Мгновения Амелии
Часть 4 из 41 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Есть еще несколько лекций, – начинает Дженна, но неожиданно пугается, когда я круто разворачиваюсь в ее сторону. Слезы, которые я отчаянно пыталась сдержать, стекают по щекам.
Она шагает вперед и, похоже, собирается первой раскрыть объятия, что случается очень редко. Однако все же замирает до того, как наши тела соприкоснутся.
– Возможно, нам стоит вернуться в отель и отдохнуть, – предлагает подруга. – Съесть ужасно дорогое мороженое из мини-холодильника.
От того, что уйти предложила именно она, мне становится легче. Не могу смириться с тем фактом, что мы останемся здесь, бродя с одной лекции на другую, а мое сердце так и не успокоится.
Направляясь к автоматическим стеклянным дверям выставочного центра, я выбрасываю свой бракованный браслет в мусорное ведро.
Глава 2
На следующий день долгую дорогу в аэропорт мы проводим в звенящей тишине. Я прошу водителя такси открыть окна, потому что здесь, в отличие от родного Техаса, прохладный воздух. Изо всех сил пытаюсь насладиться им, ощутить что-то чудесное в пронизывающих насквозь лучах солнца, но настроения на все это нет.
Дженна неожиданно принимается закрывать свое окно, призывая меня последовать ее примеру, ведь мои барабанные перепонки может разорвать от давления воздуха. Я вспоминаю пословицу «Цыплят по осени считают» и задумываюсь, как можно найти в этом мире что-то чудесное, если ожидаемый результат невозможно предвидеть.
Собираюсь возразить подруге, но она останавливает меня.
– Не злись.
– Уже поздно.
– Я видела Н. Е. Эндсли, – вырывается у Дженны.
За четыре года дружбы наши споры (в основном о том, откуда появилась шутка, понятная только нам двоим) можно пересчитать по пальцам, а до ссор дело не доходило никогда. В прошлом году Дженна призывала меня пойти на бал выпускников с группой одиноких девушек, но я отказалась, и тогда напряженная перепалка почти переросла в скандал.
Если медленно закипающая лава, которая подступает к моему горлу, говорит о чем-то, то первый конфликт между нами станет битвой, которая завершит все войны.
– Но на фестивале сказали, что встречу пришлось отменить. – Несмотря на отчаянные попытки, у меня не получается произнести это ровно, спокойно и по-взрослому. – Сказали, что он не смог присутствовать.
– Знаю, – вздыхает Дженна, – я встретила его до того, как он ушел.
– А, ну ты заметила его издалека, – решаю я. – Видела, как он садится в свою машину, типа такого, да?
Видимо, подруга не в силах сказать реплику без вздоха, потому что проделывает это снова, прежде чем начать.
– Нет. Я встретилась с Н. Е. Эндсли. Разговаривала с ним, пока ты была в туалете.
Мне не удается держать язык за зубами, пока разум переваривает эту невероятную новость.
– Это какая-то шутка, да? Ты просто шутишь, – повышаю я голос.
– Амелия, пожалуйста, не волнуйся. Хорошо? – выдыхает Дженна. В тоне проскальзывают характерные нотки, с которыми ее мама выступает в зале суда: натянутое спокойствие человека, который отказывается терять самообладание перед истеричными клиентками, их мужьями или – как в нашем случае – фанатками.
Пытаюсь взять себя в руки.
– Где ты его встретила?
Сквозь пульсирующий шум в ушах я едва слышу ее. Это предательство высшей степени, целенаправленное сокрытие правды о моей величайшей мечте: встрече с автором «Орманских хроник».
Водитель бросает на нас взгляд в зеркало заднего вида. Уверена, что за ужином он расскажет своей второй половинке о двух ненормальных подростках, которые шепотом выясняли отношения.
– Помнишь ограждение, у которого я стояла? – Дженна снова стряхивает невидимые пылинки. – Видимо, за ним находилась комната отдыха для авторов. Я услышала, что кто-то подавился, и решила помочь. Прошла мимо таблички «ВХОД ДЛЯ УЧАСТНИКОВ ФЕСТИВАЛЯ ЗАПРЕЩЕН»… и там оказался он.
– Он, – с горечью повторяю я, – он. Как ты можешь так просто говорить? Дженна, там оказался не просто он, а Н. Е. Эндсли.
– Я знаю, Амелия. Но он простой парень, понимаешь?
Теперь в ее голосе звучит материнская жалость; я понимаю, что веду себя нечестно, но не могу сдержать подступающую ярость.
– Нет, я не понимаю, что он простой парень, потому что не была там. Помнишь?
Подруга молчит. Тишину нарушает рев спортивной ярко-желтой машины, проносящейся мимо нас неизвестно откуда.
– Он мерил шагами комнату, дергал себя за волосы и что-то бормотал, – объясняет она. – Наверное, это была паническая атака. Не знаю. Никогда не видела ничего подобного, – уже практически шепчет Дженна, будто боится громко говорить.
Я ничего не отвечаю.
– Амелия, он нуждался в помощи, – пытается она заполнить тишину, от злости повышая голос. – Все, что оставалось в моих силах – это успокоить его. Как бы я его бросила? «Эй, секундочку. Дай найду подругу. Она обожает твои книги. А ты попридержи свои мысли и нервный срыв. Спасибо».
– Ты могла бы… – почти кричу, ненавидя себя за слегка пробивающийся техасский акцент и неразумность, – ты могла бы сходить за мной. Я могла бы помочь!
