Мертвая голова

– Рано ты делаешь выводы обо мне. Мы только сегодня познакомились, а у меня на лбу не написано, хороший я человек или нет, – нахмурился Флинн и повел плечами.

– Граф Л тебя бы не взял, если бы ты был каким-нибудь последним отморозком.

– Кодекс чести не позволил бы?

– Причина не в этом, – сказала Хольда, качая головой. – Сейчас у нас настолько хреновая ситуация с посыльными Смерти, что Граф Л даже из Лимба достал бы души и нанял их, если бы это было возможно.

– Тогда почему выбрали именно меня? Что во мне такого особенного?

– Объективно есть только две причины. Первая: ты относительно неплохой человек, иначе ни одна древняя душа не выбрала бы тебя в напарники. А вторая причина заключается в том, что тебе снились цветные сны. – Увидев замешательство Флинна, Хольда продолжила: – Мертвые видят мир живых в своих снах как черно-белое немое кино, верно же? А если происходит так, что все вокруг вновь становится красочным, воздух опять наполняется ароматами и слышны звуки, пусть и на короткий миг, то это значит, что мир живых перестал отторгать душу и принял ее как нечто родное.

– Точно, все так и было… – прошептал Флинн, прикоснувшись к своему виску. – Я почему-то думал, что Инферсити в моих снах обретал краски только тогда, когда происходило что-то необычное: когда я разговаривал с живыми граффити или встречался с Графом Л в «Черном кролике».

– Нет, не поэтому, – ответила Хольда. – Просто мир живых вдруг решал принять тебя обратно. Только такие, как мы, могут стать чем-то средним между человеком и призраком. Других же, даже если они получат новое тело, сразу потянет обратно в Потусторонье.

– Приятно осознавать, что во мне есть нечто особенное, – заулыбался Флинн.

– Только не смей зазнаваться, а не то демон Высокомерия тоже пустит в тебе корни, – предупредила Хольда. – Посмотри, что случилось с Фанабер.

– Опять эта болтовня! – простонала одержимая и согнулась пополам, будто ее мучила боль в животе. – Захлопните свои мерзкие рты!

– А она точно демоном Высокомерия одержима? – призадумавшись, спросил Флинн. – То, что сидит в ней, больше смахивает на демона Сквернословия. И, кстати, где все остальные одержимые? – Он завертел головой, но никого рядом не увидел.

– Мы держим их отдельно друг от друга. Им нельзя находиться рядом: от этого они становятся неуправляемыми, – ответила Хольда.

– Неуправляемыми, – прошептала Фанабер. – Неуправляемыми, неуправляемыми, неуправляемыми, – повторяла она, как заведенная. – Н‐е‐у‐п‐р‐а‐в‐ л‐я‐е‐м‐ы‐м‐и.

Фанабер беспрерывно произносила это слово – с разной интонацией, с разной громкостью, то четко, то невнятно, – пока не забилась в конвульсиях. У Флинна мурашки пробежали по коже и дыхание сперло, он почувствовал себя внутри фильма ужасов.

– Надо бы позвать какого-нибудь экзорциста, – сглотнул он, отступая на несколько шагов назад.

– Собственного демона нельзя выгнать – только приструнить, но Фанабер сама этого не сделает, – серьезным тоном сказала Хольда и напряглась. Видимо, ей тоже не нравилось происходящее.

Фанабер вдруг притихла, словно из нее вынули все шестеренки, благодаря которым она двигалась. Неторопливо, как будто в замедленной съемке, она выпрямилась и посмотрела прямо на Флинна большими печальными глазами. Казалось, что из них вот-вот хлынут слезы. Тонкие брови Фанабер поползли вверх, а ее идеальные губы, залитые черной слюной, приоткрылись.

– Все самое прекрасное в этом мире должно принадлежать мне, – прошептала Фанабер и отняла руки от ошейника – белый глаз на нем больше не сиял.

– Флинн, беги!!! – От испуганного крика Хольды задрожал воздух.

И Флинн побежал. Он развернулся и так быстро помчался, точно хотел опередить свет, испускаемый звездами. Его кожаная куртка надулась парусом, а подошвы кроссовок с таким гулом опускались на стеклянный пол, что эхо, наверное, разносилось по всему древнему космосу. Флинн представлял себя кометой, летевшей к своей звезде: какая-то сила тянула его вперед – подальше от свихнувшейся Фанабер. Не сбавляя темпа, он сорвал с груди заколку-бабочку и спрятал ее во внутренний карман куртки. Никто и никогда не отнимет у него частичку Кейти! Она навеки останется с ним.

