Мини-модель
Часть 22 из 31 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Странные вы какие-то, – сказала Сашка и прошла в ванную. – Шли бы спать, у нас подъем в шесть утра.
– Шесть утра, шесть утра – это много или мало? – пробормотала я.
Натка, придушенно хохоча, загибалась в тесном креслице крутым кренделем. Наконец она распрямилась, утерла слезы:
– Ну, хотя бы от классической поэзии мы ушли, песенные тексты – они как-то полегче.
– Кризис миновал, – согласилась я и встала. – В самом деле, пойдем-ка уже спать, раз у нас теперь все дома.
Толком выспаться мне, конечно, не удалось, так что я лишний раз порадовалась, что демонстрация нарядов будет происходить в пассивном режиме – без энергичного дефиле и утомительного специального позирования. В зимнем саду было множество удобных сидячих и лежачих мест, и я твердо рассчитывала подремать в процессе съемки.
Люся и Муся, командующие парадом, ничего не имели против сонных моделей, клюющих носами, просили только не зевать и не потягиваться перед объективом.
Гримировать и причесывать нас не стали – только прошлись по лицам пуховками и по волосам щетками, облачили в коллекционные наряды и рассадили-разложили по креслам и диванам.
Мне досталось вполне симпатичное одеяние вроде серо-голубой шелковой рясы с капюшоном, Натке – что-то палево-розовое, многослойное, похожее на длинное платье с пелериной. Машку нарядили в подобие белоснежного кимоно, а Тимару Тимофеевну – в шаровары и тунику цвета чайной розы. На Сашке было тонкое хлопковое пончо, под ним – асимметричная юбка, все бежевое, на маленькой Даше – светло-желтое платье-конус, на мальчиках – укороченные просторные штаны и разлетайки из отбеленного холста.
В буйной зелени зимнего сада мы смотрелись весьма пасторально – не хватало только тонкорунных овечек и белых кроликов. За последних единолично выступил толстый полосатый кот, который пришел к нам сам и принял участие в съемке по собственной инициативе.
Я наконец поняла, ради чего съемку назначили на столь ранний час: Люся и Муся хотели поймать волшебный розово-золотой утренний свет, который пронизывал стеклянный куб зимнего сада, превращая всю сцену в нечто совершенно чудесное. Думаю, даже если бы нас одели в пресловутые мешки с прорезями, это картинку не испортило бы.
Сашка оказалась права: тяжко трудиться никому не пришлось – разве что фотографу.
Маруся, наш режиссер, сразу сказала:
– Отдыхайте, общайтесь, разговаривайте или молчите – как хотите, ведите себя естественно, – и все расслабились, даже не успев напрячься.
Мы, модели, удобно разместились на мягких поверхностях и время от времени менялись местами, чтобы фотограф мог снять нас в разных ракурсах и комбинациях.
Я сначала посидела за чайным столиком с Машкой, потом на диване с Наткой, потом сама по себе в шезлонге. В шезлонге было лучше всего – я притворялась, будто с закрытыми глазами наслаждаюсь, подставив физиономию солнечным лучам, а на самом деле сладко дремала.
С Наткой мы обсудили следующие выходные – решили предложить нашим мужчинам съездить всем табором в деревню, погулять в заснеженном лесу и попариться в баньке.
С Машкой поговорили о предстоящем суде по иску Кобылкиной – с темой спорного конкурса красоты проассоциировался наш собственный дебют в модельном бизнесе.
Потом моя подруга пересела на козетку к Тамаре Тимофеевне и, видимо, собеседницу сменила, а тему – нет, потому что чуть позже, когда в результате ротации мы с профессором Плевакиной сошлись на диване, она продолжила тот самый разговор.
– Я в курсе твоей маленькой рабочей проблемы, Леночка, – похлопав меня по руке, сказала прекрасная дама в наряде цвета чайной розы.
Я кивнула. Не было сомнений, что супруга Анатолия Эммануиловича в курсе всех моих рабочих проблем, и маленьких, и больших.
