Мертвая земля
Часть 37 из 46 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Чем могу служить?
– Мастер Снокстоуб, если я не ошибаюсь?
– А вы кто такой?
Многолетний мой опыт доказывал: подобный вопрос, как правило, задают люди, которым есть что скрывать. Тем не менее я представился по всей форме и обстоятельно рассказал о деле, которое привело меня в мастерскую слесаря.
– Почему это я должен обсуждать с вами своих заказчиков? – угрюмо процедил Снокстоуб, скрестив руки на груди.
Я решил, что уже хватит с ним миндальничать:
– Потому что молчать не в ваших интересах. Если вы откажетесь говорить, то в четверг вас вызовут в суд и вам придется отвечать перед судьями.
Угроза, несомненно, произвела на Снокстоуба впечатление. Отбросив гонор, он принялся объяснять со всей возможной обстоятельностью:
– Я выполнял заказы Джона Болейна в течение нескольких лет. Много раз бывал у него в Бриквелле. Сами понимаете, на ферме часто приходится чинить замки – скотина постоянно их сбивает.
– Вы изготовили ключи и замок для конюшни, где он держал своего любимого жеребца по кличке Полдень?
– Страшный зверь, – усмехнулся Снокстоуб. – Так и норовит лягнуть кого-нибудь копытом. Да, несколько лет назад я сделал замок для его конюшни. И ключи, разумеется, тоже.
– А недавно, я слышал, вам пришлось сделать еще один ключ.
– Кто это вам наплел? – подозрительно прищурился слесарь.
– Тот, кому это известно, – с ухмылкой ответил Тоби.
– Я слышал также, что вы хорошо ладите с сыновьями мастера Болейна, – заметил я. – Не всем это удается.
– Они неплохие парни. По крайней мере, с ними весело. Когда в городе устраивают травлю медведей, мы с ними всегда там встречаемся. И на петушиных боях тоже.
«Кто бы сомневался, что забавы такого рода нравятся близнецам», – подумал я, вспомнив, как в Лондоне они охотились на несчастного маленького оборванца.
– В прошлом месяце братья Болейн заказали вам копию ключа от конюшни? – спросил я напрямик.
– Нет, ничего они мне не заказывали, – отрезал Снокстоуб, и лицо его приняло непроницаемое выражение. – Уолтер! – заорал он во всю глотку, обернувшись в сторону мастерской. – Скажи, парень, кто-нибудь из молодых Болейнов был здесь в этом году? – спросил он, когда подмастерье неохотно высунул голову.
– Нет, сэр, могу поклясться чем угодно, – с нескрываемым облегчением выпалил Уолтер. – Если хотите, могу даже присягнуть на Евангелии.
– Слыхали? – повернулся к нам слесарь. – Да будет вам известно, Уолтер – мальчонка набожный. Едва у него выдается свободная минутка, бухается на колени и читает молитвы. Или бежит в церковь слушать бесконечные проповеди отца Уотсона.
Несомненно, оба – и хозяин, и подмастерье – что-то от нас скрывали. Но уличить их в обмане у меня не было возможности.
– Что ж, в самом скором времени мы выясним правду, – пообещал я, грозно обведя их глазами. – Сейчас мы уходим, но непременно вернемся. С официальным вызовом в суд. Возможно, даже с двумя.
У Уолтера отвисла челюсть, а Снокстоуб, напротив, сжал губы в тонкую линию.
– Разумеется, без этого можно будет обойтись, если вы добровольно расскажете все, что знаете, – добавил я.
– Нам нечего рассказывать, – буркнул Снокстоуб, вновь скрестив руки на груди.
– Что ж, значит, увидимся в суде, – произнес я и сделал своим спутникам знак уходить.
– Надо было припугнуть их посильнее, – сказал Тоби, когда мы оказались на улице. – Может, братья Болейн к ним в мастерскую и правда не заходили. Но слепому видно: они что-то скрывают.
– Разумеется. Но я не могу вытянуть из них признание клещами. Думаю, стоит им увидеть вызов в суд, как у обоих мигом развяжутся языки. Николас, иди в судебную контору, отыщи Барака и получи официальную бумагу. Там должно быть сказано, что слесарь Снокстоуб вызывается в суд для дачи показаний и что ему следует внести денежный залог, гарантирующий его присутствие на заседании. Не сомневаюсь, это возымеет действие. Тоби, а вы можете приступать к розыскам Грейс Боун или ее родных.
