Мертвая голова
Часть 16 из 49 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Порядок
Стены заходили ходуном, как во время землетрясения, посуда в шкафах испуганно зазвенела, а скрежет все нарастал и нарастал. Вскоре к нему примешался уже знакомый стрекочущий шепот оранжевой звезды:
– Чужие, чужие, уничтожить, стереть, избавиться.
– О‐о‐о, дело дрянь! – воскликнула Хольда, схватившись за край стола. – И где только носит Графа Л?! Или он решил, что у него слишком много посыльных Смерти и ничего страшного, если парочка из них бесследно исчезнет?
– Хольда, что нам делать? – спросил Флинн, стуча зубами из-за сильной вибрации.
– Молиться!
– А это поможет?
– Если Граф Л быстро не найдет нас – нам уже ничто не поможет!
– Так, только без паники! – попыталась успокоить их Глэдис. Она с трудом встала со стула, кое-как подошла к окну и ухватилась за подоконник. – Где эта проклятая звезда?! Я ее не вижу!
Тряска внезапно прекратилась, и Флинн услышал тяжелое дыхание Хольды и барабанную дробь своего неистово колотящегося сердца.
– Вот, все обошлось, а вы раньше времени в штаны наделали, – сказала Глэдис и откинула назад несколько черных кудрей, упавших на лоб.
Но, несмотря на то что Глэдис была очень проницательной и могла видеть будущее, в этот раз она ошиблась: ничего не обошлось.
Флинн помимо воли встал на ноги и выпрямился, выпятив грудь. Какая-то неведомая сила оторвала его от пола, но легкости он не испытал, напротив, тело будто налилось свинцом. Краем глаза он заметил, что с Хольдой происходило то же самое. Их точно схватил невидимый гигант, как ребенок кукол, перенес над столом и поставил посреди кухни.
Широко распахнутые от ужаса глаза Флинна смотрели на потолок. Люстра бесследно исчезла, и на ее месте появилась звезда – небольшая, размером с яблоко. Гирлянды на стенах потухли, словно побоялись сиять в ее присутствии, и зловещий мигающий свет затопил кухню.
– Неестественно, опасно, запретно. Уничтожить, стереть, развеять, – звучал бесстрастный шепот звезды.
Страх цепями сковал Флинна, сдавив ноги, грудь и горло, – ни шевельнуться, ни вскрикнуть. От мигающего света заболели глаза, но даже зажмуриться у него не вышло, и вскоре он почувствовал, как по щекам потекли слезы.
– Отпусти их, прошу тебя, отпусти, – умоляла Глэдис, и Флинн услышал, как она приблизилась к ним.
Но звезда все неустанно твердила:
– Опасно, ненормально, чужие.
– Дай им уйти в мир мертвых. Они не навредят тебе, – продолжала Глэдис.
Чем ближе она подходила, тем быстрее шептала звезда:
– Чужаки, чужаки, чужаки, уничтожить, уничтожить, уничтожить.
Глэдис прикоснулась к плечу Флинна, но ее тотчас отбросило назад: он услышал, как она всем телом ударилась о холодильник, с которого на пол посыпались магниты.
Звезда выпустила в стороны десятки лучей. Они заструились вниз и уперлись в пол, заключив Флинна и Хольду в подобие клетки. Теперь никто им не поможет.
– Прости, это все из-за меня, – едва выговорил он.
– Сейчас не время для извинений, – хрипло ответила Хольда.
Флинн хотел что-то сказать, но челюсть заклинило: он полностью потерял власть над собственным телом. И тогда шепот звезды обнял его голову и проник в сознание, вытеснив все мысли:
– Ты чужой, тебе здесь не место. Ты чужой…
Звездная пыль окутала Флинна. Она, мерцая серебристым светом, поднималась вверх и таяла. Сперва он не понял, что происходит, откуда взялась звездная пыль, но потом пришло страшное осознание: это начало распадаться его новое тело. Кожа не выдержала и пошла трещинами, похожими на ветвистые разряды молний, – и еще больше серебристых искр вырвалось наружу.
Флинн неподвижно стоял, но в своей голове бился в конвульсиях и орал – нет, не от боли, ее он не ощущал, он вообще ничего не ощущал, кроме пожирающего изнутри страха. Он кричал от безысходности, ведь сейчас развеется не только его тело, но и душа.
Когда же последняя капля надежды упала в океан отчаяния и растворилась в нем, до ушей Флинна донесся знакомый тихий свист: «Фью-ю‐ю‐ить! Фью-ю‐ю‐ить!» Перед глазами закружилась золотистая лента, она вращалась все быстрее и быстрее, пока не превратилась в кольцо, и тогда трещины на теле Флинна начали зарастать, и он снова увидел то, что, как думал, потерял навсегда, – надежду.
Пульсирующая под потолком звезда разъяренно загудела:
– Истребить, уничтожить, стереть!