– И я знаю, что нужно делать, – продолжила моя собеседница. – Боюсь, одним звонком твоего чудесного помощника этим милым людям не обойтись, лучше сыграть на другом.
– Вы про Кобылкиных и иже с ними? – Я заинтересованно открыла глаза, потому что дотоле лениво слушала и благостно дремала.
– Про них, прекрасных, – подтвердила Тамара Тимофеевна.
У нее все люди чудесные, прекрасные и милые. Поразительно благодушное восприятие человечества, я бы сказала. Наверное, надо быть опытным психологом, чтобы видеть во всех нас что-то хорошее. Или просто святым.
– Не буду грузить тебя тонкостями психологического анализа, максимально упрощу для пущей понятности. – Профессор Плевакина, конечно, заметила, что я с трудом преодолеваю дремоту. – Эти милые люди, родители девочек, не просто борются за твою симпатию, они отчаянно конкурируют между собой. Ни те ни другие не уступают пальму первенства. А сравнивают при этом внешнее, показное. У одной девочки платье – и другой оно нужно, да понаряднее, у одной особый стульчик – и другой дайте такой, да повыше.
– Попугайничают, – кивнула я.
– Однотипно действуют. И если одна враждующая сторона решит, что наряжаться и прихорашиваться в помещениях Таганского суда совсем не круто, то и вторая, уверяю тебя, не станет этого делать.
– Было бы здорово. – Я оживилась. – Вот только с чего бы они так решили? Что это не круто?
– С подачи СМИ, например. – Профессор заметила, что мое лицо скривилось, и понимающе усмехнулась. – Ну, или какого-нибудь инфлюенсера.
– Где ж его взять, такого понимающего инфлюенсера…
– Леночка, ты недооцениваешь возможности своего клана.
– А у меня есть клан? – удивилась я.
– А у него – возможности, – подтвердила Тимара Тимофеевна.
Тут девочка-режиссер попросила нас совершить рокировку, а затем и вовсе пересесть с дивана. Я была перемещена к живописной группе детей, устроившихся на циновках с лото и котом, а профессора Плевакину добавили третьей к Машке и Натке за чайным столиком.
Я отвлеклась на роскошного толстого котяру, и состоявшийся разговор с Тамарой Тимофеевной вылетел у меня из головы.
Однако профессор успела поговорить об этом кое с кем еще, о чем я узнала через несколько дней.
Смех я услышала еще за дверью, в коридоре.
Хохотали в моем кабинете, да так сочно и радостно, что я позавидовала.
Говорят, что смех продлевает жизнь. Если так, то прямо сейчас в моем кабинете кто-то уверенно выдвинулся в долгожители.
А как же я?
– Я тоже хочу! – толкнув дверь, сказала я вместо «здрасте».
– Американо? – от кофемашины мне приветливо улыбнулся Дима.
Хохотал не он, а Машка и Костя Таганцев.
Они сидели бок о бок на стульях для посетителей, сдвинув головы и глядя на экран смартфона. Судя по розовенькому чехлу, гаджет был Машкин. У Таганцева, я знаю, мобильник упакован в ударопрочную скорлупку с изображением российского флага. Он патриот, наш Таганцев.
– Американо. – Я (не патриотка в выборе утреннего напитка) протянула руку, и помощник вручил мне горячую чашку – между прочим, мою любимую, с миленьким косоглазым хомячком, туго набившим защечные мешочки.
Он, можно сказать, мой недосягаемый идеал – тот хомячок. Гладкий, сытый, всегда с припасами…
– Ты бы хоть разделась, – тоже опустив приветствие, сказала Машка. – Гардероб вроде нынче не оккупированная территория?
– И вообще – театр начинается с вешалки! – многозначительно изрек Таганцев, и они снова радостно захохотали.
– Что тут происходит? – Я поставила чашку и сбросила на руки Диме пальто в комплекте с вопросом. – Чем вызваны эта бескорыстная радость и этот ранний визит?
