобы проверить состояние парусов и такелажа, темные члены моей команды деловито собирали валяющиеся на палубе истлевшие тела и оттаскивали их к месту огненного погребения. Туда же отправились мумии всех троих пассажиров и капитана. Мир их праху, хоть все они и самоубийцы. Когда очистка корабля от предыдущих владельцев была окончена, а я завершил ревизию фрегата, где-то там, за плотными дождевыми тучами, солнце уже клонилось к закату. Состояние корпуса, такелажа и парусов оказалось даже лучшим, чем я мог надеяться, но начало подготовки к походу лучше было перенести на следующий день, а пока следовало озаботиться ночлегом. Здешняя осень – это хуже итальянской зимы, и спать в такой холод в неотапливаемом помещении было бы не очень уютно.

Единственным помещением на фрегате, имеющим печь, был камбуз. Я осмотрел его и пришел к выводу, что он вполне подходит в качестве временного кубрика. Печь и дымоход исправны, а палуба вокруг печи в противопожарных целях обшита медными листами. Если даже из топки случайно вывалится уголек, то из-за этого не сгорит весь корабль.

Печь растопили, затеплили масляную лампу типа «летучая мышь», из матросского кубрика принесли парусиновые койки-гамаки и подвесили их к специально вбитым в бимсы крюкам – получилось вполне уютно, по крайней мере, для походных условий. Сам я тоже решил заночевать со своей временной командой. Скорее всего, на мое решение повлияло то, что за последний месяц я изрядно набрался у Основателей их демократических замашек, или, возможно, то, что на субмарине офицеры живут той же жизнью, что и нижние чины. И гибнут в пучине одинаково и те и другие. Кроме того, я говорил себе, что в капитанской каюте холодно, через выбитое стекло задувают сквозняки, и вообще, долго находиться в помещении, где пришедший в полное отчаяние человек решил себя убить, не в моих силах. Сначала эту каюту следует отмыть со щелоком во всех местах до блеска, потом падре Бонифаций прочтет там соответствующие молитвы, изгоняя дух самоубийцы – и только тогда это помещение можно использовать по прямому назначению.

Кстати, о духах мертвых. Угнетающая картина разлагающихся тел вызывала во мне мысли о привидениях, которые незримо бродят вокруг этого места… Мистический страх нет-нет да и пробегал вдоль моего позвоночника холодной змейкой – думаю, не один я испытывал подобное. И та мысль, что мы позаботимся и мертвых и отдадим дань их памяти, какими бы они ни были, существенно утешала меня; казалось, сам Господь одобрительно кивает с небес и ласково улыбается, глядя на то, что мы делаем.

Когда сгустились сумерки, синьор Сергий позвал нас на ритуал сожжения тел членов предыдущей команды. Все было вполне благопристойно. Жерди палисада и куски плавника составляли решетку, сложенную в несколько слоев на полу недостроенного пакгауза, поверх них по лестницам через отсутствующую крышу были свалены полуразложившиеся фрагменты мертвых тел, которые удалось собрать, и пришедшие в негодность личные вещи покойных. Трепеща на ветру, горели факелы, отбрасывая на лица живых оранжевые отсветы. Синьор Сергий, как оказалось, при необходимости имел полномочия выполнять обязанности духовного лица, так что он произнес короткую речь-молитву, которую мне перевел молодой синьор Алессандро.

Русский вождь просил Господа снисходительно отнестись к упокоеваемым, потому что они не ведали что творили, были разрознены, слабы духом и не верили в свои силы. Они пришли сюда только для того, чтобы умереть, хотя, будь у них мудрый руководитель, они бы могли достичь многого. Мы скорбим о напрасно потраченных жизнях. Аминь.

Как только синьор Сергий закончил говорить, две его темные жены с факелами в руках подошли к двери пакгауза и подожгли подложенную под дрова растопку. Занявшийся огонь сначала неохотно лизал толстые жерди, и я уже думал, что это предприятие окончится неудачей, но потом пламя поднялось, загудело и дымным ревущим столбом взметнулось к темнеющим небесам, сеющим мелкие капли. Огонь пожирал бренные останки, освобождая души мертвецов и унося их в иную обитель. Мною владело чувство какого-то освобождения и глубокой убежденности, что мы все сделали правильно.

