Мертвая голова

– Да, это понятно, но почему именно мертвая голова, а не какая-нибудь капустница?

– Потому что мертвая голова – это символично.

– Ну да, – усмехнулся Флинн, – выглядит она круче капустницы, не спорю.

– Тогда к чему эти пустые разговоры? – спросил Танат.

– Просто решил поболтать со своей Смертью, – непринужденно ответил Флинн. – Разве это запрещено?

– Полагаю, что со Смертью оживленной беседы не получится, – произнес Танат.

– Да, выйдет только омертвленная, – сказал Флинн, и ему показалось, что если бы Танат умел испытывать эмоции, то он бы непременно улыбнулся.



Флинн с мальчишеским восторгом смотрел на то, как Шивонн умело жонглировал, – и простое смешивание коктейлей превращалось в самое настоящее представление. Бутылки подлетали к потолку, с легким звоном касались его и падали обратно в ловкие руки бармена. И даже когда казалось, что одна из бутылок вот-вот разобьется вдребезги, окрасив пол неоновой жидкостью, он в последний момент успевал подхватить ее, а после одаривал всех «зрителей» белоснежной клыкастой улыбкой.

Когда Шивонн начал вращать бутылку с ярко-оранжевым напитком, напоминавшим жидкое пламя, Флинну показалось, что он снова очутился в горящем доме, где восемьсот лет назад умерла Хольда. Восторг упорхнул испуганной птицей, и вместо него прилетела грусть. Она уселась на плечи Флинна и остаток вечера не покидала его.

– Ты бы, что ли, заказал коктейль «К черту все проблемы», а то на тебе лица нет, – предложил Тигмонд, присаживаясь рядом.

– Неужели есть такой коктейль? – повернув голову, спросил Флинн.

– Есть, но у него очень специфический состав, – ответил Тигмонд, разглядывая дно своего пустого стакана.

– Какой же?

– Вода и крысиный яд.

– Пить яд мертвецу – это тратить его впустую. Пусть останется крысам, – сказал Флинн.

– Одобряю твое решение, – заулыбался Тигмонд, – но тогда придется решать проблемы. Рассказывай, что у тебя случилось.

– Не думаю, что ты в состоянии сдвинуть ту кучу неприятностей, которая свалилась на меня.

– Если не получится сдвинуть, то я хотя бы табличку с твоим именем установлю, чтобы все знали, что под той кучей проблем лежит Флинн… э‐э‐э, а какая у тебя фамилия?

– Морфо.

– Красивая, но моя Хольде подойдет больше, – сказал Тигмонд и жестом попросил Шивонна налить ему еще. – Хольда Кайзер.

– Мои проблемы как раз и связаны с Хольдой… – вздохнув, признался Флинн.

– Так-так-так, а с этого момента, пожалуйста, поподробнее. – В глазах Тигмонда зажегся интерес. Он повернулся к Флинну и облокотился правой рукой на барную стойку. – Я весь внимание.

– Вчера я с ней поссорился.

– Как сильно?

– Она со мной не разговаривает.

– И что же ты натворил?

– Случайно узнал ее секрет, – сказал Флинн и поежился.

– Ты сейчас говоришь про день ее смерти или про то, что она любовные романы по вечерам читает? – прищурив глаза, спросил Тигмонд.

– А ты откуда знаешь про день ее смерти? – удивился Флинн.

– У меня есть свои каналы добычи информации, – ответил Тигмонд.

– Небось, Одноглазую Гейшу охмурил, вот она тебе обо всем и докладывает, – предположил Флинн и слегка приподнял брови.

– Охмурил, – согласился Тигмонд, – но не я. Гейша крутит роман с Прекрасным Рыцарем, а он мой лучший друг, поэтому узнает для меня всякое о Хольде.

– Да ты прям маньяк какой-то! – воскликнул Флинн и немного отодвинулся от Тигмонда.