За долю секунды в голове проносятся все прекрасные качества подруги: доброта; молчаливое, но неистовое сочувствие; яростное желание быть правой. Я мечтаю заткнуться. И сказать Дженне, что понимаю ее, успокоить ноющую и разочарованную частичку своего сердца.
– Ох, Амелия. Ты ведешь себя неразумно, – отвечает она.
Мой разум заново захлестывает злость.
– Ах так, – почти кричу я. Водитель кашляет, но мы не обращаем на него внимание. – Из-за него мы приехали на фестиваль, хотя ты и твоя мама говорили, что до отъезда в Ирландию остается совсем ничего. Мы хотели встретиться с ним и получить автограф, а мне это не удалось сделать, потому что ты ему что-то наговорила, – я показываю кавычки в воздухе, – для успокоения, отчего стало только хуже, и он уехал.
– Пока ты в таком состоянии, я не собираюсь с тобой разговаривать, – объявляет Дженна, повышая голос, чтобы перебить мою гневную речь.
– Ты знаешь, насколько для меня важны эти книги, – не задумываясь, выпаливаю я. – Знаешь, через что они помогли мне пройти!
Дженна вздрагивает, вспоминая о том, как нашла меня у Downtown Books. Брошенную, словно щенка. О многочисленных случаях, когда ее родители брали на себя ответственность за двух дочерей вместо одной, потому что мои предки не утруждали себя посещением церемоний награждения или второсортных рождественских постановок в старшей школе.
– Да, но никто не догадывается, через что он прошел из-за этих книг. Амелия, несмотря на то, насколько мы восхищаемся человеком или его работами, нечестно требовать от него так много. Ему было нужно выбраться оттуда. Эндсли казался загнанным в ловушку и потерянным, а я… сказала ему, чтобы он позаботился о себе.
В наступившую тишину вкрадываются легкий гул автомобиля, свет от светофора и щелкающий звук поворотника. Интересно, действительно ли перед бурей наступает затишье?
– Я рассказала ему о тебе, – наконец сообщает Дженна.
– Не хочу ничего слышать, – перебиваю я. Сердце сжимается от того, что внутри засело другое чувство, не связанное с нашим спором про Н. Е. Эндсли. – Не хочу ничего слышать об этом. Ты отправила домой хедлайнера[3] фестиваля только потому, что он нервничал. Это я понимаю, но все же разочарована, и больше ничего не хочу слышать. Пожалуйста.
Я икаю на слове «пожалуйста». Как убого. Как я убога. Но мне наплевать.
Мы молчим всю оставшуюся поездку, пока проходим через металлоискатели и бок о бок сидим в ожидании посадки. Не разговариваем, когда стюардесса приносит Дженне минеральную воду, а мне – колу.
Пока самолет заходит на посадку, я все-таки спрашиваю ее, почему же она не открылась мне сразу, почему выжидала.
– Если бы я рассказала раньше, это что-то бы изменило? – почти констатирует она; однако у меня не осталось эмоциональных сил, чтобы возразить ей, что это не ответ.
Я плакала перед подругой тысячу раз, она же передо мной только однажды.
Нам было почти пятнадцать, дружба только зарождалась, но уже тогда я отлично понимала, что в ее душе накрепко засела привязанность к их коту, Муту, хотя для посторонних это было не так очевидно. Дженна устраивала целое представление, ворча о том, как сильно он линяет или рвет ее одеяло острыми когтями, но если вечером кот не лежал в изножье ее кровати, она самостоятельно его приносила.
– Он будет орать под дверью, – поясняла она. А думая, что я не вижу, с любовью гладила Мута за ушами.
В один морозный день кот проскользнул мимо ног мистера Уильямса и стремглав умчался в незнакомую ему местность. Вечером мне нужно было возвращаться домой, но никто и не думал беспокоиться о пропавшем животном.
– Вернется, – заверил мистер Уильямс, – всегда возвращается.
Но Мут так и не пришел. Ни той ночью, ни следующей.
Подруга не признавалась, что беспокоится, но на третий день вместо упорной работы над эссе по «Ромео и Джульетте» она не сводила хмурого взора с окна.
– Дженна.
– Да? – Она не взглянула на меня, по всей видимости, не осознавая собственных действий.
– Давай пройдемся, – предложила я, – на улице хорошо.
Отвлекаясь, Дженна перевела на меня взгляд.
– Там всего десять градусов, – пожаловалась она, но все равно стала натягивать через голову свитер.
Через несколько минут прогулки мы перестали притворяться и включили фонарик на телефоне Дженны, чтобы осмотреть пространство под деревьями и машинами в надежде увидеть в его свете сияющие зеленые глаза пухлого и седеющего кота.
По чудесному – или дьявольскому – стечению обстоятельств час спустя возле куста в соседнем парке мы нашли потрепанный ошейник Мута с помятым серебряным колокольчиком, который больше не звенел. Даже в полумраке я заметила струйки крови и пучки кошачьей шерсти на нем.
– Койоты, – установила Дженна.
Я сдерживала слезы, глядя на жалкий истрепанный аксессуар.
– Мне так жаль, – прошептала я.
– Он был уже стар, – произнесла Дженна ничего не выражающим голосом. А затем процитировала строчку из стихотворения Фроста, которое на прошлой неделе мы читали на уроке английского: – Вечного золота нет.
Тогда я нарушила наше правило и объявила, что останусь у нее с ночевкой, хотя утром нужно было идти в школу. Дженна запротестовала, утверждая, что в порядке, но мне удалось ее уговорить.
Посреди ночи я проснулась от звука открывающегося окна, через которое холодный воздух потянул за собой уютную атмосферу комнаты Дженны.