Мертвая земля
Часть 39 из 46 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Подросток, поколебавшись несколько мгновений, пробормотал:
– Только прошу, не говорите ему, что я разболтал вам об этом. Но с тех пор как в прошлом году от мастера Снокстоуба ушла жена, он вечерами таскается по тавернам и напивается в стельку. А утром никак не может проспаться и вечно опаздывает. Правда, если у него назначена встреча, он всегда приходит вовремя.
– Мы вернемся примерно через час, – пообещал я. – Скажи своему хозяину, что у нас есть официальная бумага, повелевающая ему явиться в суд. И если он что-либо знает о ключах от конюшни Болейна, пусть лучше оставит любые запирательства.
– Да, сэр, – уныло промямлил Уолтер.
Мы двинулись к дверям.
– Господи Исусе, и почему на нашем пути вечно возникают какие-то препоны и помехи? – посетовал я, оказавшись на улице.
– Значит, мы не заслуживаем благосклонности судьбы, – ледяным тоном изрек Николас; он все еще дулся на меня за нелестный отзыв о Беатрис.
– В нашем распоряжении целый час. Может, пойдем посмотрим, как откроется первое заседание выездного суда? Оно начнется совсем скоро.
По улицам, залитым яркими лучами утреннего солнца, мы направились в сторону замка.
Ширхолл, грандиозное здание, увенчанное готическими башнями, располагалось к северо-востоку от замка; оно тоже было сложено из белого камня. У дверей, оживленно беседуя, стояло несколько человек, судя по виду джентльменов. Я заметил сэра Ричарда Саутвелла, обсуждавшего что-то с двумя собеседниками. На лице его, по обыкновению, застыло выражение презрительной надменности. Увидев меня, он слегка кивнул, не сопроводив свой кивок даже подобием улыбки. Значит, он помнил нашу короткую встречу у собора Святого Павла; впрочем, судя по всему, он относился к числу людей, которые никогда ничего не забывают. На память мне пришли слова Тоби о том, что близнецы и подобные им молодые шалопаи время от времени выполняют для Саутвелла всякого рода грязную работу.
Войдя внутрь, мы миновали просторный вестибюль и оказались в зале суда, громадном, с невероятно высокими сводчатыми потолками. На помосте стоял покрытый тяжелой зеленой скатертью стол, за которым предстояло восседать судьям. Взгляд мой упал на скамью подсудимых, находившуюся слева; к ней вело несколько деревянных ступенек. Чиновники, облаченные в черные мантии, уже заняли свои места на скамьях перед судейским столом; они сосредоточенно просматривали какие-то документы. Солдаты в королевских мундирах застыли в карауле у дверей и вдоль стен. Множество зрителей, судя по дорогой одежде – представителей местного дворянства, занимали свои места; некоторые еще стояли поодаль, продолжая беседовать. От одной из групп отделилась долговязая фигура и направилась к нам.
– Приветствую вас, сержант Шардлейк. Пришли посмотреть на открытие выездной сессии?
– Мое почтение, сержант Фловердью, да ниспошлет вам Господь доброго утра. Да, мы решили, что взглянуть на это будет любопытно.
Сегодня Фловердью, похоже, пребывал в лучшем расположении духа, чем накануне.
– Думаю, в начале церемонии олдермены и городские чиновники получат хороший нагоняй за то, что скверно выполняют новые законы и постановления. Кстати, как продвигается расследование дела Болейна?
– Открылись некоторые любопытные обстоятельства, – осторожно ответил я.
Прищурившись, Фловердью вперил в меня пристальный взгляд:
– Вы хотите сказать, что располагаете новыми фактами, свидетельствующими в пользу Болейна?
– Я всего лишь хочу сказать, что всякий человек вправе уповать на справедливость закона, – отрезал я.
– С этим трудно поспорить.