Мы стояли там до тех пор, пока погребальный костер не превратился в груду рдеющих углей, а потом разошлись в молчании и глубоких раздумьях. А ведь мы тоже в похожих условиях под руководством капитано ди корвета Карло Альберто Тепати могли прийти к тому же печальному концу, бесцельно растратить на диком берегу свои ресурсы и бесславно погибнуть… Человек, ставящий свою власть превыше общих интересов, непременно приведет подчиненных ему людей к разорению и гибели. Будь нашим командиром лейтенант Гвидо Белло, все могло бы обернуться иначе, но, к сожалению, бытующие там у нас в будущем порядки не дают таким людям настоящей власти. Думая об этом, я исполнился глубокой благодарности к Создателю, который преподал нам мудрый урок…

Когда все закончилось, и души мертвых покинули это место, улетев в небеса вместе с дымом, мы вернулись к своему временному обиталищу на камбузе «Медузы». А там – тепло и уют, светит лампа, бросают багровые ответы на медный лист почти прогоревшие угли. Шкворчит в котле уже упревшее варево из взятых с собой в дорогу подсоленного свиного мяса, картофеля и овощей, распространяя божественный аромат. И только в этот момент я понимаю, насколько голоден. На свет Божий появляется стопка деревянных походных чашек, которые из просушенной липы точит на токарном станке мастер Валера. Деревянная посуда хороша в походных условиях потому, что она не бьется, как керамическая или стеклянная. А еще, в отличие от металлических, в такие чашки можно накладывать горячее варево и держать их голыми руками, не обжигаясь.

Еда наложена, мы достаем ложки, рассаживаемся на полу вокруг печи и начинаем не спеша ужинать. Для местных сидеть на полу – самое естественное занятие. В эти дикие времена мебель еще не изобретена, и Основатели, говорят, очень долго приучали своих подопечных сидеть на стульях и спать в кровати.

А после ужина приходит время разговоров. Все эти синьоры и синьориты, темные и светлые, прожили среди русских кто год, а кто и более, и теперь они даже между собой разговаривают на языке Основателей. Для них это вопрос престижа: тот, кто не говорит на этом языке, считается в этом обществе неотесанной деревенщиной. Наверное, и мне, раз уж я выхожу в свет из узкого итальянского кружка, подобно лейтенанту Гвидо Белло и некоторым другим, придется посещать занятия для взрослых, которые ведет синьора Ляля, главная жена синьора Сергия. Ведь и в самом деле очень неудобно из-за каждой мелочи звать на помощь молодого синьора Алессандро.

Кстати, о женах. Почти все темные, присутствующие здесь, замужем или уже выбрали себе будущих мужей, а вот светлые из так называемого клана Волка по большей части свободны. Собственно, замужем всего лишь одна из них – это вторая жена молодого синьора Алессандро, по имени Лис, и она тоже находится здесь, и сейчас о чем-то тихо переговаривается со своим супругом. Другие «волчицы» тоже о чем-то шепчутся между собой, при этом поглядывая в мою сторону. Я склоняюсь к молодому синьору Алессандро и по-немецки тихо спрашиваю, а в чем, собственно, дело.

– Понимаете, синьор Раймондо, – ответил тот, – они обсуждают вашу кандидатуру в качестве возможного будущего мужа. Тут так принято – когда претендентки сначала сговариваются между собой, составляя комплот, и только потом подходят к мужчине с предложением руки и сердца, а у того есть право только принять его или отвергнуть. Эти девушки очень разборчивы и их устраивают только статусные высокоранговые женихи – а вы как раз такой. Их смущает только то, что вы пока не владеете русским языком. Очень неудобно иметь мужа, с которым потом придется объясняться через переводчика или на пальцах.

– Вы можете передать им, – говорю я, разглядывая стреляющих в меня глазками красавиц, – что в ближайшее время я постараюсь исправить этот недостаток.