– Я просто мимо шел, дай, думаю, загляну, – выдал свой обычный ответ Таганцев.
– А я специально зашла, чтобы спросить, видела ли ты это. – Машка помахала своим смартфоном. – Но ты, похоже не видела, иначе не была бы так сурова.
– Что тут у вас? – Я снова взяла чашку, глотнула кофе и подошла к весельчакам.
– Не у нас, а у вас, – поправил Таганцев. – Мы, оперативные работники, живем очень скучно, только иногда маски-шоу устраиваем, а так-то к нам никто сам с представлениями не является.
– Читай. – Машка вручила мне свой гаджет.
Я посмотрела на экран – там был открыт инстаграм-аккаунт незнакомой мне особы под ником @kobrayadevochka. Кобрая, стало быть, девочка. Видимо, такая же добрая, как ядовитая змея.
Пост был длинный, о таких в интернете говорят «многабукафф». Кобрая девочка одним разом сцедила поллитра яда.
«Несмотря на то что шоубиз не резиновый, в него продолжают рваться поенаехи-неумехи, за которых нам мучительно стыдно. Пытаясь с наскоку захватить мир моды/театра/кино (впишите нужное), они извращают саму идею служения искусству, потому что вовсе не видят грани между сценой и закулисьем. К примеру, совсем недавно две старлетки, имен которых мы не называем из присущей нам деликатности, сражаясь за венец королевишны экологически чистой красоты в зале суда, позволили всем присутствующим стать свидетелями неприглядных подготовительных процессов. Костюмерную они устроили в гардеробе, парикмахерскую – в общем холле, а гримерку – вообще в туалете! Кто бы объяснил милым девочкам, насколько это реально не круто – показывать неэстетичную изнанку, вместо того чтобы явиться к публике во всей красе? Разве зрителей в театре проводят до начала спектакля через пыльное закулисье? Разве балерины начинают программу с демонстрации изуродованных пуантами пальцев ног? Разве Мисс мира выходят к жюри и полному залу в банных халатах и стоптанных шлепанцах? Мы в неприятном шоке. А вы что думаете по этому поводу?»
– Ох, ничего себе, «деликатность»! – охнула я.
– Ты комменты почитай, там самая жесть, – ничуть не ужасаясь, сказал Таганцев. – Народ солидарен с этой коброй и жаждет расправы. Самое мягкое требование – срочно вон из профессии.
– Откуда это у тебя? – Я вернула Машке ее смартфон и брезгливо обтерла руку о собственные брюки.
– Не догадываешься? Сашка прислала ссылочку.
– Моя Сашка? Она знакома с этой коброй?!
– Да уж, я думаю. Не случайно же кобра разродилась таким постом!
– Ты намекаешь?..
Я схватила свой телефон и позвонила Сашке.
– Мам, ты с ума сошла? Я на уроке, у нас практическая работа по химии! Хорошо, училка вышла, а то как бы я ответила на твой звонок? – возмущенно зашептала мне в ухо дочь.
– Саша, «кобрая девочка» – твоя подружка?
– Скорее, вражинка, – скаламбурила дочь, – она тоже блогер-стотысячник, стало быть, мы конкуренты. А что? Ты прочитала постик? – голос в трубке сделался довольным.
– Это ты заказала ей публикацию?!
– Не заказала, а обменяла на пост в своем аккаунте. У френда кобры, ее вообще-то Элкой зовут, своя марка одежды – зимние куртки «Звери», так мы с ней взаимозачетом сработали: с меня натив, с нее – наезд. – Сашка засмеялась, но спешно притушила веселье и снова перешла на шепот: – Все, химичка вернулась, не могу говорить…
– Я вырастила чудовище! – провозгласила я, хлопнув на стол мобильник.
– Дикое, но симпатичное, – охотно согласился Таганцев. – Да ладно, чего ты так напряглась? Немного жестко, но по сути верно.
