Метро 2033. Цена свободы
Часть 49 из 52 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Парень вдруг понял, что страшно устал. Ночь опустошила его – высосала все силы, и теперь он ощущал себя тряпичной куклой. Неважно выглядел и Эстет. Но, несмотря на все, решили спать по очереди.
Первым вырубился Леха, а Мишка остался бдить. Он изредка подбрасывал в огонь сосновых веток и думал о своем. Память снова взяла над ним власть. Михей закрыл глаза и представил голубое, мирное небо над головой. Увидел родной дом и всех тех, кого любил.
– Несправедливо, – тихо шептал Михей. – Не так все должно быть. Не так.
Он сидит у костра. Никак не может согреться и тянет к огню замерзшие руки. Поднимает взгляд и видит, что по ту сторону кто-то есть. Дергаются языки пламени, словно танцуют неведомый танец. Лицо Тайки кажется таким родным и в то же время – чужим. Огонь будто растворяет ее черты, они то смазываются, то вновь обретают четкие контуры.
Удивительно, но Мишка знает – он не сможет подойти к девушке. Казалось бы, только протяни руку – и вот она. Но нет. Тайка смотрит на него. В ее глазах – глубокая грусть.
– Ты обязательно дойдешь, – говорит она. В ее словах – твердая уверенность.
– Я буду скучать без тебя.
Тайка улыбается. Или ему только кажется? Костер разгорается ярче.
– Так было нужно. Ты понимаешь?
– Не понимаю! Почему одни должны умирать ради того, чтобы жили другие? Почему одни должны гнить в тюрьме, чтобы другие освободились?
– Потому что так надо. Теперь ты узнал цену жизни и свободы. Многое в жизни познается через чужую боль.
Михею жаль ее. Две судьбы, соштопанные тремя месяцами бок о бок и вчерашней близостью, разорваны в один миг. Она была близкой и в то же время холодной. Даже то, что было между ними в предпоследнюю ночь, не разожгло ее.
– Извини, это я виновата. Не смогла сдержать свой приступ. Не было никакой аномалии, Женька не сбился бы с пути, если бы не я. Помнишь, я тебе говорила, что уже не могу контролировать себя?
– Помню, – отвечает Мишка.
– Вы бы долетели, если бы не я. Я всегда всем только мешала. Хотя это уже не важно.
– Ты спасла меня! – чуть ли не кричит он. – Как ты можешь так говорить?
Она только улыбается в ответ. Или ему снова кажется?
– О чем ты мечтаешь?
– Ты же знаешь.
– Знаю. Все у тебя будет хорошо. И вообще – все будет хорошо.
Теперь лицо Тайки, подернутое маревом от костра, изменяется, будто смазавшись или оплавившись. Сейчас на него смотрит Ромка.
– Давно не виделись, братишка, – друг, как всегда, спокоен, голос его размерен. Мишка ощущает, как мучившее его последние месяцы чувство снова выворачивает наизнанку и душит слова. Он силится что-то сказать, но горло сведено спазмом. На глаза просятся слезы.
– Мишань, ну хватит уже! – неожиданно просит Ромка серьезно. – Ну сколько можно? Отпусти!
Так он еще никогда не просил его. И Мишка знает – друг пришел именно за этим.
– Ромыч, не могу никак, – говорит Михей, глядя ему в глаза.
– Отпусти. Пожалуйста. И меня, и ее. Так надо. И просто живи. Как раньше. Все у тебя будет. Слышишь? Все будет!
«Ты не часто просил меня о чем-то при жизни, и я всегда тебе давал то, что ты хотел. И сейчас я должен выполнить твою просьбу?»
– Да! Пожалуйста! Отпусти! Слышишь?
– Да, братишка, – тихо произносит Михей.
– Ну вот. Слава богу, – отвечает собеседник.
Лицо Ромки отдаляется, растворяется. Там, где кончается круг света и начинается тьма, будто бы замер на прощание знакомый силуэт. Но кто там – уже не разобрать.