– Да, сэр.
Поклонившись, Локвуд повернулся и зашагал прочь. Николас двинулся в другую сторону, по направлению к замку. Некоторое время я стоял неподвижно, погруженный в размышления.
«Подобно утопающим, мы цепляемся за соломинку, – вертелось у меня в голове. – Но лучше иметь в руках соломинку, чем совсем ничего, – возразил я сам себе. – В любом случае в историю с ключом необходимо внести ясность».
Глава 21
Заметив, что каменные ворота, ведущие на территорию собора, открыты, я направился к ним. Возможно, говорил я себе, стоит мне посидеть и поразмышлять в тишине церковного придела, как на меня снизойдет озарение. К тому же все утро я никак не мог отделаться от неприятных воспоминаний о бродяге, умершем от голода. Тело его, как я заметил, уже успели убрать.
Внутренний двор являл собой соединение величия и разрухи. Передо мной возвышалось впечатляющее здание собора, подобно замку, возведенное из белого камня; его узкие стрельчатые окна были устремлены в небо, огромную колокольню венчал невероятно высокий шпиль. Справа, на том месте, где некогда располагался монастырь, тянулись полуразрушенные стены корпусов, в которых прежде жили монахи. Множество рабочих в кожаных безрукавках разбирали стены, сортировали камни по форме и размеру и грузили их на повозки, стоявшие неподалеку от развалин. Я долго смотрел в ту сторону, выглядывая Эдварда, мужа Джозефины, но так и не увидел его.
Главная дверь собора была распахнута настежь; грандиозное пространство, в котором я очутился, переступив порог, поистине не знало себе равных. Вестминстерское аббатство и даже Йоркский собор бледнели перед величием Нориджского кафедрального собора. Хотя в ширину он был невелик, чрезвычайно высокие арочные своды производили удивительное впечатление. Подняв голову, я увидел, что потолки украшают дивной красоты росписи. Однако разрушение не обошло собор стороной. Несколько человек разбирали часовню в одном из боковых приделов; в другом приделе рабочие, вооружившись молотками, пытались разбить на куски пышную гробницу; по всему храму стояли стук и скрежет. В дальнем конце главного нефа по-прежнему возвышалось огромное распятие; витражи в окнах тоже пока были целы, однако можно было не сомневаться: они обречены на уничтожение. Около дальней стены были сооружены шаткие деревянные леса, и рабочие, стоя на них, замазывали фрески белой краской. На память мне пришла церковь в Ветстоуне, тоже лишившаяся своих росписей. Я с удивлением подумал, что был там всего двенадцать дней назад; казалось, с той поры миновала целая вечность.
Поняв, что намерение поразмыслить в тишине и покое мне вряд ли удастся осуществить, я вышел на улицу и вернулся на постоялый двор. Спина моя невыносимо ныла, и я с наслаждением растянулся на мягкой перине. Усталость взяла свое, и вскоре меня сморила дрема. От сна меня пробудили громкий стук в дверь и голос Николаса. Открыв глаза и взглянув в окно, я с удивлением убедился, что солнце уже клонится к закату.
– Который час? – спросил я у Овертона, вошедшего в комнату.
– Скоро шесть.
– Неужели я проспал пять с лишним часов? – изумленно пробормотал я.
– Вероятно, вы нуждались в отдыхе.
– Вот уж точно. Это проклятое дело полностью меня вымотало. Да еще эта чертова жара. И жуткая атмосфера в городе…
– Я вас понимаю, – кивнул Николас. – Ощущение такое, будто мы ходим по острию ножа. Тем не менее ваше поручение я выполнил. Вот он, ордер, повелевающий Маркусу Снокстоубу явиться в суд. На то, чтобы отыскать мирового судью, у нас с Бараком ушло добрых полдня. И все же мы его поймали и заставили выдать нам нужный документ.
– Надеюсь, в разговоре с судьей ты не упомянул имени леди Елизаветы?
– Нет, конечно. Я сказал лишь, что мы расследуем дело Болейна.
– Отлично, Николас.
Овертон извлек из своего кожаного ранца сложенный вчетверо лист бумаги и протянул мне. Я пробежал его глазами и удовлетворенно воскликнул:
– Именно то, что нам нужно! Залог в размере двух фунтов, обеспечивающий присутствие свидетеля. В случае если тот не соизволит явиться, он будет привлечен к ответственности за неуважение к суду. Черт, сейчас мастерская Снокстоуба наверняка уже закрыта. Ничего, завтра с утра первым делом отправимся туда. Ты виделся с Тоби, Николас?
