Мини-модель
Часть 23 из 31 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Кобылкины и Карапетян!
– Во-во, они самые – впредь не будут тут у нас выворачиваться наизнанку! Всем хорошего дня! – Машка на ходу исполнила слабое подобие книксена и вышла из кабинета.
– А тебе не пора? – Я посмотрела на Таганцева.
– М-да, Елена Владимировна, гостеприимство – не твоя сильная сторона. – Костя тоже встал. – Ладно, пойду и я, не буду отвлекать наш самый справедливый в мире суд.
– А чего ты хотел-то? – сообразила я спросить, когда ранний гость уже шагнул за порог.
– Позвони мне, когда будет время, почирикаем! – донеслось из коридора.
– Почирикаем? – Я поглядела на Диму. – Это как?
– Полагаю, как две птички на ветке, – рассудительно ответил он, и тут уж я не выдержала – тоже захихикала.
Птички, ага! Таганцев – гусь лапчатый, а я – слепая курица. Не увидела, как у меня под носом хитрая Сашка провернула дипломатическую комбинацию. Наверное, нужно сказать ей спасибо. Но не сейчас: сначала посмотрим, сработает ли этот психологический ход.
День покатился, вихляя и поскрипывая, как старая телега в разбитой колее: развод с разделом имущества, наследственное дело, опять развод, отягощенный наличием малых деток и немалых ипотечных долгов…
О том, что нужно позвонить Косте, я вспомнила только во второй половине дня и набрала его номер при первой возможности, но «почирикать» нам не удалось. Товарищ опер прошипел мне в трубку:
– Не с-с-сейчас-с-с…
А через минуту прислал сообщение: «Перезвоню».
Я поняла, что он где-то сидит: может, в засаде, а может, на совещании у руководства, и приготовилась терпеливо ждать.
Перезвонил старший лейтенант уже ближе к ночи.
– Прости, засиделись тут, – сказал он, опять же не пояснив где: в засаде или в начальственном кабинете. – Ты можешь говорить?
– Ничто не мешает.
– Ну, класс. Тогда слушай сюда: не по душе мне эта Сенькина учеба в звездной школе. По мне, так лучше бы пацан на спортивное плавание ходил или в футбольную секцию. А я, ты понимаешь, пока права голоса особо не имею, поэтому активно вмешиваться не могу. Но…
– Но? – повторила я, настораживаясь.
Тамара Тимофеевна Плевакина, наш профессор-психолог, как-то сказала мне: все, что идет до слова «но», можно не принимать во внимание. Это словесная шелуха, вступительная речь, два шага для разгона, как в баскетболе перед прыжком под кольцо.
– Но была у нас, понимаешь, одна очень нехорошая история с некой креативной фотостудией, где делали портфолио для юных талантов, причем родителей на съемки не пускали, типа чтобы они не мешали творческому процессу.
– Натка говорила, что им тоже не позволяют наблюдать, как проходят занятия, – вспомнила я.
– Вот именно! Я ж почему и напрягся! – Костя заговорил живее и громче. – Меня это совпадение очень насторожило. В той студии, как после выяснилось, детишек снимали и так, и сяк, в том числе голышом, понимаешь? Не детское порно, но что-то около того: мальчики в трусиках, девочки в коротких юбочках и в длинных чулках, на каблучищах и с раскрашенными мордочками…
– И что, родители об этом не знали? – ужаснулась я.
– Чья-то бабушка знала, но она сама приводила малолетних внучек на съемки – заработала этим себе на домик в Анапе и небольшой срок в суровых краях. А остальным родителям совсем другие фото показывали: чинные-благородные. Неприличные снимки хранили на отдельном диске и заливали на специальный сайт.
– Бедные дети!
– Это точно. Прикинь, эти твари им внушали, что у них такой дружеский секрет от родителей, а кто его выдаст, тот ябеда-корябеда, противный жалкий слюнтяй и глупая маменькина детка. Короче, счастье, что ябеды все же нашлись, и то паучье гнездо мы разворошили. Сели все: и фотограф, и его подруга-организатор, и та милая бабушка…
– Постой, так с Сенькиной звездной школой такая же история?!