– Суровая правда, высказанная с подкупающей прямотой, – поддакнула Машка и засобиралась – до начала трудового дня осталась пара минут. – Зато теперь можно не сомневаться, что эти твои Коровкины и Козявкины…
– Шесть утра, шесть утра – это много или мало? – пробормотала я.
Натка, придушенно хохоча, загибалась в тесном креслице крутым кренделем. Наконец она распрямилась, утерла слезы:
– Ну, хотя бы от классической поэзии мы ушли, песенные тексты – они как-то полегче.
– Кризис миновал, – согласилась я и встала. – В самом деле, пойдем-ка уже спать, раз у нас теперь все дома.
Толком выспаться мне, конечно, не удалось, так что я лишний раз порадовалась, что демонстрация нарядов будет происходить в пассивном режиме – без энергичного дефиле и утомительного специального позирования. В зимнем саду было множество удобных сидячих и лежачих мест, и я твердо рассчитывала подремать в процессе съемки.
Люся и Муся, командующие парадом, ничего не имели против сонных моделей, клюющих носами, просили только не зевать и не потягиваться перед объективом.
Гримировать и причесывать нас не стали – только прошлись по лицам пуховками и по волосам щетками, облачили в коллекционные наряды и рассадили-разложили по креслам и диванам.
Мне досталось вполне симпатичное одеяние вроде серо-голубой шелковой рясы с капюшоном, Натке – что-то палево-розовое, многослойное, похожее на длинное платье с пелериной. Машку нарядили в подобие белоснежного кимоно, а Тимару Тимофеевну – в шаровары и тунику цвета чайной розы. На Сашке было тонкое хлопковое пончо, под ним – асимметричная юбка, все бежевое, на маленькой Даше – светло-желтое платье-конус, на мальчиках – укороченные просторные штаны и разлетайки из отбеленного холста.
В буйной зелени зимнего сада мы смотрелись весьма пасторально – не хватало только тонкорунных овечек и белых кроликов. За последних единолично выступил толстый полосатый кот, который пришел к нам сам и принял участие в съемке по собственной инициативе.
Я наконец поняла, ради чего съемку назначили на столь ранний час: Люся и Муся хотели поймать волшебный розово-золотой утренний свет, который пронизывал стеклянный куб зимнего сада, превращая всю сцену в нечто совершенно чудесное. Думаю, даже если бы нас одели в пресловутые мешки с прорезями, это картинку не испортило бы.
Сашка оказалась права: тяжко трудиться никому не пришлось – разве что фотографу.
Маруся, наш режиссер, сразу сказала:
– Отдыхайте, общайтесь, разговаривайте или молчите – как хотите, ведите себя естественно, – и все расслабились, даже не успев напрячься.
Мы, модели, удобно разместились на мягких поверхностях и время от времени менялись местами, чтобы фотограф мог снять нас в разных ракурсах и комбинациях.
Я сначала посидела за чайным столиком с Машкой, потом на диване с Наткой, потом сама по себе в шезлонге. В шезлонге было лучше всего – я притворялась, будто с закрытыми глазами наслаждаюсь, подставив физиономию солнечным лучам, а на самом деле сладко дремала.
С Наткой мы обсудили следующие выходные – решили предложить нашим мужчинам съездить всем табором в деревню, погулять в заснеженном лесу и попариться в баньке.
С Машкой поговорили о предстоящем суде по иску Кобылкиной – с темой спорного конкурса красоты проассоциировался наш собственный дебют в модельном бизнесе.
Потом моя подруга пересела на козетку к Тамаре Тимофеевне и, видимо, собеседницу сменила, а тему – нет, потому что чуть позже, когда в результате ротации мы с профессором Плевакиной сошлись на диване, она продолжила тот самый разговор.
– Я в курсе твоей маленькой рабочей проблемы, Леночка, – похлопав меня по руке, сказала прекрасная дама в наряде цвета чайной розы.
Я кивнула. Не было сомнений, что супруга Анатолия Эммануиловича в курсе всех моих рабочих проблем, и маленьких, и больших.