Пристав, войдя в зал, призвал собравшихся к тишине. Зрители поспешно заняли места на скамьях. Судьи Рейнберд и Катчет прошествовали к своему столу. Толстощекое лицо Рейнберда сияло от сознания собственной важности; Катчет, по обыкновению, выглядел угрюмым и мрачным. Они опустились в кресла. Рейнберд, главный судья, кивнул Катчету, и тот, громко хлопнув костлявыми ладонями, провозгласил:
– Именем нашего повелителя, короля Эдуарда Шестого, объявляю Нориджскую выездную судебную сессию открытой. Нам предстоит рассмотреть множество дел. Однако прежде всего я вынужден заявить, от имени короля и лорда-протектора, что последние законы и постановления не выполняются в Норидже надлежащим образом и это повергает нас в гнев и скорбь. Введение налога на овец происходит слишком медленно и не в полной мере. Самозванцы, объявляющие себя пророками, продолжают беспрепятственно проповедовать в людных местах; безбожные памфлеты, призывающие к бунту, разбрасываются на улицах и вывешиваются на дверях домов. – Катчет звучно ударил кулаком по столу. – Судьи и констебли отнюдь не предпринимают должных усилий, дабы отыскать виновных и подвергнуть их наказанию. Хочу напомнить вам, джентльмены, слова мастера Кальвина, коего столь высоко ценит наш король, о том, что простолюдинов следует держать в узде. Предметом особой тревоги нашего монарха и лорда-протектора являются попытки противодействовать закону и порядку, каковые наблюдаются в последнее время в южных и западных частях нашей страны. Распространение подобной смуты необходимо прекратить. Малейшие зачатки мятежных настроений следует вырывать с корнем и безжалостно уничтожать. Ныне лорд-протектор озабочен созданием особой комиссии, целью которой является предотвращение незаконного огораживания пастбищ. В самом скором времени комиссия эта отправится в путешествие по стране и положит конец всем творимым ныне злоупотреблениям. Довольно потакать бунтовщикам и нарушителям закона! Джентльмены, призываю вас неукоснительно исполнять свои обязанности. Заверяю вас, что в ходе данной сессии мы будем радеть о торжестве справедливости, сколь бы сурова она ни была. Сегодня мы приступаем к рассмотрению дел, в том числе и уголовных. Преступники, признанные виновными, будут подвергнуты публичной казни через повешение на рыночной площади в ближайшую субботу. Палач получил распоряжение не затягивать петли слишком туго, дабы зрелище предсмертных судорог казненных послужило хорошим уроком жителям города. Никому не будет позволено приблизиться к преступникам и прекратить их мучения, повиснув у них на ногах и сломав им шею.
– А когда приедет эта ваша комиссия? – раздался недовольный голос из задних рядов. – Пока что о ней ни слуху ни духу.
Катчет побагровел. С исказившимся от ярости лицом указал на кричавшего, молодого человека в поношенном дублете:
– Арестовать его немедленно! Он оскорбил суд!
Солдаты бросились к нарушителю спокойствия, схватили его и вывели прочь.
– За оскорбление суда тебе придется поплатиться! – орал ему вслед Катчет. – Верь моему слову, тебе отрубят уши!
Столь незначительное нарушение порядка никак не могло повлечь за собой столь тяжкое наказание; тем не менее зрители беспокойно заерзали на своих местах.
Катчет опустился в кресло, слово взял Рейнберд:
– Надеюсь, джентльмены, призыв моего коллеги, ученого-судьи, дошел до ваших сердец. – Пухлые его пальцы перебирали лежавшие на столе бумаги. – А теперь мы приступаем к рассмотрению первого гражданского дела. Итак, слушается дело о завещании покойного Джеральда Карберри…
– Дела о спорных завещаниях меня ничуть не интересуют, – повернулся я к Николасу. – Думаю, нам пора.
И, поклонившись суду, мы вышли вон.
– Надо же, палач получил распоряжение не затягивать петли слишком туго, – бормотал Николас на обратном пути в мастерскую Снокстоуба. – Бедолагам придется долго дрыгать ногами в воздухе, и никто не посмеет положить их мучениям конец.
– Считается, что всем прочим жителям города это послужит назидательным примером, – вздохнул я.
– Не случайно судьи носят мантии красного цвета, – негромко проронил Тоби. – Красный – цвет крови.
Мы дошли до середины рыночной площади. Неподалеку от ратуши уже соорудили виселицу, поблизости плотники возводили еще одну. Они рыли в земле углубления, рядом лежали свежевыструганные столбы разной длины. Приготовления к публичной казни нескольких осужденных шли полным ходом. Поодаль стояла небольшая горстка бедно одетых людей, наблюдавших за работой плотников. Проходя мимо, мы уловили обрывки их разговора:
– Он плавал лицом вниз прямо под Епископским мостом. Лодочник, который его выловил, говорит, что бедняга запутался в водорослях…
– Наверное, свалился с моста, горемыка. Господи Исусе, до чего же паршивая смерть…
– Каждый вечер он был пьян как сапожник. Не представляю, как он только управлялся в своей мастерской…
– Ну, слесарем-то, положим, он был отличным…
Услышав это, я замер точно громом пораженный.