– Не такая же, – успокоил меня Таганцев. – Я проверил – тут вроде никаких веселых картинок для интернета, но есть другой повод тревожиться. Понимаешь, эта самая школа «Олимп» работает всего второй месяц.
– Она новая, да, Натка рассказывала…
– Она-то новая, но до нее уже были подобные школы в других районах нашей нерезиновой. Названия другие – «Оскар» и «Голливуд», а программа занятий один в один, и, что характерно, владелец предприятия тот же самый! Интересный чувачок из города Новосибирска, где у него тоже была своя школа для юных артистов. Та аж полгода проработала, а эти все, московские, аккурат через три месяца закрывались.
– То есть ты хочешь сказать, это какие-то жулики?
– Я хочу сказать – ненадежное это предприятие! Жулики или нет – надо предметно разбираться, что им можно предъявить. Но вообще выглядит все сомнительно, согласись!
– Пожалуй, соглашусь.
– Ну а раз соглашаешься, то поговори со своей сестричкой!
– А сам?
– А сам с усам! – Костя издал тяжкий вздох с отчетливой примесью рычания. – Плавали, знаем: едва я открою рот, мне будет сказано, что я косный темный тип, который ничего не понимает в искусстве, чужд прекрасного и вообще еще ни одного своего ребенка не воспитал и даже не родил, так что молчал бы в тряпочку!
– Да, это очень вероятно, – согласилась я, прекрасно зная свою сестрицу. – Но ты ошибаешься, если думаешь, что Натка меня послушается. Когда такое было? Она же ничьих советов не спрашивает, решительно вляпывается в неприятности, а уж потом бежит за помощью – вытаскивайте меня, спасайте!
– Да тут вроде не надо прям спасать. Ты просто поговори с ней, пусть она будет морально готова, что эта школа – фуфло, фикция и деньги на ветер! Ну, и намекни им с Сенькой, что у дяди Кости есть хороший знакомый – тренер детской команды по футболу. Вот там все серьезно, без жульничества: играешь – забиваешь – делаешь карьеру!
Я сильно сомневалась, что Натка изменит планы прежде, чем они с грохотом рухнут, а Сенька одобрит замену артистической карьеры на футбольную, но пообещала, что поговорю с сестрой и племянником.
Мне и самой лицедейство представлялось занятием несерьезным и даже опасным. Слишком много «артистов» я видела на скамье подсудимых. И «Оскаров» они у меня никогда не получали, а вот конкретные сроки – сплошь и рядом.
– Туалет?
– Свободен! И в холле тоже все штатно!
– А… я не знаю… подвал, чердак, лестничные пролеты?
– Вы не поверите, но всюду чисто! – Дима был явно удивлен.
– Невероятно! – Я недоверчиво покрутила головой, не спеша бурно радоваться. – А ведь я была уверена, что Кобылкины и Карапетян не сдадутся так просто!
– Всем привет, Лен, ты непременно должна это видеть! – в кабинет, едва не стукнув меня резко распахнутой дверью, сунулась Машка и тут же снова скрылась.
– Так я и знала! – Я швырнула на Димин стол свою сумку и поспешила вслед за подругой. – Что там? Кобылкины, да?
Машка мне не ответила, она уже далеко убежала, в холл, и там с разбегу влипла в оконное стекло, жадно глядя на улицу.
И ведь было на что посмотреть!
По улице плыл огромный и шикарный, как круизный лайнер, белый лимузин. Широченный и длиннющий, он очень медленно и осторожно втискивался в фарватер, звуковыми и световыми сигналами давая понять, что намерен пришвартоваться непосредственно у здания суда.
Прочие участники дорожного движения были от этого не в восторге, потому как любой маневр габаритного транспорта грозил затором. Машины гудели клаксонами, водители выплевывали в окошки разные неласковые слова, воздерживаясь, впрочем, от совсем уж грязной ругани. Лимузин был без крыши, что в зимнюю пору смотрелось странно, зато позволяло с легкостью разглядеть пассажиров. Вернее, одну-единственную пассажирку – прелестную девочку в необычном наряде. Материться при ребенке водилы стеснялись.