– Прости меня!
– Давно простил, – шепчет темнота. И никого больше – ни друзей, ни теней. Лишь догорает пламя, да сужается круг света возле костра.
Тишина. Ночь.
И Мишка вдруг осознал всем существом, что освободился. Что наконец-то все закончилось. Что его спасли ради того, чтобы простить. И теперь наконец простили.
– Мишаня, подъем! – тревожно тряс его Эстет. Парень вскочил, толком не понимая, что происходит. Выдернутый из глубокого сна, он мотал головой и хлопал глазами.
Дышал прохладный рассвет. По лесу в неверных утренних сумерках бродили клочья тумана. Они оба вырубились и проспали до утра, несмотря на все ужасы пережитой ночи.
– Ты чего, а?
– Идет кто-то! – напрягся Леха. – Слышишь?
Михей потянулся за автоматом, стиснул прохладное дерево цевья. Откуда-то вылезло непонятное чувство злости. Эх, и покажет он им…
– Сюда идет, сучий хвост! – злобно прошептал парень. – Сейчас я ему заряжу…
Кто-то топтался и сопел у самого входа в строение. Хрустнули ветки, и из кустов вывалился Женька.
– Да чтоб тебя! – в сердцах выпалил Мишка. – Как же ты нас напугал, Евген.
– Ничего не говори, Мишань. Ну и ночка, мать ее, – только и смог выдать летчик и тяжело опустился на землю возле костра. – Мужики, дайте хоть чего-нибудь пожрать.
* * *
Солнце выбиралось из перины туч и пригревало землю. После страшной ночи наступило долгожданное утро, и друзьям снова захотелось верить в то, что все закончится хорошо.
– Эх, Таська-Таська, – покачал головой Женька, глядя на мертвое лицо девушки.
Тайку похоронили рядом со строением, в котором ночевали. Эстет обнаружил неподалеку не то колодец, не то погреб. Тело девушки застегнули в спальник и положили под нависающий ком земли. Михей подкопал и обвалил пласт, погребая подругу. Плакать не хотелось, но в груди будто засела тупая игла.
Мишка никогда не испытывал подобного чувства к женщинам. Ни в кого серьезно не влюблялся, а короткие мгновения близости воспринимал как победы в маленьких битвах. Ни с одной красавицей парня ничего не связало – он даже не испытывал привязанности, хотя многие из них желали большего. Но с Тайкой почему-то вышло иначе. Ведь с ней он провел последнюю ее ночь, и короткая близость сроднила их. И Мишка наконец оттаял. После ночи испытаний и откровений, после всего пережитого он вдруг почувствовал, что тяжелый камень свалился с плеч и душе будто стало легче и просторнее.
– Как меня вчера тоже заморочили, – отвлек парня от мыслей Мороз. – Мишань, представляешь – отошел от Лехи на пару метров и заблудился. Ни вас, ни его. А потом баба какая-то меня позвала. То ли Таська, то ли еще кто, черт ее разберет. Смотрю – голая, рукой машет – к себе зовет. Я сдуру и бросился за ней, реально – будто крышу сорвало.
– Ладно уж, чего там, – устало улыбнулся Михей. – Всем вчера досталось.
– Ничего не говори, – отмахнулся Женька. – Таську жалко. Не уберегли.
Мишка кивнул и обвел взглядом их маленький отряд.
– Ну как, мужики, готовы? Пора в путь!
Мороз похлопал парня по плечу. Даже хмурый со вчерашнего вечера Эстет устало улыбнулся. Они живы – и это главное. Михей задрал голову, глубоко вдыхая утренний воздух. Выглянуло из-за облаков солнце, ветра медленно гнали тучи за далекие горы, очищая небо. И Мишка представил, как они сейчас полетят опять – высоко-высоко. А за ними вслед – оголтелый ветер.
Он знал – теперь они точно долетят.