Если бы еще недавно кто-нибудь сказал мне, что я заинтересуюсь дикарками, да еще не в качестве мимолетных постельных подружек (кто из нас, итальянцев, не грешен?), а как потенциальными женами, то я рассмеялся бы этому фантазеру в глаза. Но теперь я придерживаюсь совсем другого мнения. Эти синьориты милы, симпатичны, чистоплотны, а главное, способны родить мне красивых, здоровых и умных детей, чтобы семья Дамиано и в этом мире была многочисленной и влиятельной.

Потом, когда мы все легли спать, оставив только одну дежурную следить за огнем, мне приснился сон, что я, уже старый седоволосый морской волк (ведь даже они иногда умирают в собственной постели), сижу в окружении множества жен, детей, невесток, зятьев и внуков, в большом доме, почти дворце. Я – один из патриархов-прародителей нового народа, пышно расцветшего под этими первозданными небесами.

А утром, наскоро умывшись и позавтракав остатками вечерней трапезы, мы начали подготовку к походу. Первым делом я послал силачек-неандерталок в трюм ручными помпами откачать воду, которая просочилась туда за время долгой стоянки, и после этого ко мне на борт поднялся синьор Сергий, чтобы при посредстве молодого синьора Алессандро обсудить наши дальнейшие действия. Первым делом синьор Сергий сказал, что уровень воды в реке за сутки поднялся еще сантиметров на десять, что увеличило наши шансы снять фрегат с мели. Теперь надо понять, как это сделать. Я предложил вытравить якорные канаты на всю их длину, после чего «Кораджосо» заведет якоря на противоположный берег реки Адур и закрепит за деревья. Потом останется только крутить кабестан и молиться, чтобы прочность якорных канатов оказалась больше, чем сила, удерживающая киль «Медузы» в песчано-илистом речном дне.

Потом мы вместе измерили лотом глубину на месте стоянки фрегата, точно замерили расстояние от палубного настила и килевой балки, и после всех вычислений обнаружили, что «Медуза» сидит на грунте только носом и отчасти средней частью корпуса, а под кормой – не меньше фута глубины. Тогда синьор Сергий предложил изменить центровку фрегата, перекатив все имеющиеся на палубе пушки как можно ближе к корме и разгрузив сидящую на мели носовую часть, а уже потом, как я и предлагал, завести якоря и поработать кабестаном. Каждая пушка должна весить больше тонны, но если на нее наваливаются вдесятером, то она не устоит. Главное, чтобы при этом никому не отдавило ногу маленькими колесиками, посредством которых эти пушки катаются по палубе. Кстати, перед началом этой операции синьор Сергий поскреб одну из пушек кончиком своего ножа, и когда там блеснуло желтым, удовлетворенно хмыкнул. Когда я спросил, с чем связано его удовольствие, он ответил, что бронза – это ценный материал, а вот чугунные орудия он, не задумываясь, приказал бы покидать за борт для облегчения корабля.

На выполнение этих операций у нас ушло времени до полудня. И я тоже принял участие в толкании пушек – а как же иначе, если даже синьор Сергий вместе с членами своей команды наваливается на пушку с криком «A nu davay!». И вот, когда мы выкатили пушки из матросских кубриков, фрегат «вздохнул» и довольно ощутимо осел на корму. Половина дела была сделана. Потом «Кораджосо» на моторе подошел к нам со стороны правого борта, и мы аккуратно опустили к нему на палубу якорь, чтобы он завез его на другой берег реки Адур. С якорем по левому борту проделать это было гораздо сложнее, поскольку полоска воды, отделяющая борт «Медузы» от берега притока, была очень узкой, и даже «Кораджосо», без груза имевший осадку меньше метра, не мог втиснуться в эту щель. Тогда синьор Сергий предложил новый план – тянуть корабль с мели только правым якорем, а чтобы компенсировать разворачивающий момент, зацепить еще один трос за бизань-мачту и выбирать его в сторону противоположного берега притока при помощи рычажной тали, закрепив конец за одно из растущих там деревьев.