По золотым спиралевидным локонам я узнала принцессу Изабель из рода Кобылкиных. Хрупкие плечики юной красавицы укрывал от холода белый меховой палантин, под ним топорщилось платье, пышность которого объясняла, почему дитя путешествует в одиночестве: кто-то еще поместиться в экипаж просто не мог – кринолин, похожий на крону лиственного дерева, занял всю площадь салона.
– Как красиво едет! – подтолкнув меня локтем, восхитилась Машка.
– Как уродски встал! – возмутился кто-то из наших судейских-автовладельцев.
Коллеги массово скапливались у окон в холле. Всем было интересно, что происходит.
Водитель лимузина-кабриолета оставил тщетные попытки причалить свой «Титаник» к нашему крыльцу, криво перегородил своим автомобилем дорогу, да так и встал.
С тротуара, от подъехавшего раньше авто, в гущу транспорта метнулась знакомая массивная фигура Кобылкиной-старшей – шустрой, резвой и, видимо, уже совсем здоровой.
Заботливая матушка открыла дверь кабриолета, подала руку дочери и помогла ей выбраться из салона без потерь – не оставив внутри охапку-другую золотых осенних листьев.
– Витя, открой вторую створку, в одну она не протиснется! – крикнула сообразительная Машка охраннику, и тот максимально расширил дверной проем перед приближающимися Кобылкиными.
Мать ловко придавила юбку дочери с двух сторон и, кажется, подтолкнула девочку сзади коленом. С треском, хрустом и шуршанием Изабель внедрилась в холл и после короткой заминки, вызванной необходимостью оправить помятую юбку, плавно двинулась к залу суда.
– Одна на месте, – сказала Машка, но не отошла от окна, а, напротив, придвинулась к нему ближе. – Где же вторая?
«Дилинь-дилинь! Динь-дон!» – зазвенели серебряные колокольцы.
Я проводила взглядом медленно удаляющуюся корму лимузина, поискала глазами источник приближающихся мелодичных звуков, быстро нашла его и охнула.
В потоке самых обычных легковых автомобилей к нам приближалась золоченая карета – тоже открытая, без крыши. Не знаю, как правильно называется такой экипаж. Повозка, тачанка? А, вспомнила: ландо!
В ландо помещалась Карина Карапетян в уже знакомом мне виноградном наряде. Две белые лошади с завитыми хвостами и лентами в гривах бодро цокали копытами, кучер в парчовой ливрее всем своим видом демонстрировал полнейшую невозмутимость.
А что ему, в самом-то деле? Обычная работа у человека – принцесс возить.
– А вот и вторая! – обрадовалась Машка. – Вот интересно, как они ее туда загрузили в этом пышном наряде – строго сверху, подъемным краном? И как теперь вытаскивать будут?
Оказалось, этот момент был продуман. Кучер, покинув свое место на козлах, обошел экипаж, пошарил руками по его корме, и весь задний борт, грохотнув, откинулся вниз, как у старого грузовика.
Карина протянула руки, нетерпеливо пощелкав пальцами, и два добрых чернявых молодца с ухоженными модными бородами подхватили ее под локти, аккуратно сняли с платформы и переставили на тротуар.
На крыльцо красавица поднялась сама, а протиснуться в дверь, которую смышленный Витя оставил широко открытой, ей помогли все те же предупредительные бородачи.
– А ты почему до сих пор не одета? – оглянулась на меня Машка, вдоволь налюбовавшись конкурирующими красавицами на условной красной ковровой дорожке. – Иди, облачайся в свою бальную мантию!
Я вернулась к себе, должным образом экипировалась и направилась в зал суда в таком настроении, словно мне предстояло не вынести решение, а выслушать приговор.
В интерьере зала обнаружилось небольшое, но принципиальное изменение: появилось еще одно нестандартное сидячее место – гибрид высокого табурета, лесенки-подножки и спортивных брусьев.