– Какой-то слесарь утонул? – спросил я, вновь обретя дар речи.
Говорившие удивленно посмотрели на меня.
– Да, мастер. А вам какое до этого дело?
– Как его звали?
– Маркус Снокстоуб. Этим утром его мертвое тело выловили из реки Уэнсум.
– Идем туда, – повернулся я к своему помощнику. – Немедленно!
На мгновение у меня закружилась голова, так что я вынужден был опереться на руку Николаса. Столь важный для нас свидетель, единственный человек, способный внести ясность в вопрос о ключах, был найден мертвым; официальный вызов в суд, который нам удалось раздобыть с таким трудом, оказался совершенно бесполезным.
– Епископский мост довольно далеко отсюда, – сообщил Тоби, с сомнением глядя на меня.
– Идем туда немедленно, – повторил я и, выпустив руку Николаса, зашагал вперед.
Мы вернулись на площадь Тумлэнд, вновь прошли по Холм-стрит, мимо Большого госпиталя, у ворот которого сидело множество нищих, и направились в сторону таверны «Голубой кабан». Миновав высокие ворота, мы вышли на каменный мост через реку Уэнсум. На противоположном берегу возвышался Маусхолдский холм. У парапета стояло несколько зевак, с любопытством наблюдавших за происходящим. Мы присоединились к ним. Двое дюжих констеблей с трудом тащили из воды труп, чьи ноги обвивали водоросли. Коронер, которого мы видели в ратуше, стоя на берегу, отдавал им распоряжения. Стоило мне бросить взгляд на утопленника, как я сразу узнал тощую фигуру Снокстоуба; лицо его, прежде багровое, теперь было синюшно-бледным.
– Как нам спуститься вниз? – повернулся я к Тоби.
Он указал на земляные ступеньки, ведущие к небольшому квадратному углублению на берегу.
– Что это? – спросил Николас.
– Лоллардова яма, – пояснил Тоби. – Прежде тут казнили еретиков. По приказу Мора здесь сожгли Томаса Билни.
Мы осторожно спустились по ступенькам и обогнули зловещую яму.
Тело лежало на берегу, коронер и констебли осматривали его.
– Слепому ясно: он напился до чертиков и свалился с моста, – изрек один из констеблей.
– Похоже на то, – кивнул коронер. – Никаких ран и повреждений на теле не видать.
Я с трудом опустился на колени и осмотрел голову утопленника. Эдит Болейн размозжили затылок. Одного из крестьян Вайтерингтона близнецы огрели по голове дубинкой. Откинув длинные волосы Снокстоуба, я внимательно осмотрел его череп. Нет, никаких следов удара.
– Эй, мастер законник! – недовольно окликнул меня коронер. – Чем это вы тут занимаетесь?
Я разогнул колени и поклонился:
– Простите мое самоуправство. Но я немного знал этого человека. Вчера разговаривал с ним – о ключах, которые он делал. Вы не будете столь любезны рассказать нам, что здесь случилось?
Вместо ответа коронер поманил пальцем какого-то мужчину в шерстяной куртке и белой шляпе, стоявшего поодаль; вид у того был до крайности испуганный.
– Это Седжлей, лодочник, который нашел труп. Седжлей, расскажи-ка этим джентльменам, как все произошло.
– Рано утром я плыл на своей лодке вниз по течению, – судорожно сглотнув, пробормотал лодочник. – Неподалеку от моста заметил, что в воде что-то болтается. Подплыл поближе и увидел, что это он, бедняга. Наверняка свалился с моста и запутался ногами в водорослях. В этом году водоросли чертовски густые.
Коронер, немного поразмыслив, повернулся ко мне:
– Судя по всему, джентльмены, это несчастный случай. Утопленник был известен всему городу как горький пьяница.
Я оглянулся на мост, потом окинул взглядом Маусхолдский холм, склоны которого были усеяны точками пасущихся овец; вдали, на самой вершине, возвышалось величественное здание – дворец графа Суррея.
– Но почему Снокстоуб решил отправиться на холм посреди ночи? – произнес я, размышляя вслух. – Там ведь нет никакого жилья, за исключением дворца, разумеется.
Коронер пожал плечами:
– Когда человек пьян в стельку, ему может взбрести в голову все, что угодно.