Он не смел оглядываться, но в глубине души надеялся, что Фанабер давно отстала. Хрупкая надежда рухнула вместе с ним: Флинна так сильно прижало к полу, что он услышал хруст собственных костей.

Фанабер сидела на его спине, заливая ее мерзкой слюной: капли гулко ударялись о кожаную куртку. Девушка опустила голову, и ее тяжелое дыхание ударило в его шею, вызвав дрожь, которая скользнула вниз и страхом поселилась в животе. Резким движением Фанабер развернула Флинна к себе лицом и нависла над ним. Черные слюни стекали на его щеки, обдавая ледяным холодом.

– Зря, зря, зря, – повторяла она. – Зря ты не отдал то, что должно принадлежать мне. Теперь я заберу это силой. – Фанабер замолчала и улыбнулась, но вскоре ее лицо исказилось от ненависти, и она прокричала: – Заберу вместе с твоим сердцем!!!

Рука Фанабер легко погрузилась в грудь Флинна, как будто раскаленный нож в масло. Он задохнулся от боли: острые ногти впились в его сердце, которое сделало еще пару слабых ударов, а потом обмерло, точно маленькая, беззащитная птичка в когтях ястреба.

– Ты полное ничтожество. – Холодный шепот Фанабер раздался у самого уха Флинна. – Ты – никто. Ты никому не нужен, ты недостоин видеть этот мир. Я выцарапаю твои глаза, но сначала вырву твое сердце.

Его тело словно покрылось каменным панцирем: он все понимал и чувствовал, но не мог пошевелить и мизинцем. Фанабер сильнее сжала руку и дернула ее на себя, выбив из Флинна протяжный стон. Послышался треск – наверное, несколько ребер сломалось, – но сердце так и осталось на своем законном месте. Фанабер раздраженно зарычала, сделала еще одну попытку, а потом с визгом вытащила руку и начала на нее дуть: посреди ее ладони был ожог в форме бабочки.

Сердце Флинна неуверенно забилось, и его тело опять стало послушным. Он, преодолевая боль от разбушевавшегося в груди пожара, оттолкнул от себя Фанабер. Она кубарем покатилась вперед, но, быстро вскочив на ноги, угрожающе зашипела и снова приготовилась напасть на Флинна. Согнув спину, Фанабер ринулась на него, но внезапно остановилась и удивленно посмотрела на свой живот, из которого торчала сияющая стрела. Черная корона упала с ее головы и растворилась. Глаза Фанабер закатились, и она грохнулась на пол, сотрясая древний космос раскатистым эхом.





7

Нить мертвеца




Голос Хольды пробивался сквозь пелену боли, и Флинн уцепился за него, чтобы не сорваться в бездну беспамятства. Он не различал слов: все они превратились в жужжащий рой из отдельных звуков, который влетал в его голову и тут же вылетал обратно, не оставляя после себя ни капли смысла. Флинн попытался открыть веки, но они будто срослись. Весь его мир сузился до невыносимой боли, захватившей каждую клеточку тела, и неразборчивого шепота Хольды.

Резкий вдох расправил легкие, и Флинну захотелось закричать, как новорожденному, но крик застрял в районе кадыка и обернулся кашлем.

– Наконец-то оклемался, – сказал Граф Л совершенно безмятежным голосом.

Распахнув глаза, Флинн увидел, как в чернильном океане над головой вальяжно плавали звезды: одни сбивались в плотные стайки, а другие, наоборот, предпочитали сиять в полном одиночестве. От яркого света захотелось зажмуриться, но он боялся, что тогда сознание снова попытается отключиться.


– Мы уже хотели тебя землей забросать, – опять заговорил Граф Л. – Я понимаю, что умирать для тебя дело далеко не новое, но не превращай этот процесс в привычку. У нас звездной пыли не хватит, если ты будешь каждый день отдавать концы.

Флинн открыл рот, но вместо ответа из него вырвался болезненный стон. Он повернул голову, и хруст позвонков врезался ему в уши.