– Во-во, они самые – впредь не будут тут у нас выворачиваться наизнанку! Всем хорошего дня! – Машка на ходу исполнила слабое подобие книксена и вышла из кабинета.
– А тебе не пора? – Я посмотрела на Таганцева.
– М-да, Елена Владимировна, гостеприимство – не твоя сильная сторона. – Костя тоже встал. – Ладно, пойду и я, не буду отвлекать наш самый справедливый в мире суд.
– А чего ты хотел-то? – сообразила я спросить, когда ранний гость уже шагнул за порог.
– Позвони мне, когда будет время, почирикаем! – донеслось из коридора.
– Почирикаем? – Я поглядела на Диму. – Это как?
– Полагаю, как две птички на ветке, – рассудительно ответил он, и тут уж я не выдержала – тоже захихикала.
Птички, ага! Таганцев – гусь лапчатый, а я – слепая курица. Не увидела, как у меня под носом хитрая Сашка провернула дипломатическую комбинацию. Наверное, нужно сказать ей спасибо. Но не сейчас: сначала посмотрим, сработает ли этот психологический ход.
День покатился, вихляя и поскрипывая, как старая телега в разбитой колее: развод с разделом имущества, наследственное дело, опять развод, отягощенный наличием малых деток и немалых ипотечных долгов…
О том, что нужно позвонить Косте, я вспомнила только во второй половине дня и набрала его номер при первой возможности, но «почирикать» нам не удалось. Товарищ опер прошипел мне в трубку:
– Не с-с-сейчас-с-с…
А через минуту прислал сообщение: «Перезвоню».
Я поняла, что он где-то сидит: может, в засаде, а может, на совещании у руководства, и приготовилась терпеливо ждать.
Перезвонил старший лейтенант уже ближе к ночи.
– Прости, засиделись тут, – сказал он, опять же не пояснив где: в засаде или в начальственном кабинете. – Ты можешь говорить?
– Ничто не мешает.
– Ну, класс. Тогда слушай сюда: не по душе мне эта Сенькина учеба в звездной школе. По мне, так лучше бы пацан на спортивное плавание ходил или в футбольную секцию. А я, ты понимаешь, пока права голоса особо не имею, поэтому активно вмешиваться не могу. Но…
– Но? – повторила я, настораживаясь.
Тамара Тимофеевна Плевакина, наш профессор-психолог, как-то сказала мне: все, что идет до слова «но», можно не принимать во внимание. Это словесная шелуха, вступительная речь, два шага для разгона, как в баскетболе перед прыжком под кольцо.
– Но была у нас, понимаешь, одна очень нехорошая история с некой креативной фотостудией, где делали портфолио для юных талантов, причем родителей на съемки не пускали, типа чтобы они не мешали творческому процессу.
– Натка говорила, что им тоже не позволяют наблюдать, как проходят занятия, – вспомнила я.
– Вот именно! Я ж почему и напрягся! – Костя заговорил живее и громче. – Меня это совпадение очень насторожило. В той студии, как после выяснилось, детишек снимали и так, и сяк, в том числе голышом, понимаешь? Не детское порно, но что-то около того: мальчики в трусиках, девочки в коротких юбочках и в длинных чулках, на каблучищах и с раскрашенными мордочками…
– И что, родители об этом не знали? – ужаснулась я.
– Чья-то бабушка знала, но она сама приводила малолетних внучек на съемки – заработала этим себе на домик в Анапе и небольшой срок в суровых краях. А остальным родителям совсем другие фото показывали: чинные-благородные. Неприличные снимки хранили на отдельном диске и заливали на специальный сайт.
– Бедные дети!
– Это точно. Прикинь, эти твари им внушали, что у них такой дружеский секрет от родителей, а кто его выдаст, тот ябеда-корябеда, противный жалкий слюнтяй и глупая маменькина детка. Короче, счастье, что ябеды все же нашлись, и то паучье гнездо мы разворошили. Сели все: и фотограф, и его подруга-организатор, и та милая бабушка…
– Постой, так с Сенькиной звездной школой такая же история?!