– Судебный эксперт будет осматривать тело?
– Только прошу, не говорите ему, что я разболтал вам об этом. Но с тех пор как в прошлом году от мастера Снокстоуба ушла жена, он вечерами таскается по тавернам и напивается в стельку. А утром никак не может проспаться и вечно опаздывает. Правда, если у него назначена встреча, он всегда приходит вовремя.
– Мы вернемся примерно через час, – пообещал я. – Скажи своему хозяину, что у нас есть официальная бумага, повелевающая ему явиться в суд. И если он что-либо знает о ключах от конюшни Болейна, пусть лучше оставит любые запирательства.
– Да, сэр, – уныло промямлил Уолтер.
Мы двинулись к дверям.
– Господи Исусе, и почему на нашем пути вечно возникают какие-то препоны и помехи? – посетовал я, оказавшись на улице.
– Значит, мы не заслуживаем благосклонности судьбы, – ледяным тоном изрек Николас; он все еще дулся на меня за нелестный отзыв о Беатрис.
– В нашем распоряжении целый час. Может, пойдем посмотрим, как откроется первое заседание выездного суда? Оно начнется совсем скоро.
По улицам, залитым яркими лучами утреннего солнца, мы направились в сторону замка.
Ширхолл, грандиозное здание, увенчанное готическими башнями, располагалось к северо-востоку от замка; оно тоже было сложено из белого камня. У дверей, оживленно беседуя, стояло несколько человек, судя по виду джентльменов. Я заметил сэра Ричарда Саутвелла, обсуждавшего что-то с двумя собеседниками. На лице его, по обыкновению, застыло выражение презрительной надменности. Увидев меня, он слегка кивнул, не сопроводив свой кивок даже подобием улыбки. Значит, он помнил нашу короткую встречу у собора Святого Павла; впрочем, судя по всему, он относился к числу людей, которые никогда ничего не забывают. На память мне пришли слова Тоби о том, что близнецы и подобные им молодые шалопаи время от времени выполняют для Саутвелла всякого рода грязную работу.
Войдя внутрь, мы миновали просторный вестибюль и оказались в зале суда, громадном, с невероятно высокими сводчатыми потолками. На помосте стоял покрытый тяжелой зеленой скатертью стол, за которым предстояло восседать судьям. Взгляд мой упал на скамью подсудимых, находившуюся слева; к ней вело несколько деревянных ступенек. Чиновники, облаченные в черные мантии, уже заняли свои места на скамьях перед судейским столом; они сосредоточенно просматривали какие-то документы. Солдаты в королевских мундирах застыли в карауле у дверей и вдоль стен. Множество зрителей, судя по дорогой одежде – представителей местного дворянства, занимали свои места; некоторые еще стояли поодаль, продолжая беседовать. От одной из групп отделилась долговязая фигура и направилась к нам.
– Приветствую вас, сержант Шардлейк. Пришли посмотреть на открытие выездной сессии?
– Мое почтение, сержант Фловердью, да ниспошлет вам Господь доброго утра. Да, мы решили, что взглянуть на это будет любопытно.
Сегодня Фловердью, похоже, пребывал в лучшем расположении духа, чем накануне.
– Думаю, в начале церемонии олдермены и городские чиновники получат хороший нагоняй за то, что скверно выполняют новые законы и постановления. Кстати, как продвигается расследование дела Болейна?
– Открылись некоторые любопытные обстоятельства, – осторожно ответил я.
Прищурившись, Фловердью вперил в меня пристальный взгляд:
– Вы хотите сказать, что располагаете новыми фактами, свидетельствующими в пользу Болейна?
– Я всего лишь хочу сказать, что всякий человек вправе уповать на справедливость закона, – отрезал я.
– С этим трудно поспорить.