– И я знаю, что нужно делать, – продолжила моя собеседница. – Боюсь, одним звонком твоего чудесного помощника этим милым людям не обойтись, лучше сыграть на другом.
– Вы про Кобылкиных и иже с ними? – Я заинтересованно открыла глаза, потому что дотоле лениво слушала и благостно дремала.
– Про них, прекрасных, – подтвердила Тамара Тимофеевна.
У нее все люди чудесные, прекрасные и милые. Поразительно благодушное восприятие человечества, я бы сказала. Наверное, надо быть опытным психологом, чтобы видеть во всех нас что-то хорошее. Или просто святым.
– Не буду грузить тебя тонкостями психологического анализа, максимально упрощу для пущей понятности. – Профессор Плевакина, конечно, заметила, что я с трудом преодолеваю дремоту. – Эти милые люди, родители девочек, не просто борются за твою симпатию, они отчаянно конкурируют между собой. Ни те ни другие не уступают пальму первенства. А сравнивают при этом внешнее, показное. У одной девочки платье – и другой оно нужно, да понаряднее, у одной особый стульчик – и другой дайте такой, да повыше.
– Попугайничают, – кивнула я.
– Однотипно действуют. И если одна враждующая сторона решит, что наряжаться и прихорашиваться в помещениях Таганского суда совсем не круто, то и вторая, уверяю тебя, не станет этого делать.
– Было бы здорово. – Я оживилась. – Вот только с чего бы они так решили? Что это не круто?
– С подачи СМИ, например. – Профессор заметила, что мое лицо скривилось, и понимающе усмехнулась. – Ну, или какого-нибудь инфлюенсера.
– Где ж его взять, такого понимающего инфлюенсера…
– Леночка, ты недооцениваешь возможности своего клана.
– А у меня есть клан? – удивилась я.
– А у него – возможности, – подтвердила Тимара Тимофеевна.
Тут девочка-режиссер попросила нас совершить рокировку, а затем и вовсе пересесть с дивана. Я была перемещена к живописной группе детей, устроившихся на циновках с лото и котом, а профессора Плевакину добавили третьей к Машке и Натке за чайным столиком.
Я отвлеклась на роскошного толстого котяру, и состоявшийся разговор с Тамарой Тимофеевной вылетел у меня из головы.
Однако профессор успела поговорить об этом кое с кем еще, о чем я узнала через несколько дней.
Смех я услышала еще за дверью, в коридоре.
Хохотали в моем кабинете, да так сочно и радостно, что я позавидовала.
Говорят, что смех продлевает жизнь. Если так, то прямо сейчас в моем кабинете кто-то уверенно выдвинулся в долгожители.
А как же я?
– Я тоже хочу! – толкнув дверь, сказала я вместо «здрасте».
– Американо? – от кофемашины мне приветливо улыбнулся Дима.
Хохотал не он, а Машка и Костя Таганцев.
Они сидели бок о бок на стульях для посетителей, сдвинув головы и глядя на экран смартфона. Судя по розовенькому чехлу, гаджет был Машкин. У Таганцева, я знаю, мобильник упакован в ударопрочную скорлупку с изображением российского флага. Он патриот, наш Таганцев.
– Американо. – Я (не патриотка в выборе утреннего напитка) протянула руку, и помощник вручил мне горячую чашку – между прочим, мою любимую, с миленьким косоглазым хомячком, туго набившим защечные мешочки.
Он, можно сказать, мой недосягаемый идеал – тот хомячок. Гладкий, сытый, всегда с припасами…
– Ты бы хоть разделась, – тоже опустив приветствие, сказала Машка. – Гардероб вроде нынче не оккупированная территория?
– И вообще – театр начинается с вешалки! – многозначительно изрек Таганцев, и они снова радостно захохотали.
– Что тут происходит? – Я поставила чашку и сбросила на руки Диме пальто в комплекте с вопросом. – Чем вызваны эта бескорыстная радость и этот ранний визит?
– Я просто мимо шел, дай, думаю, загляну, – выдал свой обычный ответ Таганцев.