Глава 7
В добрый путь
Под крылом самолета скользили новые пейзажи. «Цикада» уверенно набирала высоту, удаляясь от страшного места, где они провели последнюю ночь.
– Ничего, сейчас круг сделаем – может, сориентируемся, – сказал Евгений.
– Смотри, опять вода, – воскликнул Эстет. – Байкал, что ли?
– Не-е, – покачал головой пилот. – Не может быть. Сейчас определимся.
И Мороз повел машину над побережьем огромного водоема. Он то и дело вглядывался в причудливые очертания береговой линии. Наконец торжественно изрек:
– Братское водохранилище. Нам на запад, парни.
Самолет заложил вираж и стал удаляться от Братска. Михей напоследок глянул на водную гладь, на лежащий на берегу город. Кажется, этими местами их везли в комсомольскую «тюрягу». Парень отвернулся и посмотрел вперед, куда устремилась «Цикада». Все, нечего вспоминать прошлое.
Пилот уверенно вел самолет, держа курс на запад. Снизу плыла зеленая пена тайги, изредка разрезаемая линиями дорог. Сверху над ними пласталась синь, кое-где забеленная мазками облаков. А посередине, между изумрудной землей и лазурью неба, скользила их «Цикада». Сегодня не было страха. Михей смотрел на проплывающие под крылом самолета пейзажи и думал о минувшем. Вчерашняя ночь словно бы расставила все на свои места. Парню теперь казалось, что так и должно быть.
Только здесь, на борту крохотного самолета, разрезающего небо над родной землей, он почувствовал настоящий вкус свободы. Ради этого стоило преодолеть тяжелый путь длиной в тысячи километров, чтобы сейчас, с высоты птичьего полета, смотреть на вольную землю. Закрывая глаза, он видел и жалких узников амурской тюрьмы, и пленников дикарей, поселившихся в Бире. Разбойники и юродивые, грызущиеся вояки в Улан-Удэ и селяне из Ксеньевки – добрые и злые, равнодушные и сочувствующие – все они что-то дали ему. Все разлеглось по полочкам, и в душе воцарилось умиротворение.
Первым вырубился Леха, а Мишка остался бдить. Он изредка подбрасывал в огонь сосновых веток и думал о своем. Память снова взяла над ним власть. Михей закрыл глаза и представил голубое, мирное небо над головой. Увидел родной дом и всех тех, кого любил.
– Несправедливо, – тихо шептал Михей. – Не так все должно быть. Не так.
Он сидит у костра. Никак не может согреться и тянет к огню замерзшие руки. Поднимает взгляд и видит, что по ту сторону кто-то есть. Дергаются языки пламени, словно танцуют неведомый танец. Лицо Тайки кажется таким родным и в то же время – чужим. Огонь будто растворяет ее черты, они то смазываются, то вновь обретают четкие контуры.
Удивительно, но Мишка знает – он не сможет подойти к девушке. Казалось бы, только протяни руку – и вот она. Но нет. Тайка смотрит на него. В ее глазах – глубокая грусть.
– Ты обязательно дойдешь, – говорит она. В ее словах – твердая уверенность.
– Я буду скучать без тебя.
Тайка улыбается. Или ему только кажется? Костер разгорается ярче.
– Так было нужно. Ты понимаешь?
– Не понимаю! Почему одни должны умирать ради того, чтобы жили другие? Почему одни должны гнить в тюрьме, чтобы другие освободились?
– Потому что так надо. Теперь ты узнал цену жизни и свободы. Многое в жизни познается через чужую боль.
Михею жаль ее. Две судьбы, соштопанные тремя месяцами бок о бок и вчерашней близостью, разорваны в один миг. Она была близкой и в то же время холодной. Даже то, что было между ними в предпоследнюю ночь, не разожгло ее.
– Извини, это я виновата. Не смогла сдержать свой приступ. Не было никакой аномалии, Женька не сбился бы с пути, если бы не я. Помнишь, я тебе говорила, что уже не могу контролировать себя?