Граф Л сидел на стуле и дымил кальяном со сплетнями, который покоился рядом, на маленьком пуфике. Флинн лежал на кровати в комнате без потолка. Он хотел рассмотреть ее получше, но от каждого движения плыло перед глазами, поэтому он решил оставить это занятие на потом: когда душа прекратит попытки отделиться от тела.

– Я из-за тебя, между прочим, не успел отнести вещи в прачечную, – с упреком продолжил Граф Л. – Ну и как следить за порядком, если вокруг одни болваны? Только подумаешь, что все у тебя под контролем, что ни одна пылинка не ляжет там, где чисто, как нате вам – целая гора проблем. Разгребай как хочешь. Хольда, солнце мое, поведай мне как на духу, каким таким волшебным образом Фанабер смогла преодолеть гравитацию Хебель?

– Да пес ее знает, – ответила Хольда. Она стояла у двери, накрытая густой тенью. – Фанабер увидела у Флинна синюю заколку на груди и так захотела ее, что демон Высокомерия просто взбесился. Все настолько быстро произошло, что я не успела вовремя среагировать.

– Хорошо, что хоть подоспела, когда наша проказница Фанабер еще не начала рвать новое тело Флинна на куски. Собирали бы его потом по всему древнему космосу. Ладно, с Фанабер я потом сам разберусь: нужно понять, что случилось, чтобы больше не допустить подобного. Будет крайне неприятно, если все наши одержимые товарищи вдруг сорвутся с гравитационной цепи Хебель. Такой бедлам начнется, – хмыкнул Граф Л и выпустил струю сиреневого дыма – послышался знакомый гомон всех сплетников Инферсити.

– Мне так плохо, – только и смог выдавить Флинн.

– Конечно, плохо. Я бы очень удивился, если бы тебе сейчас было хорошо.

– Когда мне полегчает?

– Надеюсь, что завтра. А если нет, то, как и планировали, мы тебя закопаем.

Флинн хотел ответить, но хриплый кашель помешал ему.

– Хватит тратить силы впустую. – Граф Л встал, засунул под мышку кальян со сплетнями и направился к Хольде. – Давай, закрывай глаза и постарайся уснуть. И не умереть во сне тоже постарайся, – бросил он, даже не обернувшись.

Уговаривать Флинна не пришлось: усталость потянула веки вниз. Хлопнула дверь: Граф Л и Хольда ушли, а вот желанный сон никак не приходил. Вместо него явились странные, какие-то посторонние мысли, как будто кто-то насильно влил их в голову. Флинн думал о том, что он полное ничтожество, что он слабак, раз не смог противостоять Фанабер, а поэтому пользы от него никакой. Что он сделал? Сбежал! Как и много раз до этого. Он постоянно убегал от проблем, а они все множились и множились – и уже целой ненасытной стаей преследовали его. Быть посыльным самой Смерти? Смех, да и только! Он даже курьером мистера Баедда был откровенно хреновым. Потерять чертов конверт – это же надо было так проколоться! Да ему нужно дать премию «Идиот года»! Можно даже не проводить конкурс, все равно большего идиота во всем мире не сыщешь.

В мыслях всплыли слова Хольды о том, что демоны на его испытаниях были намного слабее, чем те, которые управляют одержимыми. А ему ведь даже не пояснили, что нужно делать, чтобы побороть их! Что, если у него не получится? Если у него не хватит сил? Ни духовных, ни физических. Как он сможет победить чужих демонов, если и своих до конца так и не усмирил? Вдруг Граф Л все же не шутил? Вдруг у него действительно заберут тело, а его душу сошлют в Лимб? Все эти мысли клевали голову, не давая забыться сном, и сердце сжималось так сильно – намного сильнее, чем когда его схватила Фанабер своей омерзительной рукой. Но вскоре что-то теплое легло ему на грудь, и все прекратилось: сердце забилось ровно, а хищные мысли, перестав терзать Флинна, улетели в небытие. Мир сновидений одеялом укрыл его, наконец-то подарив долгожданный покой.



– Утро-о‐о, чуде-е‐есное-е‐е утро-о‐о, – пропел бархатный голос.

«Что происходит? В кого швырнуть кроссовку, чтобы он заткнулся? – лениво подумал Флинн. – Пора бы ввести уголовную ответственность за прерванный сон…»

– Пре-е‐екра-а‐аснейшее утро-о‐о.