Наконец к выполнению этого плана все готово. Синьоры и синьориты моей команды ходят по кругу, медленно вращая кабестан, якорный канат натягивается как струна гитары и звенит от напряжения, синьор Сергий у бизань-мачты мерно двигает рычаг тали. И вот, когда мы уже думаем, что у нас ничего не получится, нос «Медузы» начинает медленно ползти вправо и назад, а за ним так же легко подается корма. Потерявшие опору сходни падают в воду. Несколько ударов сердца – и фрегат, слезший с прибрежной мели, выходит на мутный стрежень притока, где достаточно глубоко, чтобы он не скреб килем по дну. И в этот момент, чтобы нас не раньше времени вынесло в реку Адур, я приказываю прекратить вращать кабестан и одновременно отдать левый якорь. В итоге «Медуза» оказывается на плаву, почти на самом слиянии притока и главной реки, и над водой раздается наш общий торжествующий крик.

Теперь для завершения работ осталось только привести все в порядок: отцепить выполнившую свое предназначение таль, вернуть на место правый якорь и расставить по своим местам пушки – с учетом того, что катить их придется вверх по наклонившейся палубе. Дифферент на корму в плавании нам не нужен. Но главное сделано: корабль на воде, и, как только мы закончим все необходимые работы, отправится в плавание. Остальные задачи – чисто технические, а вот эта была принципиальной. Времени на то, чтобы проделать все, что нужно, у нас ушло ровно до вечера, а потому, я, махнув на все рукой, приказал готовить ужин и отдыхать. Задачи, намеченные на этот день, мы уже выполнили, а начинать что-то новое уже нет времени. В итоге после ужина светлые синьориты из клана Волка отблагодарили меня своими народными танцами под аккомпанемент голосовой речевки и хлопков в ладоши. И все бы ничего, да только танцевали те самые особы, которые положили на меня глаз, и делали они это, скинув свои парки из шкуры оленя и обнажившись по пояс. А еще среди них оказалась одна из силачек-неандерталок. Я в жизни не подозревал, что у женщины могут быть такие фундаментальные полушария, похожие на половинки разрезанного надвое арбуза. Одним словом, вечер прошел очень и очень интересно, и в какой-то мере поучительно. Стоило мне только чуть-чуть выделиться из общей массы, как я тут же стал объектом для брачной охоты.

Весь четвертый день нашего похода был посвящен тренировкам. Я личным примерам показывал своей команде, как подниматься на мачту, ходить по реям, вязать и развязывать морские узлы, и что надо делать в той или иной ситуации. По ходу этих тренировок выяснилось, что у темных и светлых синьорит просто идеальная память, они все запоминали с первого раза. Теперь понятно, как Основатели так быстро могли научить их своему языку. В наше время каждую из них рассматривали бы как уникума и чудо природы, но здесь, где еще нет письменности, люди с идеальной памятью – самое обычное явление, а иначе человечество вовсе утратило бы возможность запоминать и передавать опыт. Попутно я установил, что, поскольку мои временные подчиненные заучивают термины и команды на итальянском языке, то в походе мне даже, возможно, не понадобится переводчик, что очень хорошо, учитывая прискорбную нестойкость молодого синьора Алессандро по отношению к бортовой и килевой качке.

Утром шестого дня похода все было готово к отправлению. План с синьором Сергием мы составили еще с вечера. Господствующие ветра в этой местности сейчас юго-западные, так что спускаться вниз по течению нам придется при курсе относительно ветра от полного до крутого бейдевинда. А крутой бейдевинд для корабля с прямыми парусами на узкой реке, да и с необученной командой – это плохо. Снос по ветру значительный, и можно запросто выскочить на берег. Так что предложение синьора Сергия черепашьим шагом протянуть «Медузу» через эти меандры на буксире мы сочли наилучшим вариантом. Нет, будь у меня команда, составленная хотя бы из курсантов Военно-морской академии в Ливорно, я бы рискнул обойтись без посторонней помощи, но с неопытными синьоритами на мачтах об этом лучше не мечтать. К тому же не стоило забывать об асдике на корабле синьора Сергия: он найдет нам выход в море гораздо быстрее, чем это можно сделать при помощи лота.