– Помню, – отвечает Мишка.
– Вы бы долетели, если бы не я. Я всегда всем только мешала. Хотя это уже не важно.
– Ты спасла меня! – чуть ли не кричит он. – Как ты можешь так говорить?
Она только улыбается в ответ. Или ему снова кажется?
– О чем ты мечтаешь?
– Ты же знаешь.
– Знаю. Все у тебя будет хорошо. И вообще – все будет хорошо.
Теперь лицо Тайки, подернутое маревом от костра, изменяется, будто смазавшись или оплавившись. Сейчас на него смотрит Ромка.
– Давно не виделись, братишка, – друг, как всегда, спокоен, голос его размерен. Мишка ощущает, как мучившее его последние месяцы чувство снова выворачивает наизнанку и душит слова. Он силится что-то сказать, но горло сведено спазмом. На глаза просятся слезы.
– Мишань, ну хватит уже! – неожиданно просит Ромка серьезно. – Ну сколько можно? Отпусти!
Так он еще никогда не просил его. И Мишка знает – друг пришел именно за этим.
– Ромыч, не могу никак, – говорит Михей, глядя ему в глаза.
– Отпусти. Пожалуйста. И меня, и ее. Так надо. И просто живи. Как раньше. Все у тебя будет. Слышишь? Все будет!
«Ты не часто просил меня о чем-то при жизни, и я всегда тебе давал то, что ты хотел. И сейчас я должен выполнить твою просьбу?»
– Да! Пожалуйста! Отпусти! Слышишь?
– Да, братишка, – тихо произносит Михей.
– Ну вот. Слава богу, – отвечает собеседник.
Лицо Ромки отдаляется, растворяется. Там, где кончается круг света и начинается тьма, будто бы замер на прощание знакомый силуэт. Но кто там – уже не разобрать.
– Прости меня!
– Давно простил, – шепчет темнота. И никого больше – ни друзей, ни теней. Лишь догорает пламя, да сужается круг света возле костра.
Тишина. Ночь.
И Мишка вдруг осознал всем существом, что освободился. Что наконец-то все закончилось. Что его спасли ради того, чтобы простить. И теперь наконец простили.
– Мишаня, подъем! – тревожно тряс его Эстет. Парень вскочил, толком не понимая, что происходит. Выдернутый из глубокого сна, он мотал головой и хлопал глазами.
Дышал прохладный рассвет. По лесу в неверных утренних сумерках бродили клочья тумана. Они оба вырубились и проспали до утра, несмотря на все ужасы пережитой ночи.
– Ты чего, а?
– Идет кто-то! – напрягся Леха. – Слышишь?
Михей потянулся за автоматом, стиснул прохладное дерево цевья. Откуда-то вылезло непонятное чувство злости. Эх, и покажет он им…
– Сюда идет, сучий хвост! – злобно прошептал парень. – Сейчас я ему заряжу…
Кто-то топтался и сопел у самого входа в строение. Хрустнули ветки, и из кустов вывалился Женька.
– Да чтоб тебя! – в сердцах выпалил Мишка. – Как же ты нас напугал, Евген.
– Ничего не говори, Мишань. Ну и ночка, мать ее, – только и смог выдать летчик и тяжело опустился на землю возле костра. – Мужики, дайте хоть чего-нибудь пожрать.
* * *
Солнце выбиралось из перины туч и пригревало землю. После страшной ночи наступило долгожданное утро, и друзьям снова захотелось верить в то, что все закончится хорошо.
– Эх, Таська-Таська, – покачал головой Женька, глядя на мертвое лицо девушки.
Тайку похоронили рядом со строением, в котором ночевали. Эстет обнаружил неподалеку не то колодец, не то погреб. Тело девушки застегнули в спальник и положили под нависающий ком земли. Михей подкопал и обвалил пласт, погребая подругу. Плакать не хотелось, но в груди будто засела тупая игла.