Пристав, войдя в зал, призвал собравшихся к тишине. Зрители поспешно заняли места на скамьях. Судьи Рейнберд и Катчет прошествовали к своему столу. Толстощекое лицо Рейнберда сияло от сознания собственной важности; Катчет, по обыкновению, выглядел угрюмым и мрачным. Они опустились в кресла. Рейнберд, главный судья, кивнул Катчету, и тот, громко хлопнув костлявыми ладонями, провозгласил:
– Именем нашего повелителя, короля Эдуарда Шестого, объявляю Нориджскую выездную судебную сессию открытой. Нам предстоит рассмотреть множество дел. Однако прежде всего я вынужден заявить, от имени короля и лорда-протектора, что последние законы и постановления не выполняются в Норидже надлежащим образом и это повергает нас в гнев и скорбь. Введение налога на овец происходит слишком медленно и не в полной мере. Самозванцы, объявляющие себя пророками, продолжают беспрепятственно проповедовать в людных местах; безбожные памфлеты, призывающие к бунту, разбрасываются на улицах и вывешиваются на дверях домов. – Катчет звучно ударил кулаком по столу. – Судьи и констебли отнюдь не предпринимают должных усилий, дабы отыскать виновных и подвергнуть их наказанию. Хочу напомнить вам, джентльмены, слова мастера Кальвина, коего столь высоко ценит наш король, о том, что простолюдинов следует держать в узде. Предметом особой тревоги нашего монарха и лорда-протектора являются попытки противодействовать закону и порядку, каковые наблюдаются в последнее время в южных и западных частях нашей страны. Распространение подобной смуты необходимо прекратить. Малейшие зачатки мятежных настроений следует вырывать с корнем и безжалостно уничтожать. Ныне лорд-протектор озабочен созданием особой комиссии, целью которой является предотвращение незаконного огораживания пастбищ. В самом скором времени комиссия эта отправится в путешествие по стране и положит конец всем творимым ныне злоупотреблениям. Довольно потакать бунтовщикам и нарушителям закона! Джентльмены, призываю вас неукоснительно исполнять свои обязанности. Заверяю вас, что в ходе данной сессии мы будем радеть о торжестве справедливости, сколь бы сурова она ни была. Сегодня мы приступаем к рассмотрению дел, в том числе и уголовных. Преступники, признанные виновными, будут подвергнуты публичной казни через повешение на рыночной площади в ближайшую субботу. Палач получил распоряжение не затягивать петли слишком туго, дабы зрелище предсмертных судорог казненных послужило хорошим уроком жителям города. Никому не будет позволено приблизиться к преступникам и прекратить их мучения, повиснув у них на ногах и сломав им шею.
– А когда приедет эта ваша комиссия? – раздался недовольный голос из задних рядов. – Пока что о ней ни слуху ни духу.
Катчет побагровел. С исказившимся от ярости лицом указал на кричавшего, молодого человека в поношенном дублете:
– Арестовать его немедленно! Он оскорбил суд!
Солдаты бросились к нарушителю спокойствия, схватили его и вывели прочь.
– За оскорбление суда тебе придется поплатиться! – орал ему вслед Катчет. – Верь моему слову, тебе отрубят уши!
Столь незначительное нарушение порядка никак не могло повлечь за собой столь тяжкое наказание; тем не менее зрители беспокойно заерзали на своих местах.
Катчет опустился в кресло, слово взял Рейнберд:
– Надеюсь, джентльмены, призыв моего коллеги, ученого-судьи, дошел до ваших сердец. – Пухлые его пальцы перебирали лежавшие на столе бумаги. – А теперь мы приступаем к рассмотрению первого гражданского дела. Итак, слушается дело о завещании покойного Джеральда Карберри…
– Дела о спорных завещаниях меня ничуть не интересуют, – повернулся я к Николасу. – Думаю, нам пора.
И, поклонившись суду, мы вышли вон.
– Надо же, палач получил распоряжение не затягивать петли слишком туго, – бормотал Николас на обратном пути в мастерскую Снокстоуба. – Бедолагам придется долго дрыгать ногами в воздухе, и никто не посмеет положить их мучениям конец.
– Считается, что всем прочим жителям города это послужит назидательным примером, – вздохнул я.
– Не случайно судьи носят мантии красного цвета, – негромко проронил Тоби. – Красный – цвет крови.
Мы дошли до середины рыночной площади. Неподалеку от ратуши уже соорудили виселицу, поблизости плотники возводили еще одну. Они рыли в земле углубления, рядом лежали свежевыструганные столбы разной длины. Приготовления к публичной казни нескольких осужденных шли полным ходом. Поодаль стояла небольшая горстка бедно одетых людей, наблюдавших за работой плотников. Проходя мимо, мы уловили обрывки их разговора:
– Он плавал лицом вниз прямо под Епископским мостом. Лодочник, который его выловил, говорит, что бедняга запутался в водорослях…
– Наверное, свалился с моста, горемыка. Господи Исусе, до чего же паршивая смерть…
– Каждый вечер он был пьян как сапожник. Не представляю, как он только управлялся в своей мастерской…
– Ну, слесарем-то, положим, он был отличным…
Услышав это, я замер точно громом пораженный.