А вот потом, когда нас выведут из путаницы мелей на простор Бискайского залива, начнется отдохновение души, если не считать команды, которая три дня назад увидела парусный корабль первый раз в жизни. Но стоит один раз суметь поставить паруса – и до самого входа в эстуарий один и тот же курс (норд с небольшим склонением к осту), один и то же галс (крутой левый бакштаг). Для такого корабля с прямыми парусами бакштаг – одно из наилучших положений судна относительно ветра. Снос при этом минимален, и его легко парировать изменением положения штурвала. Поставил один раз паруса, закрепил – и иди, главное, чтобы только рулевой не ловил мух ртом. При входе в эстуарий последует поворот через фордевинд, после чего левый бакштаг сменится правым. При этом потребуется повернуть реи в соответствии с новым галсом, но это дело уже не столь сложное. И наконец, уже на подходе к цели надо будет оставить только минимум парусов, чтобы не пролететь мимо назначенной стоянки, а бросить якорь в точно указанном месте.


В соответствии с этим планом мы и поступили. С якоря снялись с таким расчетом, чтобы быть в устье реки Адур в самый пик прилива. Так мы почти избавили себя от необходимости лавировать, проходя поверх большей части мелей.

И вот около полудня мы в море, «Кораджосо» разворачивает нас носом на курс норд и отдает буксирный трос. Светлые синьориты птицами взлетают на мачты, темные – на палубе, в готовности исполнять команды. Первым распускается и надувается блинд, потом фок, за ним грот, и самым последним поднимается бизань. «Медуза», еще совсем недавно беспомощно дрейфовавшая по воле ветра и волн, вдруг ощущает, что у нее есть ход. Форштевень режет воду, но скорость явно недостаточна, поэтому мои матроски лезут выше, распускать марсели (второй ярус парусов). И на этом все, достаточно. О брамселях, трюмселях и тем более лиселях[14] речь не идет. Несмотря на то, что французские фрегаты в свое время были самыми быстрыми кораблями в своем классе, мы сейчас не на королевской регате, поэтому скорости в пять узлов нам вполне достаточно. До точки поворота у входа в эстуарий таким ходом идти двадцать пять часов. Конечно, подготовленные моряки поставили бы паруса раза в три быстрее, но, как я уже говорил, нам совершенно некуда спешить. Главное, что никто не сорвался с высоты, а то, когда я смотрел, как там копошатся прекрасные синьориты, у меня от ужаса за них замирало сердце. Одно дело – тренироваться, когда фрегат стоял на спокойной воде, и совсем другое – ставить паруса при пятибалльной зыби.

Чтобы мы могли идти не снижая скорости, синьор Сергий «одолжил» мне из своей команды подготовленную рулевую. Это его вторая темная жена Вауле-Валя. Я смотрел, как эта совсем молодая синьора в такой холод, широко расставив ноги, стоит на палубе босиком, крепко держа в руках штурвал. Как перевел мне молодой синьор Алессанро, своими босыми ступнями эта особа ощущает каждый удар волны о корпус, малейшие изменения курса и скорости. Это не мастерство судовождения в том смысле, в каком привыкли воспринимать его мы, а уже искусство. Приноровившись к «Медузе», эта синьора вела фрегат твердой рукой и я, успокоившись, ушел отдыхать. Вахты стояли четыре через четыре[15], и я знал, что на борту «Кораджосо» творится то же самое, потому что синьор Сергий мог меняться за штурвалом только со своей первой женой Алохэ-Анной. Их маленький кораблик шел под парусами примерно в кабельтове перед нами, как бы прокладывая путь, а когда стемнело, то на его корме зажегся яркий фонарь, будто путеводный маяк.

К точке разворота для входа в эстуарий мы подошли в час пополудни седьмого дня похода. Не скажу, что эта операция далась нам просто, но мы были достаточно далеко от берега, чтобы наша неуклюжесть могла нам повредить. Вверх по течению Гаронны мы шли, можно сказать, в уже вполне комфортных условиях. На первых порах нам помогал прилив, пик которого мы застали, потом скорость стала падать из-за встречного течения, но парусов я не добавлял, ибо незачем. Примерно за час до темноты синьор Сергий вышел на корму своего корабля и знаками стал показывать, что нужно спустить паруса и бросить якорь. Когда я выполнил эту просьбу (что было намного проще, чем распускать паруса в открытом море), русский вождь ошвартовал свой кораблик рядом и поднялся на палубу «Медузы».