Мишка никогда не испытывал подобного чувства к женщинам. Ни в кого серьезно не влюблялся, а короткие мгновения близости воспринимал как победы в маленьких битвах. Ни с одной красавицей парня ничего не связало – он даже не испытывал привязанности, хотя многие из них желали большего. Но с Тайкой почему-то вышло иначе. Ведь с ней он провел последнюю ее ночь, и короткая близость сроднила их. И Мишка наконец оттаял. После ночи испытаний и откровений, после всего пережитого он вдруг почувствовал, что тяжелый камень свалился с плеч и душе будто стало легче и просторнее.
– Как меня вчера тоже заморочили, – отвлек парня от мыслей Мороз. – Мишань, представляешь – отошел от Лехи на пару метров и заблудился. Ни вас, ни его. А потом баба какая-то меня позвала. То ли Таська, то ли еще кто, черт ее разберет. Смотрю – голая, рукой машет – к себе зовет. Я сдуру и бросился за ней, реально – будто крышу сорвало.
– Ладно уж, чего там, – устало улыбнулся Михей. – Всем вчера досталось.
– Ничего не говори, – отмахнулся Женька. – Таську жалко. Не уберегли.
Мишка кивнул и обвел взглядом их маленький отряд.
– Ну как, мужики, готовы? Пора в путь!
Мороз похлопал парня по плечу. Даже хмурый со вчерашнего вечера Эстет устало улыбнулся. Они живы – и это главное. Михей задрал голову, глубоко вдыхая утренний воздух. Выглянуло из-за облаков солнце, ветра медленно гнали тучи за далекие горы, очищая небо. И Мишка представил, как они сейчас полетят опять – высоко-высоко. А за ними вслед – оголтелый ветер.
Он знал – теперь они точно долетят.
Глава 7
В добрый путь
Под крылом самолета скользили новые пейзажи. «Цикада» уверенно набирала высоту, удаляясь от страшного места, где они провели последнюю ночь.
– Ничего, сейчас круг сделаем – может, сориентируемся, – сказал Евгений.
– Смотри, опять вода, – воскликнул Эстет. – Байкал, что ли?
– Не-е, – покачал головой пилот. – Не может быть. Сейчас определимся.
И Мороз повел машину над побережьем огромного водоема. Он то и дело вглядывался в причудливые очертания береговой линии. Наконец торжественно изрек:
– Братское водохранилище. Нам на запад, парни.
Самолет заложил вираж и стал удаляться от Братска. Михей напоследок глянул на водную гладь, на лежащий на берегу город. Кажется, этими местами их везли в комсомольскую «тюрягу». Парень отвернулся и посмотрел вперед, куда устремилась «Цикада». Все, нечего вспоминать прошлое.
Пилот уверенно вел самолет, держа курс на запад. Снизу плыла зеленая пена тайги, изредка разрезаемая линиями дорог. Сверху над ними пласталась синь, кое-где забеленная мазками облаков. А посередине, между изумрудной землей и лазурью неба, скользила их «Цикада». Сегодня не было страха. Михей смотрел на проплывающие под крылом самолета пейзажи и думал о минувшем. Вчерашняя ночь словно бы расставила все на свои места. Парню теперь казалось, что так и должно быть.
Только здесь, на борту крохотного самолета, разрезающего небо над родной землей, он почувствовал настоящий вкус свободы. Ради этого стоило преодолеть тяжелый путь длиной в тысячи километров, чтобы сейчас, с высоты птичьего полета, смотреть на вольную землю. Закрывая глаза, он видел и жалких узников амурской тюрьмы, и пленников дикарей, поселившихся в Бире. Разбойники и юродивые, грызущиеся вояки в Улан-Удэ и селяне из Ксеньевки – добрые и злые, равнодушные и сочувствующие – все они что-то дали ему. Все разлеглось по полочкам, и в душе воцарилось умиротворение.