– Не такая же, – успокоил меня Таганцев. – Я проверил – тут вроде никаких веселых картинок для интернета, но есть другой повод тревожиться. Понимаешь, эта самая школа «Олимп» работает всего второй месяц.
– Она новая, да, Натка рассказывала…
– Она-то новая, но до нее уже были подобные школы в других районах нашей нерезиновой. Названия другие – «Оскар» и «Голливуд», а программа занятий один в один, и, что характерно, владелец предприятия тот же самый! Интересный чувачок из города Новосибирска, где у него тоже была своя школа для юных артистов. Та аж полгода проработала, а эти все, московские, аккурат через три месяца закрывались.
– То есть ты хочешь сказать, это какие-то жулики?
– Я хочу сказать – ненадежное это предприятие! Жулики или нет – надо предметно разбираться, что им можно предъявить. Но вообще выглядит все сомнительно, согласись!
– Пожалуй, соглашусь.
– Ну а раз соглашаешься, то поговори со своей сестричкой!
– А сам?
– А сам с усам! – Костя издал тяжкий вздох с отчетливой примесью рычания. – Плавали, знаем: едва я открою рот, мне будет сказано, что я косный темный тип, который ничего не понимает в искусстве, чужд прекрасного и вообще еще ни одного своего ребенка не воспитал и даже не родил, так что молчал бы в тряпочку!
– Да, это очень вероятно, – согласилась я, прекрасно зная свою сестрицу. – Но ты ошибаешься, если думаешь, что Натка меня послушается. Когда такое было? Она же ничьих советов не спрашивает, решительно вляпывается в неприятности, а уж потом бежит за помощью – вытаскивайте меня, спасайте!
– Да тут вроде не надо прям спасать. Ты просто поговори с ней, пусть она будет морально готова, что эта школа – фуфло, фикция и деньги на ветер! Ну, и намекни им с Сенькой, что у дяди Кости есть хороший знакомый – тренер детской команды по футболу. Вот там все серьезно, без жульничества: играешь – забиваешь – делаешь карьеру!
Я сильно сомневалась, что Натка изменит планы прежде, чем они с грохотом рухнут, а Сенька одобрит замену артистической карьеры на футбольную, но пообещала, что поговорю с сестрой и племянником.
Мне и самой лицедейство представлялось занятием несерьезным и даже опасным. Слишком много «артистов» я видела на скамье подсудимых. И «Оскаров» они у меня никогда не получали, а вот конкретные сроки – сплошь и рядом.
– Туалет?
– Свободен! И в холле тоже все штатно!
– А… я не знаю… подвал, чердак, лестничные пролеты?
– Вы не поверите, но всюду чисто! – Дима был явно удивлен.
– Невероятно! – Я недоверчиво покрутила головой, не спеша бурно радоваться. – А ведь я была уверена, что Кобылкины и Карапетян не сдадутся так просто!
– Всем привет, Лен, ты непременно должна это видеть! – в кабинет, едва не стукнув меня резко распахнутой дверью, сунулась Машка и тут же снова скрылась.
– Так я и знала! – Я швырнула на Димин стол свою сумку и поспешила вслед за подругой. – Что там? Кобылкины, да?
Машка мне не ответила, она уже далеко убежала, в холл, и там с разбегу влипла в оконное стекло, жадно глядя на улицу.
И ведь было на что посмотреть!
По улице плыл огромный и шикарный, как круизный лайнер, белый лимузин. Широченный и длиннющий, он очень медленно и осторожно втискивался в фарватер, звуковыми и световыми сигналами давая понять, что намерен пришвартоваться непосредственно у здания суда.
Прочие участники дорожного движения были от этого не в восторге, потому как любой маневр габаритного транспорта грозил затором. Машины гудели клаксонами, водители выплевывали в окошки разные неласковые слова, воздерживаясь, впрочем, от совсем уж грязной ругани. Лимузин был без крыши, что в зимнюю пору смотрелось странно, зато позволяло с легкостью разглядеть пассажиров. Вернее, одну-единственную пассажирку – прелестную девочку в необычном наряде. Материться при ребенке водилы стеснялись.