– Какой-то слесарь утонул? – спросил я, вновь обретя дар речи.
Говорившие удивленно посмотрели на меня.
– Да, мастер. А вам какое до этого дело?
– Как его звали?
– Маркус Снокстоуб. Этим утром его мертвое тело выловили из реки Уэнсум.
– Идем туда, – повернулся я к своему помощнику. – Немедленно!
На мгновение у меня закружилась голова, так что я вынужден был опереться на руку Николаса. Столь важный для нас свидетель, единственный человек, способный внести ясность в вопрос о ключах, был найден мертвым; официальный вызов в суд, который нам удалось раздобыть с таким трудом, оказался совершенно бесполезным.
– Епископский мост довольно далеко отсюда, – сообщил Тоби, с сомнением глядя на меня.
– Идем туда немедленно, – повторил я и, выпустив руку Николаса, зашагал вперед.
Мы вернулись на площадь Тумлэнд, вновь прошли по Холм-стрит, мимо Большого госпиталя, у ворот которого сидело множество нищих, и направились в сторону таверны «Голубой кабан». Миновав высокие ворота, мы вышли на каменный мост через реку Уэнсум. На противоположном берегу возвышался Маусхолдский холм. У парапета стояло несколько зевак, с любопытством наблюдавших за происходящим. Мы присоединились к ним. Двое дюжих констеблей с трудом тащили из воды труп, чьи ноги обвивали водоросли. Коронер, которого мы видели в ратуше, стоя на берегу, отдавал им распоряжения. Стоило мне бросить взгляд на утопленника, как я сразу узнал тощую фигуру Снокстоуба; лицо его, прежде багровое, теперь было синюшно-бледным.
– Как нам спуститься вниз? – повернулся я к Тоби.
Он указал на земляные ступеньки, ведущие к небольшому квадратному углублению на берегу.
– Что это? – спросил Николас.
– Лоллардова яма, – пояснил Тоби. – Прежде тут казнили еретиков. По приказу Мора здесь сожгли Томаса Билни.
Мы осторожно спустились по ступенькам и обогнули зловещую яму.
Тело лежало на берегу, коронер и констебли осматривали его.
– Слепому ясно: он напился до чертиков и свалился с моста, – изрек один из констеблей.
– Похоже на то, – кивнул коронер. – Никаких ран и повреждений на теле не видать.
Я с трудом опустился на колени и осмотрел голову утопленника. Эдит Болейн размозжили затылок. Одного из крестьян Вайтерингтона близнецы огрели по голове дубинкой. Откинув длинные волосы Снокстоуба, я внимательно осмотрел его череп. Нет, никаких следов удара.
– Эй, мастер законник! – недовольно окликнул меня коронер. – Чем это вы тут занимаетесь?
Я разогнул колени и поклонился:
– Простите мое самоуправство. Но я немного знал этого человека. Вчера разговаривал с ним – о ключах, которые он делал. Вы не будете столь любезны рассказать нам, что здесь случилось?
Вместо ответа коронер поманил пальцем какого-то мужчину в шерстяной куртке и белой шляпе, стоявшего поодаль; вид у того был до крайности испуганный.
– Это Седжлей, лодочник, который нашел труп. Седжлей, расскажи-ка этим джентльменам, как все произошло.
– Рано утром я плыл на своей лодке вниз по течению, – судорожно сглотнув, пробормотал лодочник. – Неподалеку от моста заметил, что в воде что-то болтается. Подплыл поближе и увидел, что это он, бедняга. Наверняка свалился с моста и запутался ногами в водорослях. В этом году водоросли чертовски густые.
Коронер, немного поразмыслив, повернулся ко мне:
– Судя по всему, джентльмены, это несчастный случай. Утопленник был известен всему городу как горький пьяница.
Я оглянулся на мост, потом окинул взглядом Маусхолдский холм, склоны которого были усеяны точками пасущихся овец; вдали, на самой вершине, возвышалось величественное здание – дворец графа Суррея.
– Но почему Снокстоуб решил отправиться на холм посреди ночи? – произнес я, размышляя вслух. – Там ведь нет никакого жилья, за исключением дворца, разумеется.
Коронер пожал плечами:
– Когда человек пьян в стельку, ему может взбрести в голову все, что угодно.
– Судебный эксперт будет осматривать тело?