Мертвая голова

«Но тогда он снова начнет убивать, его нельзя отпускать!» – воспротивился Флинн.

«Если ты его сейчас не отпустишь, он убьет твоих близ-з‐зких», – ответил Шешан.

«Но!»

«Промолчать в нужное время – дорогого стоит. Поэтому – молчи!»

И Флинн послушался: он, прикусив язык, не произнес ни звука.

– Ты боишься меня? – с вызовом спросил Безумный.

Тишина.

– Не думал, что эта рыжая бестия возьмет под свое крыло труса вроде тебя.

И снова тишина в ответ.

– Шоу получилось потрясающим. Просто непревзойденным! – сам с собой разговаривал Безумный, вертя в руках пылающий череп отца Юстаса. – Даже как-то жалко заканчивать.

Рот Флинна наполнился солоноватым привкусом крови – настолько сильно он сжал зубы, чтобы не дать языку воли. Слова так и рвались наружу, но он понимал, что расплатиться за них, возможно, придется жизнями близких.

Безумный с самодовольной улыбкой развернулся. Кованая рама под его босыми ногами тем временем раскалилась докрасна.

– Слушай, а ты ведь, когда спас того безрукого уродца, прервал мое шоу на самом интересном месте, – сказал он, не поворачивая головы. – Ну, раз так, то вот тебе продолжение. Наслаждайся зрелищем, дрейфло.

Безумный засмеялся так громко, что его голос, наверное, мог бы заглушить звон колокола. Он через плечо бросил череп отца Юстаса и прыгнул в ночную мглу, давно опустившуюся на Инферсити.

Череп повис под потолком и начал медленно вращаться, распространяя вокруг себя дым и выплевывая языки алого пламени. Они, точно маленькие метеориты, падали вниз и вызывали пожар.

Флинн метнулся к двери слева от алтаря, молясь, чтобы она была не заперта: тогда у них появится шанс выйти через черный ход. Но ручка на тяжелой дубовой двери оказалась расплавленной, хотя сама древесина почти не пострадала. Он хотел выбить дверь плечом, но лишь вывихнул его.

– Черт, черт, черт! – прокричал Флинн и, пригнувшись, побежал к матери и Лютеру.

– Что будем делать? – спросил тот, с тревогой глядя на череп, плюющийся алым огнем.

– Надо переложить маму на пол и сделать какое-то укрытие, – быстро проговорил Флинн. – Помоги мне!

И они вместе осторожно опустили мать на пол, расположив ее между двумя скамейками – головой к стене.

– Так, помоги мне с этим. – Флинн указал на тяжелую портьеру рядом с выходом.

Они с Лютером подбежали к ней и сорвали с креплений (поднялся столб пыли), а потом, сложив в два слоя, натянули между спинками скамеек, соорудив нечто похожее на палатку. Флинн снял с руки белый шарф и хорошенько выжал его над портьерой, чтобы та хоть чуть-чуть пропиталась «Слезами единорога».

– Немного времени мы выиграли, – сказал он.

– А дальше что? – спросил Лютер и, поморщившись, положил ладонь на свою шею.

– Эй, что с тобой? – Флинн настороженно посмотрел на мужчину и обошел его, оказавшись за спиной. – Убери руку, я гляну.

На шее Лютера взбухли ярко-красные пузыри.

– Черт! Суллема! – прорычал Флинн. – Ты отравлен.

– И как скоро я умру? – слабым голосом спросил Лютер.

– Не раньше, чем воспитаешь моего брата или сестру! – грозно ответил Флинн и обмотал его шею белым шарфом. – Это должно ненадолго помочь. Быстро лезь в укрытие, там еще есть место. Безумный ушел, а значит, его суллема скоро потеряет силу, нам нужно просто переждать.

И они вдвоем залезли в импровизированную палатку и сели, подтянув к себе ноги.

Флинн молчал, иногда выглядывая наружу и проверяя, не утихает ли огонь, но череп отца Юстаса безостановочно извергал все новые и новые языки пламени и постепенно наполнял храм алым дымом. Если так пойдет и дальше, то их всех охватит Безумие. За себя Флинн переживал меньше всего: он всегда мог получить от Властелина Смерти новое тело. Да и Шешан защищал его. А вот мать и Лютер долго не протянут.

«Шешан, ты можешь помочь нам?» – мысленно спросил Флинн.

«Твои мысли сейчас хаотич-ч‐чны, поэтому – нет. Попытайся думать о хорош-ш‐шем», – ответил змей.

«Да как можно сосредоточиться, когда на тебя с потолка плюют суллемой?»

«Даже в самые темные и тяжелые времена нужно продолжать искать свет, иначе ты так и не выберешьс-с‐ся», – прошептал змей.

Но после всего увиденного в голове Флинна не переставали возникать отвратительные картины, и он никак не мог стереть их.

– Брат, – вдруг заговорил Лютер. – У тебя будет брат.

– А имя выбрали? – Губы Флинна тронула улыбка.


– Да, мы назовем его Лиамом. Твоя мама выбрала это имя.

– Флинн и Лиам – звучит неплохо. Только вот жалко, что он никогда не узнает своего старшего брата.

– Да, мне тоже жалко, – сказал Лютер, тяжело дыша (суллема уже начала действовать). – Твоя мама очень любит тебя.

– Я знаю, – опустив голову, прошептал Флинн. – Только вот я недостоин ее любви.