– А я специально зашла, чтобы спросить, видела ли ты это. – Машка помахала своим смартфоном. – Но ты, похоже не видела, иначе не была бы так сурова.
– Что тут у вас? – Я снова взяла чашку, глотнула кофе и подошла к весельчакам.
– Не у нас, а у вас, – поправил Таганцев. – Мы, оперативные работники, живем очень скучно, только иногда маски-шоу устраиваем, а так-то к нам никто сам с представлениями не является.
– Читай. – Машка вручила мне свой гаджет.
Я посмотрела на экран – там был открыт инстаграм-аккаунт незнакомой мне особы под ником @kobrayadevochka. Кобрая, стало быть, девочка. Видимо, такая же добрая, как ядовитая змея.
Пост был длинный, о таких в интернете говорят «многабукафф». Кобрая девочка одним разом сцедила поллитра яда.
«Несмотря на то что шоубиз не резиновый, в него продолжают рваться поенаехи-неумехи, за которых нам мучительно стыдно. Пытаясь с наскоку захватить мир моды/театра/кино (впишите нужное), они извращают саму идею служения искусству, потому что вовсе не видят грани между сценой и закулисьем. К примеру, совсем недавно две старлетки, имен которых мы не называем из присущей нам деликатности, сражаясь за венец королевишны экологически чистой красоты в зале суда, позволили всем присутствующим стать свидетелями неприглядных подготовительных процессов. Костюмерную они устроили в гардеробе, парикмахерскую – в общем холле, а гримерку – вообще в туалете! Кто бы объяснил милым девочкам, насколько это реально не круто – показывать неэстетичную изнанку, вместо того чтобы явиться к публике во всей красе? Разве зрителей в театре проводят до начала спектакля через пыльное закулисье? Разве балерины начинают программу с демонстрации изуродованных пуантами пальцев ног? Разве Мисс мира выходят к жюри и полному залу в банных халатах и стоптанных шлепанцах? Мы в неприятном шоке. А вы что думаете по этому поводу?»
– Ох, ничего себе, «деликатность»! – охнула я.
– Ты комменты почитай, там самая жесть, – ничуть не ужасаясь, сказал Таганцев. – Народ солидарен с этой коброй и жаждет расправы. Самое мягкое требование – срочно вон из профессии.
– Откуда это у тебя? – Я вернула Машке ее смартфон и брезгливо обтерла руку о собственные брюки.
– Не догадываешься? Сашка прислала ссылочку.
– Моя Сашка? Она знакома с этой коброй?!
– Да уж, я думаю. Не случайно же кобра разродилась таким постом!
– Ты намекаешь?..
Я схватила свой телефон и позвонила Сашке.
– Мам, ты с ума сошла? Я на уроке, у нас практическая работа по химии! Хорошо, училка вышла, а то как бы я ответила на твой звонок? – возмущенно зашептала мне в ухо дочь.
– Саша, «кобрая девочка» – твоя подружка?
– Скорее, вражинка, – скаламбурила дочь, – она тоже блогер-стотысячник, стало быть, мы конкуренты. А что? Ты прочитала постик? – голос в трубке сделался довольным.
– Это ты заказала ей публикацию?!
– Не заказала, а обменяла на пост в своем аккаунте. У френда кобры, ее вообще-то Элкой зовут, своя марка одежды – зимние куртки «Звери», так мы с ней взаимозачетом сработали: с меня натив, с нее – наезд. – Сашка засмеялась, но спешно притушила веселье и снова перешла на шепот: – Все, химичка вернулась, не могу говорить…
– Я вырастила чудовище! – провозгласила я, хлопнув на стол мобильник.
– Дикое, но симпатичное, – охотно согласился Таганцев. – Да ладно, чего ты так напряглась? Немного жестко, но по сути верно.
– Суровая правда, высказанная с подкупающей прямотой, – поддакнула Машка и засобиралась – до начала трудового дня осталась пара минут. – Зато теперь можно не сомневаться, что эти твои Коровкины и Козявкины…