По золотым спиралевидным локонам я узнала принцессу Изабель из рода Кобылкиных. Хрупкие плечики юной красавицы укрывал от холода белый меховой палантин, под ним топорщилось платье, пышность которого объясняла, почему дитя путешествует в одиночестве: кто-то еще поместиться в экипаж просто не мог – кринолин, похожий на крону лиственного дерева, занял всю площадь салона.
– Как красиво едет! – подтолкнув меня локтем, восхитилась Машка.
– Как уродски встал! – возмутился кто-то из наших судейских-автовладельцев.
Коллеги массово скапливались у окон в холле. Всем было интересно, что происходит.
Водитель лимузина-кабриолета оставил тщетные попытки причалить свой «Титаник» к нашему крыльцу, криво перегородил своим автомобилем дорогу, да так и встал.
С тротуара, от подъехавшего раньше авто, в гущу транспорта метнулась знакомая массивная фигура Кобылкиной-старшей – шустрой, резвой и, видимо, уже совсем здоровой.
Заботливая матушка открыла дверь кабриолета, подала руку дочери и помогла ей выбраться из салона без потерь – не оставив внутри охапку-другую золотых осенних листьев.
– Витя, открой вторую створку, в одну она не протиснется! – крикнула сообразительная Машка охраннику, и тот максимально расширил дверной проем перед приближающимися Кобылкиными.
Мать ловко придавила юбку дочери с двух сторон и, кажется, подтолкнула девочку сзади коленом. С треском, хрустом и шуршанием Изабель внедрилась в холл и после короткой заминки, вызванной необходимостью оправить помятую юбку, плавно двинулась к залу суда.
– Одна на месте, – сказала Машка, но не отошла от окна, а, напротив, придвинулась к нему ближе. – Где же вторая?
«Дилинь-дилинь! Динь-дон!» – зазвенели серебряные колокольцы.
Я проводила взглядом медленно удаляющуюся корму лимузина, поискала глазами источник приближающихся мелодичных звуков, быстро нашла его и охнула.
В потоке самых обычных легковых автомобилей к нам приближалась золоченая карета – тоже открытая, без крыши. Не знаю, как правильно называется такой экипаж. Повозка, тачанка? А, вспомнила: ландо!
В ландо помещалась Карина Карапетян в уже знакомом мне виноградном наряде. Две белые лошади с завитыми хвостами и лентами в гривах бодро цокали копытами, кучер в парчовой ливрее всем своим видом демонстрировал полнейшую невозмутимость.
А что ему, в самом-то деле? Обычная работа у человека – принцесс возить.
– А вот и вторая! – обрадовалась Машка. – Вот интересно, как они ее туда загрузили в этом пышном наряде – строго сверху, подъемным краном? И как теперь вытаскивать будут?
Оказалось, этот момент был продуман. Кучер, покинув свое место на козлах, обошел экипаж, пошарил руками по его корме, и весь задний борт, грохотнув, откинулся вниз, как у старого грузовика.
Карина протянула руки, нетерпеливо пощелкав пальцами, и два добрых чернявых молодца с ухоженными модными бородами подхватили ее под локти, аккуратно сняли с платформы и переставили на тротуар.
На крыльцо красавица поднялась сама, а протиснуться в дверь, которую смышленный Витя оставил широко открытой, ей помогли все те же предупредительные бородачи.
– А ты почему до сих пор не одета? – оглянулась на меня Машка, вдоволь налюбовавшись конкурирующими красавицами на условной красной ковровой дорожке. – Иди, облачайся в свою бальную мантию!
Я вернулась к себе, должным образом экипировалась и направилась в зал суда в таком настроении, словно мне предстояло не вынести решение, а выслушать приговор.
В интерьере зала обнаружилось небольшое, но принципиальное изменение: появилось еще одно нестандартное сидячее место – гибрид высокого табурета, лесенки-подножки и спортивных брусьев.