– Он внизу, ждет нас, чтобы проводить на церемонию торжественной встречи судей. Судьи проедут верхом от ворот Святого Стефана до рыночной площади. Отцы города будут встречать их у дверей ратуши. Думаю, все начнется примерно через час.
– Надеюсь, Тоби тоже сопутствовала удача? – спросил я. – Удалось ему обнаружить хоть какие-то следы родственников Грейс Боун?
– Боюсь, ему нечем вас порадовать. По его словам, Локвуд пробегал по городу весь день, но не нашел ровным счетом ничего.
– Меня это не удивляет, – вздохнул я. – Как-никак прошло уже девять лет.
– Тоби сказал, завтра с утра он возобновит поиски.
– Вот и отлично. Если и есть в этом городе человек, способный найти следы Грейс Боун, так это Тоби. Насколько я могу судить, упорства ему не занимать.
– Да, работник он, бесспорно, неплохой. Хотя, чего уж греха таить, не блещет ни воспитанием, ни манерами. Признаюсь, сейчас мы с ним немного поспорили.
– Опять? – недовольно буркнул я.
– Судите сами. Он признался, что надеется – крестьянские восстания наконец-то вынудят правительство принять серьезные меры против злоупотреблений землевладельцев и чиновников. Я возразил на это, что позорно выступать против правительства, когда страна ведет войну. А Локвуд заявил, что война с Шотландией – это чистой воды варварство и всякому ясно, что она обречена на поражение.
– По крайней мере в этом вопросе мы с Тоби придерживаемся сходных взглядов, – улыбнулся я.
– Что до меня, я рад, что лорд-протектор собирается послать в Шотландию новые войска. Для Англии эта война – дело чести.
– Словом «честь» нередко маскируют такие понятия, как «престиж» и «статус», – возразил я. – Этим грешат не только люди, но и целые страны.
Овертон уже открыл было рот, чтобы возразить, но я опередил его:
– Сделай милость, Ник, постарайся впредь обойтись без стычек. Пойдем посмотрим, что собой представляют судьи.
Локвуд ожидал нас во дворе. Красноватый загар, покрывший его круглое лицо, свидетельствовал о том, что он провел весь день на воздухе; голубые глаза его теперь казались еще более яркими, чем прежде. Втроем мы направились к рыночной площади. Проспав полдня, я все равно ощущал себя разбитым и завидовал неутомимости своих молодых спутников. К счастью, вечером жара начала спадать. Вокруг площади выстроились стражники, вооруженные мечами; на мундирах их красовался герб Нориджа. Учитывая размеры города, толпа, собравшаяся поглазеть на церемонию, была не столь уж велика, не более двух сотен человек. У дверей ратуши стояла небольшая группа богато одетых людей. Тоби указал на низкорослого толстяка в дублете с белыми атласными рукавами:
– Это Томас Кодд, мэр, избранный в нынешнем году.
– Утром я слышал, как его назвали снулой рыбой.
– Тем не менее он лучше многих своих предшественников. Например, Кодд организовал в церковных приходах сбор денег в помощь бедным. Тощий верзила рядом с ним – Августин Стюард, один из богатейших людей в Норидже. Здесь не так много купеческих семей, которые заправляют городскими делами из поколения в поколение. Стюарды торгуют шерстяными тканями и, я так полагаю, немалую часть своего товара нелегально переправляют за границу, – добавил Тоби с горечью, которая ощущалась в его голосе нередко.