– Не буду спорить, – с невозмутимым спокойствием сказал Тигмонд и залпом выпил «Живительный нектар». – Все безумно влюбленные чем-то похожи на маньяков: мы одержимы теми, кого любим. Когда кто-то завладеет твоим сердцем так же сильно, как Холли завладела моим, ты меня поймешь.

– Бедная Хольда, – Флинн покачал головой, вернувшись к своим мыслям, – умереть такой страшной смертью. Я понимаю, почему она решила избавиться от этих воспоминаний.

– Это было действительно настолько ужасно? – спросил Тигмонд с печалью в голосе.


– А ты разве не знаешь, как именно она умерла?

– Мне известно лишь то, что она скрывает эти воспоминания от всех. И в первую очередь от себя. Деталей я не знаю.

– Будешь меня сейчас расспрашивать о дне ее смерти? Сразу говорю: я тебе ничего не расскажу. Ее секрет умрет вместе со мной, – сказал Флинн и тут же понял абсурдность своих слов. – Хотя если выражаться точнее, то ее секрет переродится вместе со мной.

– Нет, я бы не стал спрашивать о таком. – Тигмонд наморщил лоб. – Если Холли так сильно хотела избавиться от этих воспоминаний, что ради этого связалась с Графом Л, то кто я такой, чтобы рыться в ее шкафу с секретами?

– Сказал тот, кто с помощью граффити следит за личной жизнью Хольды.

– Поверь, Прекрасный Рыцарь рассказывает мне далеко не все, он никогда не выйдет за границы приличия. Но мне хватает и тех крупиц, которые он мне кидает. Согласись, проще завоевать сердце девушки, если знаешь о ней немного больше, чем она предполагает.

– Да ты стратег, – улыбнулся Флинн.

– Если у человека есть цель, то способы ее достичь всегда найдутся, – подмигнул Тигмонд.

– Эй вы, двое, – прервал их беседу Шивонн. Он положил нижние руки на барную стойку и немного наклонился, чтобы не задеть лампы своими рогами. – Вам послание от Графа Л: сегодня вы патрулируете Инферсити вместе. Через два часа он ждет вас в «Черном кролике».

– А почему я патрулирую с ним? – спросил Флинн, большим пальцем указав на Тигмонда. – Хольда ведь моя наставница.

– Вероятно, наша милашка Холли все еще дуется на тебя, поэтому старательно избегает твоего общества, – предположил Тигмонд. – Да ладно тебе, Флинн, расслабься. Я не худшая компания, – засмеялся он и похлопал Флинна по плечу. – Вставай, хватит рассиживаться. Нас ждут одержимые!





24

Ночная мелодия




После сообщения, которое им передал Шивонн от Графа Л, они сразу же вернулись в древний космос: Тигмонд вспомнил, что ему еще нужно сделать обход одержимых вокруг Хебель, чтобы проверить, все ли они на месте, и утихомирить в случае, если кто-то из них начал источать суллему больше обычного. Пообещав, что это займет всего час, Тигмонд оставил Флинна рядом с Фанабер, чтобы тот потренировался выпускать своего духовного напарника.

– Опять ты, – брезгливо скривив губы, сказала одержимая. – Мне надоело видеть твою паскудную рожу.

Фанабер, как обычно, сидела на полу, подтянув колени к груди, и с надменным видом смотрела на него, как будто она была прекрасной богиней, а он мерзким червяком, который посмел ползать у ее божественных ног.

– М‐да уж, твой демон все никак не угомонится, – устало произнес Флинн.

– А почему это он должен угомониться? – Фанабер сузила глаза. – Чтобы тебе было легче меня победить? Не дождешься! Мой демон с каждым днем делает меня сильнее, и однажды ни одна звезда не сможет удержать меня здесь. И знаешь, что я в первую очередь сделаю, когда стану свободной? Я отыщу тебя, и ты заплатишь за все. Слышишь? За все, – оскалилась Фанабер. – И тогда ты позавидуешь тем, кто попал в Лимб.