– А можно потише? – так и не открыв глаза, пробормотал Флинн. – И вообще… какое, к черту, утро? Мы же в космосе, тут не бывает рассвета… Дайте поспать еще…

– Это правда, – мягко ответил все тот же голос, – в древнем космосе действительно не бывает рассвета, но вот в моем мире он наступает каждый день.

«В моем мире? Что? Бред какой-то!» – мелькнуло в голове Флинна.

А может… Граф Л вчера отволок его в какой-то аналог больницы? И тут вместе с ним лежат всякие – как любил выражаться его отец – душевнонездоровые? Чтобы проверить свою догадку, Флинн заставил себя открыть глаза, но в них сразу же ударил яркий звездный свет – и веки сомкнулись сами собой. Нужно попробовать еще. Нет, не получается, ресницы будто в свинец окунули: веки не поднять.

– Сла-а‐авное утро-о‐о…

Раздражение, зародившееся где-то в груди, поднялось вверх и помогло Флинну широко распахнуть глаза.

– Я же просил потише! – сев в кровати, воскликнул он.

От резкого подъема закружилась голова, и звезды плыли уже не только вверху, но и внизу – вдоль стен. Правда, они ему лишь мерещились. Когда белые точки перестали назойливо плясать перед глазами, Флинн осмотрелся в поисках того, кто прервал его сон. По правую сторону была синяя входная дверь, рядом на крючке висел зонт лимонного цвета, напротив кровати находился камин, где вместо огня парила небольшая комета с белым хвостом, на каминной полке в склеенной вазе благоухали белые лилии, а слева – у занавешенного окна – стоял шкаф… тот самый, который был в его комнате в квартале Убийц, – шкаф с секретами.

– Нет, только не снова, – прошептал Флинн и яростно сжал простыню. У него будто вынули все внутренности и вложили вместо них ледяную глыбу. – Вы издеваетесь? – спросил он, взглянув на звезды, словно это им принадлежала идея поставить этот проклятый шкаф сюда.

Флинн подтянул к себе ноги, посильнее сдавил руками голову, точно хотел расколоть ее, как грецкий орех, и резанул пространство криком отчаяния. Неужели им было мало его страданий в Чистилище? Нет, хватит! Он больше не позволит терзать себя! Флинн резко повернулся, прожигая шкаф ненавидящим взглядом, а потом вскочил с кровати и вмиг оказался перед ним.

– Я покончу с этим. Здесь и сейчас. Летите куда угодно, только подальше от меня! – прорычал он, думая, что сейчас из шкафа выпорхнут его тайны в виде синекрылых бабочек и разлетятся по всему древнему космосу.

Флинна уже не пугало то, что всякий, на кого они сядут, сможет узнать все его темные секреты. Лучше уж жить с душой нараспашку и ловить на себе осуждающие взгляды, чем вечно бояться своего прошлого.

Он без колебаний распахнул дверцы и увидел треклятых бабочек. Вот только не настоящих, а нарисованных на внутренних стенках шкафа.

– Граф Л… – прошипел Флинн, сжимая зубы до скрежета. – Уверен, это его рук дело.

– О, вовсе нет, – ответил все тот же голос, что и разбудил его. – Он не настолько жесток, чтобы шутить подобным образом. Эта комната – плод твоего подсознания. Это оно ее создало, так уж тут заведено.

– Ты бы показался, что ли, а то мне кажется, что я сам с собой разговариваю. – Флинн завертел головой, но в комнате по-прежнему никого не было, если не считать его самого.

– Раздвинь портьеры – и я предстану перед тобой, – произнес незримый собеседник.

Флинн подошел к окну и сделал так, как ему сказали. Окна он не увидел: вместо него была глухая стена, а на ней нарисованный енот, одетый в желто-оранжевую накидку, перекинутую через одно плечо; его шею украшали нефритовые бусы, а в когтистых лапах, сложенных лодочкой, покоился розовый лотос. Енот сидел на траве, скрестив задние лапы, а за его спиной простиралось цветущее поле, упиравшееся в горную гряду, из-за которой уже вынырнуло солнце.

– До-о‐оброе-е‐е утро-о‐о, Фли-и‐инн Морфо-о‐о, – пропел енот, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

– Граф Л послал тебя следить за мной? – Флинн нашел глазами подпись под граффити: «Божественный Енот, работа Графа Л».