По толпе пронесся гул, и все головы повернулись в ту сторону, откуда слышались цоканье копыт и звон упряжи. Процессию возглавлял отряд вооруженных стражников. За ними следовало двое судей в ярко-красных мантиях, отороченных мехом. Я вперил в них взгляд, припоминая описания Барака. Наверняка худой человек с хмурым суровым лицом и длинной седой бородой – это судья Катчет, решил я; по словам Джека, он был убежденным кальвинистом. Выглядел он в точности так, как, по моим представлениям, следовало выглядеть законнику, имеющему обыкновение выносить самые суровые приговоры. Старый судья Рейнберд, напротив, отличался дородностью; он вяло развалился в седле, на его оплывшем красном лице застыло безучастное выражение. Судя по всему, откровенная враждебность, сквозившая во взглядах зевак, ничуть его не удивляла. Прежде я неоднократно сталкивался с Рейнбердом в суде и знал, что его нельзя упрекнуть в несправедливости; однако, когда к делу примешивались политические соображения, этот человек неизменно становился на сторону сильных. Можно было не сомневаться – ни Катчет, ни Рейнберд не намерены проявлять снисхождение к Болейну. Вслед за судьями тянулась длинная вереница всякого рода мелких сошек, облаченных в черные мантии. Среди них я заметил Барака; подобно всем остальным, он смотрел не по сторонам, а прямо перед собой, в спины судей. Затем следовало несколько богато одетых джентльменов, по всей видимости мировых судей и королевских чиновников; каждого сопровождала вооруженная свита, насчитывавшая не менее полудюжины верховых. Мелькнул точеный профиль Джона Фловердью; рядом с ним возвышалась грузная фигура сэра Ричарда Саутвелла, облаченного в роскошную мантию. Процессия, которая насчитывала человек пятьдесят, пересекла рыночную площадь и остановилась напротив дверей ратуши. Нориджские олдермены, спустившись по ступеням крыльца, склонились в глубоком поклоне. Толпа, наблюдавшая за церемонией в угрюмом молчании, начала расходиться. Повернувшись к Тоби, я поблагодарил его за помощь и осведомился, как себя чувствует его матушка.
– Немного лучше. Но она по-прежнему дышит с таким хрипом, что слышать это – сущее мучение. – Локвуд сокрушенно покачал головой. – Боюсь, она вскоре нас покинет. Если это случится, я буду вынужден поселиться на ферме и помогать отцу. У нас всего два наемных работника, и без меня отец никак не справится.
– У вас нет братьев или других родственников, которые могли бы ему помочь?
– У меня есть лишь один-единственный брат, который перебрался в Саффолк и приобрел там небольшой дом. Так что вся надежда на меня. Впрочем, признаюсь, предстоящая разлука с мастером Копулдейком не слишком меня печалит. Думаю, устроив дела на ферме, я сумею найти в Норидже нового патрона. Разумеется, если буду держать язык за зубами, – добавил он с иронической ухмылкой.
– Но возможно, ваша матушка еще поправится, – заметил Николас.
– Мастер Снокстоуб, если я не ошибаюсь?
– А вы кто такой?
Многолетний мой опыт доказывал: подобный вопрос, как правило, задают люди, которым есть что скрывать. Тем не менее я представился по всей форме и обстоятельно рассказал о деле, которое привело меня в мастерскую слесаря.
– Почему это я должен обсуждать с вами своих заказчиков? – угрюмо процедил Снокстоуб, скрестив руки на груди.
Я решил, что уже хватит с ним миндальничать:
– Потому что молчать не в ваших интересах. Если вы откажетесь говорить, то в четверг вас вызовут в суд и вам придется отвечать перед судьями.
Угроза, несомненно, произвела на Снокстоуба впечатление. Отбросив гонор, он принялся объяснять со всей возможной обстоятельностью:
– Я выполнял заказы Джона Болейна в течение нескольких лет. Много раз бывал у него в Бриквелле. Сами понимаете, на ферме часто приходится чинить замки – скотина постоянно их сбивает.
– Вы изготовили ключи и замок для конюшни, где он держал своего любимого жеребца по кличке Полдень?
– Страшный зверь, – усмехнулся Снокстоуб. – Так и норовит лягнуть кого-нибудь копытом. Да, несколько лет назад я сделал замок для его конюшни. И ключи, разумеется, тоже.
– А недавно, я слышал, вам пришлось сделать еще один ключ.
– Кто это вам наплел? – подозрительно прищурился слесарь.
– Тот, кому это известно, – с ухмылкой ответил Тоби.
– Я слышал также, что вы хорошо ладите с сыновьями мастера Болейна, – заметил я. – Не всем это удается.
– Они неплохие парни. По крайней мере, с ними весело. Когда в городе устраивают травлю медведей, мы с ними всегда там встречаемся. И на петушиных боях тоже.
«Кто бы сомневался, что забавы такого рода нравятся близнецам», – подумал я, вспомнив, как в Лондоне они охотились на несчастного маленького оборванца.
– В прошлом месяце братья Болейн заказали вам копию ключа от конюшни? – спросил я напрямик.