– Да я уже им завидую, – сказал Флинн. – Сидят себе в Лимбе, скверной истекают, а я должен по всему Инферсити бегать и ловить таких, как ты.

Фанабер отвернулась, так и не удостоив его ответом. Флинн же пытался заткнуть слишком разговорчивую совесть, которая слезно просила его не делать одержимой больно.

«Если ей можно на меня нападать, то и мне можно тренировать на ней навыки посыльного Смерти», – повторял он в своей голове.

«К кому это ты обращаеш-ш‐шься?» – спросил Шешан.

«Да к совести. Она постоянно грызет меня! Скоро одни кости останутся», – пожаловался Флинн.

Шешан хрипло засмеялся.

«Просто думай о тех, кому ты поможешь, если таких, как эта одержимая девочка, станет меньше. И что будет, если ты не сможешь пересилить себя и поступить правильно», – сказал Шешан.

И Флинн весь следующий час боролся не только с Фанабер, но и со своей голодной совестью. Он думал о Лиаме, о своем еще не родившемся брате. Если честно, Флинн до сих пор не привык к мысли, что у него будет еще кто-то родной, кроме мамы. Интересно, а каким вырастет Лиам? Чем он будет увлекаться? На кого он будет похож? На маму или на отчима? Да все равно! Главное, чтобы он был здоров и счастлив. Но все же хорошо бы, если бы Лиам не унаследовал скверный характер деда Фрегана и его квадратный подбородок. Тот умер, когда Флинн еще пешком под стол ходил, но в память отчетливо врезалось, как дед постоянно на всех кричал и был недоволен всем на свете. Такого ворчуна еще поискать.

А еще Флинн подумал, что если бы Лиам родился духовидцем, как Лютер, то они бы могли в будущем общаться. И он был бы для своего брата кем-то вроде воображаемого друга: ведь Флинна никто не может запомнить, для живых он мертв, но для Лиама он стал бы самым дорогим человеком на свете.



Закончив тренироваться, он снял Шешана с локтя Фанабер и отошел подальше. Если одержимая, придя в чувство, захочет на него напасть, то у него будет время, чтобы собраться с мыслями и выстрелить в нее.

«Молодец, у тебя стало получаться намного лучш-ш‐ше», – похвалил его Шешан.

«Спасибо. Это все благодаря тебе», – ответил Флинн.

«Не надо приписывать мне свои достижения. Я помогаю лишь словом, но слова без действий – пустой звук», – сказал Шешан.

Флинн улыбнулся, лег на пол и положил руки под голову. Небольшой отдых перед патрулированием Инферсити ему не помешает. Перед его глазами плыли звезды и первые галактики, похожие на серебристые песчинки в черной воде. Мысли в голове текли плавно и нерасторопно, думать о чем-то совсем не хотелось. Флинн побоялся, что сейчас уснет и снова увидит тот кошмар с Хольдой, поэтому он часто заморгал, прогоняя сонливость, и достал из кармана штанов гармонику – ту самую, которую нашел в доме Раскаявшихся. Он ведь на ней так ни разу и не сыграл: то не находил времени, то подходящего настроения не было. Но теперь нужный момент настал. Да и место для этого занятия лучше не найти: тихий бескрайний космос – идеально.

Флинн поднес гармонику к губам и подул в нее, извлекая первые звуки. И какими же прекрасными они оказались! Он и подумать не мог, что так хорошо играет. Поразившись своим способностям, Флинн поднялся и сел, скрестив ноги. Он внимательно рассмотрел потемневшую от времени серебряную крышку, провел пальцами по выгравированному на ней дереву и, набрав в легкие столько воздуха, что, казалось, мог бы запросто взлететь, как воздушный шар, снова прижал гармонику ко рту. И снова послышался этот чарующий звук, а за ним последовал новый, еще великолепнее. Флинн как будто нанизывал их друг за другом, точно жемчуг на шелковую нить, создавая самую прекрасную мелодию, которую когда-либо слышал этот мир.