– Мы почти пришли, – перевел мне слова синьора Сергия молодой синьор Алессандро, – и не стоит портить этот успех ненужным риском. Не знаю, как вам, а мне совсем не хочется словить на стрежне корпусом плывущее бревно. Сонар тоже не панацея от всех болезней, поэтому везде успевает тот, кто никуда не торопится.

Я был всецело согласен с этим утверждением, поэтому последнюю ночь нашего путешествия мы простояли на якорях, спустив паруса, и отправились в путь утром, когда рассеялся туман. Я вспомнил, как целую вечность назад (или, точнее, тому вперед) наша «Лоренцо Марчелло» почти также шла вверх по течению – как мы думали, к городу Бордо, а на самом деле туда, откуда никто не возвращается. Круг замкнулся: теперь я снова строевой офицер, стою на мостике корабля, но только отныне служу людям, которые в тысячу раз более достойны моей службы, чем синьор Муссолини.



12 ноября 2-го года Миссии. Понедельник. Вечер после ужина. Первый этаж, правая столовая Большого Дома.

Второе возвращение Сергея Петровича из вояжа на реке Адур выглядело воистину триумфальным. Фрегат, вставший на якорь чуть выше по течению полуразобранной итальянской субмарины, вызвал всеобщий фурор. Теперь дело было за малым: корабль разгрузить, а потом поставить на якорь так, чтобы по весне его не снесло ледоходом и не смыло наводнением. А вот с этим были проблемы, и их не решала даже стоянка в окрестностях Новой Бурдигалы. В исторический период Гаронна не была замерзающей рекой, поэтому ни перед кельтами-вибисками, основавшими там свой город, ни перед их наследниками никогда не стояла задача защищать свой флот от ледохода. В силу этой причины в глубоководном порту Луны «Медуза» будет так же уязвима, как и на якорной стоянке напротив Большого Дома. Более того, река там почти в пять раз уже, чем за слиянием Гаронны и Дордони, и если напротив нынешнего поселения при предельном напряжении сил вполне возможно отсыпать защитную дамбу, образующую затон, то в окрестностях Новой Бурдигалы для такого сооружения просто нет места.

Для обсуждения этого и других сопутствующих вопросов в Большом Доме собрался Совет вождей, куда были приглашены все начальствующие лица, включая предводителей кланов пока находящихся на испытательно-воспитательных сроках. Все прочие восприняли это приглашение как должное, только старший унтер Пирогов оказался смущен и весьма польщен.

– Благодарствуем, Сергей Петрович, – сказал он, – за то, что зовете к себе меня, простого мужика, и сажаете за господский стол держать совет вместе с разными благородиями.

– А кого мне еще звать? – ответил Петрович. – Неужели господина Котова, полностью отстранившегося от ваших дел? Подразделение у вас, Гавриил Никодимович, в порядке, никто из подчиненных в дурном не замечен, работы идут по плану, сами вы ничего глупого пока не сказали, так чего бы мне вас не позвать посоветоваться. Может, и скажете чего полезного, в силу своего жизненного опыта и практической сметки. К тому же забудьте про деление людей на господ и мужиков, у нас тут в ходу другая конструкция, когда мы различаем людей дела и бездельников. Первых мы всячески привечаем, а вторых гоним прочь, ибо нет им места в этом суровом и жестоком мире.

Позвали и капитана Раймондо Дамиано – тот попал на Совет прямо с корабля. Впрочем, как раз он посчитал свое приглашение вполне закономерным.

