Между мирами: Раскол

Но просто из вежливости хотя бы стоило перезвонить ростовщику. Но после долгого сна я чувствовал себя не менее разбитым, чем днем ранее и поэтому не спешил заниматься делами.

Да и сам профессор увлек меня беседой настолько, что, когда мы закончили, было к полуночи. Вековая история Владимира, как столицы Российской Империи, оказалась очень занимательной. Но мои мысли все равно витали где-то в стороне.

– Курьера не было? – спросил я, решив, что проспал его появление.

– Нет, никто не приходил, к сожалению, – ответил профессор, сочувственно глядя на меня. – Вид у вас такой, молодой человек, как будто вы за один день три экзамена сдали.

– Это все долгий сон. И нервы. Или просто смена обстановки. Я недавно поймал себя на мысли о том, что дома было спокойно и не так уж плохо.

– Хорошо там, где нас нет, – философски заметил профессор, закруглил наш разговор и намекнул, что можно отправляться на боковую.

День прошел зря. Совершенно зря, потому что я не отдохнул и не чувствовал себя выспавшимся. К тому же, когда я лег, сон не шел. Уснуть удалось лишь через несколько часов, едва ли не под утро. Но зато разбудил меня курьер.

Профессор уже ушел, а потому звон и стук продолжались до тех пор, пока я не оделся и не открыл дверь. Внутрь влетел молодчик, больше похожий на почтальона. На вид ему было лет шестнадцать, а может и меньше – у него едва начали чернеть усы, которые для солидности он решил пока не сбривать.

На голове у него была фуражка с коротким козырьком, а на плече – тяжелая сумка из плотной кожи. Значок на груди говорил о том, что он – сотрудник императорской почты. Должно быть, это опять особое подразделение для семейных нужд.

– Наконец-то, – зевнул я, – я ждал вас еще вчера.

– Только сегодня приказание дали! – звонко откликнулся курьер. – Максим – это вы?

– Да, я… – уже обернувшись, чтобы уйти за документами, я услышал:

– Паспорт можете не показывать, мне вас описали, все точно.

– А, так хорошо.

– Вот, возьмите, просили лично в руки, – он вытащил из сумки плотный и довольно толстый конверт из сероватой бумаги. – И велели дождаться, пока не проверите, все ли в порядке.

На конверте не было надписей, но он был тщательно запечатан, в том числе и парой восковых бляшек, чтобы никто не мог заглянуть внутрь. Я потискал печати, а потом просто оторвал часть конверта, стараясь делать это не слишком резко.

Затем отошел к свету, и, чтобы не вытаскивать при курьере, посмотрел, что лежит внутри. Две пачки, скрепленных бумажной обмоткой и более ничего.

– Все в порядке? – спросил курьер?

– Не уверен… Может, тебя просили еще что-то передать? Записку? Или устно?

– Нет, только конверт, – отрапортовал мальчишка. – Могу быть свободен?

– Иди, – я отпустил его, тщательно запер дверь и вернулся в кабинет.

Странно, я ожидал приглашения, чтобы со мной поговорили по ситуации с Аней, но его не было. Я вытряхнул на стол две пачки ассигнаций. Обе новенькие, точно только что из-под печатного станка. Десятки и двадцатипятирублевые. Итого три с половиной тысячи. Или тридцать пять золотом. Я попытался перевести это в профессорский доход и решил, что это что-то около его квартального жалования.

Но такой расклад меня не устраивал. Дождавшись, когда Григорий Авдеевич вернется с занятий, я тут же собрался и выскочил на улицу, поймал экипаж и попросил отвезти меня ко дворцу. Извозчик хмыкнул, оценивающе поглядев на меня, но отправился к месту назначения.

– Снова вы, – встретил меня часовой. – Зачем вы здесь?

– Сегодня приходил курьер, но мы с Сергеем Николаевичем договорились, что он примет меня…

– Может вы и договорились с Сергеем Николаевичем, но у меня приказа никакого особого нет. Проходят господа по пропускам, что значит особо важное дело, либо особо важный статус. Время сейчас такое.

– А давно ли эти пропуска ввели? – поинтересовался я.

– Да уж второй месяц как.

– Может, он забыл… Как бы с ним связаться?