– Почему ты так говоришь?

– Я многие годы делал ей больно. Она разве тебе не рассказывала?

– Она лишь говорила… что очень любит тебя и надеется… что однажды ты вернешься домой… и вы снова станете одной семьей, – произнес Лютер, делая частые паузы.

– Но этому не суждено случиться, – с печалью в голосе сказал Флинн. – Смерть разделила нас навсегда.

Настала тишина, прерываемая только тихими хрипами Лютера.

– Эй, держись, пожалуйста, держись! – занервничал Флинн и положил руку на плечо Лютера. – Когда я говорил, что ты умрешь не раньше, чем воспитаешь моего брата, – я не шутил! Я рано потерял отца, поэтому не позволю, чтобы мой еще не родившийся брат пережил то же самое. Слышишь? Держись! Представляй, как возьмешь Лиама на руки, как будешь убаюкивать перед сном, как он пойдет, скажет первое слово. Ты его научишь всему на свете: как кататься на велосипеде, как рыбачить, как давать сдачи. Расскажешь ему о том, что где-то там у него есть старший брат, которого он никогда не видел, но если бы мы с ним познакомились, то точно стали бы лучшими друзьями на свете. Слышишь? – Флинн потряс Лютера за плечо. – Иногда Лиам будет злиться на тебя, а ты на него, но вы все равно будете мириться. Потому что семья – это то, что нельзя разрушить, как бы ты ни старался. А по вечерам будешь рассказывать ему истории из своей молодости. А он со скучающим видом скажет, что это ему неинтересно, но потом, через много-много лет, он своим детям будет рассказывать о том, каким классным был их дедушка, – говорил Флинн срывающимся голосом и уже не мог сдерживать слезы. – Эй, Лютер, не смей умирать! Не смей! Не бросай моего брата, не бросай!!! – прокричал он.

Полумрак озарило золотое свечение, и Шешан молнией вырвался наружу. Флинн, пораженный случившимся, вытер влажные от слез щеки и покинул убежище. Алый дым рассеялся, а Шешан так быстро летал вокруг черепа, охваченного огнем, что превратился в кольцо. Флинну казалось, что он смотрит на солнце – настолько ярким был свет, излучаемый Шешаном. Череп загудел и стал то подниматься, то опускаться, видимо, хотел сбежать, но кольцо сжалось вокруг него, и алые языки пламени уменьшились, став едва различимыми. Не выдержав, череп отца Юстаса с оглушительным треском разлетелся на сотни осколков – и те костяным дождем усыпали пол храма.

Одновременно с этим раздался звон: кто-то выбил оплавившееся стекло, которое заграждало выход из храма. Флинн обернулся. В проеме стоял Тигмонд.

– Что за дичь тут творится? – спокойным голосом поинтересовался он, недоуменно осматриваясь по сторонам.

Флинн молниеносно подбежал к нему и прокричал:

– «Слезы единорога»! Быстро!

– Хотя бы поздоровался, – сказал Тигмонд, доставая из заднего кармана джинсов серебристую флягу с выгравированным кроликом.

Флинн беспардонно вырвал ее из рук Тигмонда, метнулся к бывшему убежищу и резким движением откинул портьеру. Суллема Безумного успела поразить уши и щеки Лютера. Флинн моментально наклонил его голову и влил в приоткрытый рот «Слезы единорога». Лютер не отреагировал. Его стеклянные глаза безжизненно смотрели в потолок.

– Ну же, ну! – с вырывающимся из груди сердцем воскликнул Флинн. – Должно было подействовать! Давай же! Не смей оставлять мою маму и брата в одиночестве! Не смей!

И Лютер, будто услышав его слова, сделал глубокий вдох. Флинн, пытаясь унять дрожь в теле, медленно опустился на пол. Получилось. Теперь Лиам не останется сиротой, теперь он не повторит его судьбу.

– Ты был бы хорошим братом, – прошептал Лютер.

– Я знаю, – тихо ответил Флинн. – Самым лучшим на свете…





21

Ларец Индоры




Когда Флинн покинул храм, оставив Тигмонда разбираться с остатками суллемы, снаружи его ждал Тайло, на котором лица не было.

– ФЛИНН!!! Слава творцу, ты не пострадал! – загорланил Тайло, бросившись обниматься.

– Тай, успокойся, ты меня сейчас либо задушишь в приступе нежности, либо утопишь в своих слезах, – сдавленно пожаловался Флинн.

– Но я так волновался! – Тайло отстранился и шмыгнул носом.

– Не стоило так переживать. Если бы со мной случилось непоправимое, то я бы оказался в резиденции Смерти, а там мне быстренько бы сделали новое тело. А если бы меня разжаловали из посыльных Смерти за мой провал, то я бы вернулся в Чистилище и ты бы снова стал моим психофором. Так что в любом случае со мной ничего плохого не произошло бы, – успокоил его Флинн.

– Провал? – переспросил Тайло.

– Отец Юстас, – сказал Флинн и отвел взгляд. – Он мертв. И Безумный сбежал. Точнее, я позволил ему сбежать, чтобы он не навредил маме и моему отчиму.

– Флинн, но ведь ты не виноват в этом. Не грызи себя.

– Я бы мог сделать куда больше, но не сделал. – Флинн кулаком ударил себя по ноге.

– В этой ситуации – вряд ли.

– Мир живых – жестокое и несправедливое место, Тай. Сегодня ты убедился в этом, правда?