– Итак, – сказал Сергей Петрович, открывая заседание, – начнем с организационных вопросов. С сегодняшнего дня синьор Раймондо Дамиано считается закончившим процесс искупления своих прошлых грехов и переводится в наши действительные сограждане с назначением постоянным капитаном фрегата «Медуза». Поскольку этот вопрос целиком подпадает под мои шаманские прерогативы, то в обсуждении не нуждается. Но этого недостаточно. Учитывая проявленные капитаном Дамиано способности обучать людей и возглавлять команду, а также высокий уровень компетентности, я предлагаю перевести его из итальянского клана в клан Прогрессоров, с условием, что ближайшие полгода он освоит русский язык на уровне, достаточном для полноценного общения.

– А почему именно он? – спросил Антон Игоревич. – А не, к примеру, Виктор де Легран?

– Виктор де Легран сам себе клан, – ответил Сергей Петрович. – К тому же он хороший помощник и надежный спутник в путешествиях, но при этом не принес в наш народ никаких новых знаний, которым он мог бы обучить других людей. Я бы предложил считать его почетным Прогрессором – точно так же, как и Люси д`Аркур.

– Ладно, – сказал Антон Игоревич, – возражения снимаются. Как говорили в прежние времена, по подвигу должна быть и награда, а вы с этим синьором Дамиано сделали большое дело. Одни бронзовые пушки чего стоят…

– Я бы в первую очередь поблагодарила вас за шкуры карибу, – сказала Марина Витальевна. – Бедные римляне уже сильно мерзнут, и если мы еще немного промедлим с их утеплением, то неминуема эпидемия простудных заболеваний.

– О да, – сказал старший центурион Гай Юний, – сейчас погода, как у нас в Риме зима. Парни уже не ворчать, когда перед наряд натягивать меховой штаны. Когда их не поддувать снизу, они чувствовать себя совсем надежно. Что быть дальше?

– Мы же говорили тебе, – сказал Андрей Викторович, – дальше будет настоящая зима с морозами, метелями и снегами в человеческий рост. Но вам она уже не страшна.

– С такой командир как ты, парни готовы идти бить морда хоть сам Харон, – сказал тот. – Они верить в Великий Дух, и знать, что он их не бросить.

– Погодите, товарищи, – сказал Антон Игоревич, – кажется, мы отклонились от темы. Я, например, вообще не верил, что этот фрегат можно привести к нашему порогу, и в то же время понимал, что любой другой вариант практически неосуществим. Грузоподъемности «Отважного» совершенно недостаточно для того, чтобы до ледостава вывезти хотя бы часть того, что нам нужно.

– Фрегат это не только ценный мех, но еще и возможность форсировать разборку обломков парохода, – сказал Андрей Викторович. – Перевозить за раз по двенадцать тонн – это одно, а вот по двести – совсем другое, а то усилия Петровича хоть как-то освоить свалившееся на нас богатство в последнее время стали напоминать попытки стаканом вычерпать море. Ведро для этой задачи гораздо сподручней.

– Скажи мне, Андрей, а где ты собираешься держать этот фрегат зимой? – спросил Антон Игоревич. – Ведь это не «Отважный», и на берег его не вытащишь. Мало того, что в нем минимум тысяча тонн веса, он к этому еще и не приспособлен.

– Тысячу тонн этот фрегат будет весить в полном грузу, – сказал Петрович, – да и то вряд ли. Тонн девятьсот максимум. После полной разгрузки, по моим расчетам, останется примерно шестьсот пятьдесят тонн. Но держать его нам действительно негде. Разве что, сняв мачты и уменьшив осадку до минимума, попробовать затолкать его в устье Ближней.

– Нет-нет, – перевел Александр Шмидт слова Раймондо Дамиано, – так делать ни в коем случае нельзя. Чтобы снять мачты, надо удалять весь такелаж, что очень сложно, но еще сложнее будет собрать все обратно. Без соответствующей верфи, с подготовленными плотниками, я бы не советовал вам даже задумываться о такой операции. Если нет подходящего места для стоянки, защищенного от течения и ледохода, то его надо обязательно сделать.

– И как же синьор Дамиано предлагает нам организовать такую стоянку? – с некоторым раздражением спросил Сергей Петрович.