– Нет, ничего они мне не заказывали, – отрезал Снокстоуб, и лицо его приняло непроницаемое выражение. – Уолтер! – заорал он во всю глотку, обернувшись в сторону мастерской. – Скажи, парень, кто-нибудь из молодых Болейнов был здесь в этом году? – спросил он, когда подмастерье неохотно высунул голову.
– Нет, сэр, могу поклясться чем угодно, – с нескрываемым облегчением выпалил Уолтер. – Если хотите, могу даже присягнуть на Евангелии.
– Слыхали? – повернулся к нам слесарь. – Да будет вам известно, Уолтер – мальчонка набожный. Едва у него выдается свободная минутка, бухается на колени и читает молитвы. Или бежит в церковь слушать бесконечные проповеди отца Уотсона.
Несомненно, оба – и хозяин, и подмастерье – что-то от нас скрывали. Но уличить их в обмане у меня не было возможности.
– Что ж, в самом скором времени мы выясним правду, – пообещал я, грозно обведя их глазами. – Сейчас мы уходим, но непременно вернемся. С официальным вызовом в суд. Возможно, даже с двумя.
У Уолтера отвисла челюсть, а Снокстоуб, напротив, сжал губы в тонкую линию.
– Разумеется, без этого можно будет обойтись, если вы добровольно расскажете все, что знаете, – добавил я.
– Нам нечего рассказывать, – буркнул Снокстоуб, вновь скрестив руки на груди.
– Что ж, значит, увидимся в суде, – произнес я и сделал своим спутникам знак уходить.
– Надо было припугнуть их посильнее, – сказал Тоби, когда мы оказались на улице. – Может, братья Болейн к ним в мастерскую и правда не заходили. Но слепому видно: они что-то скрывают.
– Разумеется. Но я не могу вытянуть из них признание клещами. Думаю, стоит им увидеть вызов в суд, как у обоих мигом развяжутся языки. Николас, иди в судебную контору, отыщи Барака и получи официальную бумагу. Там должно быть сказано, что слесарь Снокстоуб вызывается в суд для дачи показаний и что ему следует внести денежный залог, гарантирующий его присутствие на заседании. Не сомневаюсь, это возымеет действие. Тоби, а вы можете приступать к розыскам Грейс Боун или ее родных.
– Да, сэр.
Поклонившись, Локвуд повернулся и зашагал прочь. Николас двинулся в другую сторону, по направлению к замку. Некоторое время я стоял неподвижно, погруженный в размышления.
«Подобно утопающим, мы цепляемся за соломинку, – вертелось у меня в голове. – Но лучше иметь в руках соломинку, чем совсем ничего, – возразил я сам себе. – В любом случае в историю с ключом необходимо внести ясность».
Глава 21
Заметив, что каменные ворота, ведущие на территорию собора, открыты, я направился к ним. Возможно, говорил я себе, стоит мне посидеть и поразмышлять в тишине церковного придела, как на меня снизойдет озарение. К тому же все утро я никак не мог отделаться от неприятных воспоминаний о бродяге, умершем от голода. Тело его, как я заметил, уже успели убрать.
Внутренний двор являл собой соединение величия и разрухи. Передо мной возвышалось впечатляющее здание собора, подобно замку, возведенное из белого камня; его узкие стрельчатые окна были устремлены в небо, огромную колокольню венчал невероятно высокий шпиль. Справа, на том месте, где некогда располагался монастырь, тянулись полуразрушенные стены корпусов, в которых прежде жили монахи. Множество рабочих в кожаных безрукавках разбирали стены, сортировали камни по форме и размеру и грузили их на повозки, стоявшие неподалеку от развалин. Я долго смотрел в ту сторону, выглядывая Эдварда, мужа Джозефины, но так и не увидел его.
Главная дверь собора была распахнута настежь; грандиозное пространство, в котором я очутился, переступив порог, поистине не знало себе равных. Вестминстерское аббатство и даже Йоркский собор бледнели перед величием Нориджского кафедрального собора. Хотя в ширину он был невелик, чрезвычайно высокие арочные своды производили удивительное впечатление. Подняв голову, я увидел, что потолки украшают дивной красоты росписи. Однако разрушение не обошло собор стороной. Несколько человек разбирали часовню в одном из боковых приделов; в другом приделе рабочие, вооружившись молотками, пытались разбить на куски пышную гробницу; по всему храму стояли стук и скрежет. В дальнем конце главного нефа по-прежнему возвышалось огромное распятие; витражи в окнах тоже пока были целы, однако можно было не сомневаться: они обречены на уничтожение. Около дальней стены были сооружены шаткие деревянные леса, и рабочие, стоя на них, замазывали фрески белой краской. На память мне пришла церковь в Ветстоуне, тоже лишившаяся своих росписей. Я с удивлением подумал, что был там всего двенадцать дней назад; казалось, с той поры миновала целая вечность.