– Послушайте, молодой человек. Я вас помню, помню, что вы приехали с ним на машине. Когда будет документ, я вас пропущу куда угодно, кроме, разве что, императорских спален. А пока – нет, извините. Попробуйте позвонить в императорский секретариат.

– Спасибо! – я уже ловил очередную повозку, чтобы отправиться домой.

Часовой кивнул, а я практически взлетел на сиденье и указал адрес:

– И побыстрее, если можно, – добавил я.


Извозчик не гнал, но доехал гораздо быстрее, за что я не пожалел ему профессорской пятерки, которая осталась у меня в кармане после вчерашней поездки. Я спешил. Настолько, что не ответил на вопрос удивленного профессора, пробежал в кабинет и схватил справочник.

– Что-то забыли? – догнал он меня, когда еще только раскрывал тяжелую книгу.

– Меня не приняли, – ответил я, выискивая нужный мне номер телефона.

– Не пропустили?

– Часовой сказал: без бумажки ты… ну, сами знаете, там в рифму, – от возбуждения я говорил торопливо и сбивчиво, но Подбельский все понял.

– Шутите, значит. Это хорошо, хандра прошла.

– Прошла, прошла, – я перелистывал страницы десятками и попросил помощи у профессора.

Тот не сразу, но все же нашел нужный мне номер. Связь в городе была просто отличной, без шипения и треска:

– Императорский секретариат, дворцовое отделение, – услышал я мелодичный женский голос.

– Подскажите, могу ли я встретиться либо переговорить с Сергеем Николаевичем Романовым?

– По какому вопросу?

– По личному, разумеется. Дело в том, что… – я замялся, – лучше мне это обсудить с ним лично. Хотя, если ему нездоровится, то не могли бы вы передать, что звонил Максим Абрамов? На этих выходных я посещал его званый ужин в поместье… Алло?

На другом конце повесили трубку. Я безуспешно попытался набрать номер еще раз, но как только я начал говорить, телефон сразу же замолкал. Вот это мне уже совсем не нравилось. Абсолютно.

– Что такое? – забеспокоился профессор, глядя на меня.

Я сжал челюсти. Не хотят разговаривать, значит. Трубки вешают.

– Меня обманули. Купили. Обменяли на три с половиной тысячи. Деньги вместо правды, а теперь еще и разговаривать не хотят!

– Но ведь вы сказали сейчас, что ему нездоровится, – осторожно предположил профессор. – Так может, стоит немного подождать.

– Нет, – уверенно ответил я. – Нет. Меня бы попросили подождать. А сейчас не хотят и слушать. Здесь явно что-то не так. Вот это – откуп. Словно я им Аню продал!

– Постойте, постойте, давайте успокаиваться, – Подбельский мирно поднял руки. – Ничего не надо делать сгоряча. Понимаете? Давайте обдумаем.

– Думать надо, когда есть большой выбор. У меня этого выбора сейчас нет. Да и вас втягивать в эту историю я уже не имею права. В моем мире вы оказались случайно, но если вдруг я сделаю что-нибудь не то, и придут к вам…

– Максим! – строго произнес профессор. – Не вздумайте делать никаких глупостей!

– К сожалению, Григорий Авдеевич, как раз глупость я и собираюсь сделать. Спасибо вам за помощь. За то, что приютили и прочее. Я вам очень обязан. Но прошу не препятствовать мне.

Я перелистнул справочник и нашел номер «Дохлого удильщика». Подбельский внимательно следил за моими действиями, но мешать не решился.

– У аппарата, – знакомый немецкий акцент сразу же выдал говорившего. – Кто это?

– Профессор сообщил, что ты меня искал?

– И уже не первый день, между прочим, фройнде! – бодро отозвался фон Кляйстер. – Что случилось? Где ты пропадал?

– Все потом. Я так понял, что у тебя ко мне есть дело?

– О да! Есть люди, с которыми нам надо поработать.

– Прекрасно, – я покачал головой, когда профессор сделал шаг к телефону. – У меня есть встречное предложение для нашего плодотворного сотрудничества.

Раскол так раскол. Везде. Между мной и домом. Мной и профессором. И Аниным дядей тоже. Я повесил трубку, распрощался со стариком и покинул его квартиру, надеясь, что мне никогда не придется возвращаться к этому замечательному человеку.