– Он не знает, но я читал, как это делается в России, – сказал Александр Шмидт. – Удивительно, Сергей Петрович, что вы этого не знаете. Для зимней стоянки кораблей на реке выбираются речной залив, соединенную с рекой протоком старицу[16] или озеро, соединенное с рекой каналом. В крайнем случае подойдет наносной остров, который прикроет собой стоянку от напора льда. Если ничего подобного нет, но река достаточно широкая, то строят дамбу, образующую искусственную гавань, в которой на зиму ставят пароходы и баржи.

– Ни один человек не может знать всего, – сказал тот. – Поэтому этот вопрос как-то выпал из сферы моих интересов. «Отважный» мы просто вытаскивали на берег, а фрегат – это совсем недавняя неожиданность. К тому же у нас нет подходящих естественных водоемов, пригодных для зимовки такого крупного корабля, потому что если бы они были, то этот разговор просто бы не состоялся.

– Ты должен решить этот задача, – неожиданно произнес отец Бонифаций. – Я думать, что это воля Великий Дух. Суметь взять, теперь суметь сохранить.

– Это как в компьютерной игре, месье Петрович, – сказал Ролан Базен, – пока не откроешь все секреты и не найдешь все ключи, то не откроется выход на следующий уровень. Если нет естественной защиты, то надо строить защитную дамбу.

– Теоретически ты прав, – кивнул Сергей Петрович, – а практически я просто не представляю, как построить такую дамбу, не имея ни техники, ни избыточного количества рабочих рук.

– А так же, как ваш Петр Первый построить Петербург, – весело сказал Ролан Базен. – Об этом читал уже я. Сначала в дно реки вбивать два ряда деревянных свая, потом между ними сыпать земля и камень. И делать это надо зимой, когда других работ нет, а на реке стоит лед. Камень надо брать на другом берегу. Там, где его подмыла река, он валяется просто так, даже не надо взрывать.

– Мои парни может сделать такая штука, чтобы бах-бах забивать бревно в землю, – сказал Гай Юний. – Это мы уметь, когда ставить зимний лагерь.

– Такая дамба должна быть высотой от нынешнего уровня воды не меньше трех метров и шириной около пяти метров… – Петрович с сомнением покачал головой. – Иначе ледоход либо перехлестнет ее сверху, либо снесет из-за недостаточного количества инертного материала, который своей массой и должен обеспечить сопротивление. Причем три метра высоты – это от поверхности воды; глубина на том месте, где должна быть рабочая часть этого сооружения, составляет до шести метров. Таким образом, если посчитать на коленке, нам надо будет привезти за два с половиной километра три тысячи кубометров камней и грунта и высыпать их в воду. Вообще для нас это возможно или нет? У нас нет того количества работников, какое было у Петра Великого, и мы не имеем права относиться к людям с такой варварской безжалостностью, как он. Если мы возьмемся за эту каторжную работу и не справимся с ней, то все наши труды окажутся напрасными, а фрегат уничтоженным. На фоне объема работ, необходимых для отсыпки дамбы, идея вытащить фрегат на берег, даже не снимая с него мачт, выглядит более вменяемой. Проблема заключается в том, что фрегат – это не коч, и не приспособлен к такой процедуре, тащить его на берег необходимо по слипу, но у нас такого сооружения нет, и сделать его нам не из чего и некогда, ибо требуемый объем работ ненамного уступает задаче построить дамбу. К тому же дерево, единственный доступный для нас материал, имеет паскудную привычку плавать, а утонув, гнить и для укладки на дно подходит мало. Оба этих недостатка практически отсутствуют у лиственницы, но ее в здешних лесах как-то не наблюдается. За лиственницей опять же надо плыть к предгорьям Пиреней. А на это уже нет времени.

На фоне наступившей после этих слов тишины лейтенант Гвидо Белло и капитан Раймондо Дамиано о чем-то зашептались по-немецки с Александром Шмидтом.

– Лейтенант Гвидо Белло говорит, – начал переводить Александр Шмидт, – что по аналогии с плавучими доками можно сделать плавучий слип из дерева, дальний конец которого окажется притоплен форштевнем фрегата при начале его вытаскивания на берег. Надо только подобрать подходящий участок берега, где дно было бы равномерно пологим, без уступов и ям.