Поняв, что намерение поразмыслить в тишине и покое мне вряд ли удастся осуществить, я вышел на улицу и вернулся на постоялый двор. Спина моя невыносимо ныла, и я с наслаждением растянулся на мягкой перине. Усталость взяла свое, и вскоре меня сморила дрема. От сна меня пробудили громкий стук в дверь и голос Николаса. Открыв глаза и взглянув в окно, я с удивлением убедился, что солнце уже клонится к закату.
– Который час? – спросил я у Овертона, вошедшего в комнату.
– Скоро шесть.
– Неужели я проспал пять с лишним часов? – изумленно пробормотал я.
– Вероятно, вы нуждались в отдыхе.
– Вот уж точно. Это проклятое дело полностью меня вымотало. Да еще эта чертова жара. И жуткая атмосфера в городе…
– Я вас понимаю, – кивнул Николас. – Ощущение такое, будто мы ходим по острию ножа. Тем не менее ваше поручение я выполнил. Вот он, ордер, повелевающий Маркусу Снокстоубу явиться в суд. На то, чтобы отыскать мирового судью, у нас с Бараком ушло добрых полдня. И все же мы его поймали и заставили выдать нам нужный документ.
– Надеюсь, в разговоре с судьей ты не упомянул имени леди Елизаветы?
– Нет, конечно. Я сказал лишь, что мы расследуем дело Болейна.
– Отлично, Николас.
Овертон извлек из своего кожаного ранца сложенный вчетверо лист бумаги и протянул мне. Я пробежал его глазами и удовлетворенно воскликнул:
– Именно то, что нам нужно! Залог в размере двух фунтов, обеспечивающий присутствие свидетеля. В случае если тот не соизволит явиться, он будет привлечен к ответственности за неуважение к суду. Черт, сейчас мастерская Снокстоуба наверняка уже закрыта. Ничего, завтра с утра первым делом отправимся туда. Ты виделся с Тоби, Николас?
– Он внизу, ждет нас, чтобы проводить на церемонию торжественной встречи судей. Судьи проедут верхом от ворот Святого Стефана до рыночной площади. Отцы города будут встречать их у дверей ратуши. Думаю, все начнется примерно через час.
– Надеюсь, Тоби тоже сопутствовала удача? – спросил я. – Удалось ему обнаружить хоть какие-то следы родственников Грейс Боун?
– Боюсь, ему нечем вас порадовать. По его словам, Локвуд пробегал по городу весь день, но не нашел ровным счетом ничего.
– Меня это не удивляет, – вздохнул я. – Как-никак прошло уже девять лет.
– Тоби сказал, завтра с утра он возобновит поиски.
– Вот и отлично. Если и есть в этом городе человек, способный найти следы Грейс Боун, так это Тоби. Насколько я могу судить, упорства ему не занимать.
– Да, работник он, бесспорно, неплохой. Хотя, чего уж греха таить, не блещет ни воспитанием, ни манерами. Признаюсь, сейчас мы с ним немного поспорили.
– Опять? – недовольно буркнул я.
– Судите сами. Он признался, что надеется – крестьянские восстания наконец-то вынудят правительство принять серьезные меры против злоупотреблений землевладельцев и чиновников. Я возразил на это, что позорно выступать против правительства, когда страна ведет войну. А Локвуд заявил, что война с Шотландией – это чистой воды варварство и всякому ясно, что она обречена на поражение.
– По крайней мере в этом вопросе мы с Тоби придерживаемся сходных взглядов, – улыбнулся я.
– Что до меня, я рад, что лорд-протектор собирается послать в Шотландию новые войска. Для Англии эта война – дело чести.
– Словом «честь» нередко маскируют такие понятия, как «престиж» и «статус», – возразил я. – Этим грешат не только люди, но и целые страны.
Овертон уже открыл было рот, чтобы возразить, но я опередил его:
– Сделай милость, Ник, постарайся впредь обойтись без стычек. Пойдем посмотрим, что собой представляют судьи.
Локвуд ожидал нас во дворе. Красноватый загар, покрывший его круглое лицо, свидетельствовал о том, что он провел весь день на воздухе; голубые глаза его теперь казались еще более яркими, чем прежде. Втроем мы направились к рыночной площади. Проспав полдня, я все равно ощущал себя разбитым и завидовал неутомимости своих молодых спутников. К счастью, вечером жара начала спадать. Вокруг площади выстроились стражники, вооруженные мечами; на мундирах их красовался герб Нориджа. Учитывая размеры города, толпа, собравшаяся поглазеть на церемонию, была не столь уж велика, не более двух сотен человек. У дверей ратуши стояла небольшая группа богато одетых людей. Тоби указал на низкорослого толстяка в дублете с белыми атласными рукавами:
– Это Томас Кодд, мэр, избранный в нынешнем году.
– Утром я слышал, как его назвали снулой рыбой.
– Тем не менее он лучше многих своих предшественников. Например, Кодд организовал в церковных приходах сбор денег в помощь бедным. Тощий верзила рядом с ним – Августин Стюард, один из богатейших людей в Норидже. Здесь не так много купеческих семей, которые заправляют городскими делами из поколения в поколение. Стюарды торгуют шерстяными тканями и, я так полагаю, немалую часть своего товара нелегально переправляют за границу, – добавил Тоби с горечью, которая ощущалась в его голосе нередко.
По толпе пронесся гул, и все головы повернулись в ту сторону, откуда слышались цоканье копыт и звон упряжи. Процессию возглавлял отряд вооруженных стражников. За ними следовало двое судей в ярко-красных мантиях, отороченных мехом. Я вперил в них взгляд, припоминая описания Барака. Наверняка худой человек с хмурым суровым лицом и длинной седой бородой – это судья Катчет, решил я; по словам Джека, он был убежденным кальвинистом. Выглядел он в точности так, как, по моим представлениям, следовало выглядеть законнику, имеющему обыкновение выносить самые суровые приговоры. Старый судья Рейнберд, напротив, отличался дородностью; он вяло развалился в седле, на его оплывшем красном лице застыло безучастное выражение. Судя по всему, откровенная враждебность, сквозившая во взглядах зевак, ничуть его не удивляла. Прежде я неоднократно сталкивался с Рейнбердом в суде и знал, что его нельзя упрекнуть в несправедливости; однако, когда к делу примешивались политические соображения, этот человек неизменно становился на сторону сильных. Можно было не сомневаться – ни Катчет, ни Рейнберд не намерены проявлять снисхождение к Болейну. Вслед за судьями тянулась длинная вереница всякого рода мелких сошек, облаченных в черные мантии. Среди них я заметил Барака; подобно всем остальным, он смотрел не по сторонам, а прямо перед собой, в спины судей. Затем следовало несколько богато одетых джентльменов, по всей видимости мировых судей и королевских чиновников; каждого сопровождала вооруженная свита, насчитывавшая не менее полудюжины верховых. Мелькнул точеный профиль Джона Фловердью; рядом с ним возвышалась грузная фигура сэра Ричарда Саутвелла, облаченного в роскошную мантию. Процессия, которая насчитывала человек пятьдесят, пересекла рыночную площадь и остановилась напротив дверей ратуши. Нориджские олдермены, спустившись по ступеням крыльца, склонились в глубоком поклоне. Толпа, наблюдавшая за церемонией в угрюмом молчании, начала расходиться. Повернувшись к Тоби, я поблагодарил его за помощь и осведомился, как себя чувствует его матушка.
– Немного лучше. Но она по-прежнему дышит с таким хрипом, что слышать это – сущее мучение. – Локвуд сокрушенно покачал головой. – Боюсь, она вскоре нас покинет. Если это случится, я буду вынужден поселиться на ферме и помогать отцу. У нас всего два наемных работника, и без меня отец никак не справится.
– У вас нет братьев или других родственников, которые могли бы ему помочь?
– У меня есть лишь один-единственный брат, который перебрался в Саффолк и приобрел там небольшой дом. Так что вся надежда на меня. Впрочем, признаюсь, предстоящая разлука с мастером Копулдейком не слишком меня печалит. Думаю, устроив дела на ферме, я сумею найти в Норидже нового патрона. Разумеется, если буду держать язык за зубами, – добавил он с иронической ухмылкой.
– Но возможно, ваша матушка еще поправится, – заметил Николас.