Оранжевые лучи-прутья подобрались к Флинну и Хольде вплотную. Клетка все сжималась, и казалось, что она вот-вот раздавит их, но золотистое кольцо расширилось, став коконом, который окутал их обоих. К Флинну вернулась власть над своим телом, и, тяжело задышав, он повернулся к Хольде и спросил:
– Ты как?
– Нормально, – дрожащими губами ответила она, согнувшись и приложив руку к груди.
– Это твоя стрела нам помогла?
– Нет, это не моя Химера. Она слишком ослабла после встречи с Безумным. Это, наверное, твой духовный напарник.
Флинн не успел толком осознать то, что сказала Хольда, как услышал спокойный голос Графа Л, который звучал за пределами золотого кокона:
– О, вот вы где, а я уже думал объявления о вашей пропаже расклеивать по всему Инферсити, даже текст успел придумать: «Потерялись посыльные Смерти, особые приметы: отсутствие мозгов и дисциплины».
– Хватит тут паясничать! – взорвалась Глэдис. – Быстро помоги ребяткам!
Послышался усталый вздох, и кокон, защищавший их с Хольдой от зловещей звезды, превратился в пыль, которая мигом втянулась в грудь Флинна. И как тогда, в Призрачном гроте, тепло, проникшее в сердце, потекло в его правую руку: дух змея вернулся на место.
Граф Л стоял на пороге кухни и невидящим взором смотрел перед собой. Рукава его черной мантии были закатаны до локтей, и бесчисленные татуировки в виде глаз пристально наблюдали за Флинном и Хольдой: все зрачки устремились точно на них.
– Я есть Порядок. – Звенящий голос Графа Л эхом отскочил от стен.
Оранжевая звезда раздулась до размеров мяча, и прутья, пленившие Флинна и Хольду, стали толще.
– Чужие, неестественно, хаос, – угрожающе прогудела она.
– Я есть Порядок! – громче повторил Граф Л, соединив руки. – Приказываю тебе! Отдай тех, кто принадлежит мне!
Татуировки в виде глаз засияли, и их зрачки бешено завертелись во все стороны, будто они жаждали рассмотреть каждый миллиметр кухни, не упустив даже крохотной детали.
– Я! Есть! Порядок! – прокричал Граф Л, и все вокруг стало белым.
Стены, потолок, пол и вся мебель исчезли. В уши впился протяжный писк, похожий на комариный, но все закончилось так же стремительно, как и началось. Кухня снова вернулась на место, и ноги Флинна подкосились от сильного толчка. Оранжевая звезда бесследно исчезла, и гирлянды на стенах снова засияли.
– Уф! Давно я не спорил с миром живых, – сказал Граф Л, расправляя рукава мантии.
– А я вот с ним каждый день ругаюсь, – уперев руки в бока, грозно произнесла Глэдис. – Страж порядка, вот ответь мне, пожалуйста, какого хрена в мире живых все время творится какая-то дичь? Ты вроде как постоянно работаешь, работаешь, а лучше-то не становится! Может, тебе в отпуск пора?
– Если я свалю в отпуск, тут за день все рухнет. И вообще, что ты хочешь от меня? – развел руками Граф Л. – Беспорядка много, а я один.
– И то правда, – оттаяла Глэдис.
– Флинн, Хольда, собрались и пулей полетели в мир мертвых, – приказал Граф Л и развернулся, чтобы уйти, но, о чем-то вспомнив, повернулся обратно. – Чуть не забыл. – Он подошел к Глэдис и поцеловал ее в щеку. – С днем рождения. И спасибо, что присмотрела за моими недоумками.
– Не за что, рада была помочь, – ответила Глэдис и улыбнулась.
Граф Л исчез в темном коридоре, и Хольда смиренно последовала за ним.
– Спасибо за пирог, – поблагодарил Флинн и уже тоже был готов покинуть кухню, как вдруг его взгляд упал на карту с россыпью звезд на обратной стороне. – Мой фатум…
– Ах да, – спохватилась Глэдис и направилась к столу, – сейчас глянем. – Она перевернула карту, на которой не было рисунка – только чернота, стелившаяся от края до края.
– Самая худшая в колоде, – горько усмехнулся Флинн, вспомнив слова Глэдис. – И что же она означает?
– Не помню, Флинни, не помню, – дрогнувшим голосом соврала Глэдис.
Вернувшись в свою комнату без потолка, Флинн долго не мог уснуть. Он пытался считать звезды, плывущие в бесконечном мраке космоса, в надежде, что это поможет ему наконец-то отойти в мир грез, но нет: бессонница намертво вцепилась в него и никак не отпускала.
В голове беспрерывно раздавался монотонный голос, повторявший одно и то же: «Чужой, уничтожить, хаос». Тогда, в мире живых, он не принял эти слова близко к сердцу, а сейчас они все глубже проникали в сознание, вероятно желая обосноваться там навсегда, свить гнездо и дать потомство.
От тяжелых мыслей заболела голова, и на душе стало совсем тошно. Флинн ужом вертелся в кровати, пытаясь найти позу поудобнее, но в итоге лишь запутался в одеяле. Совсем скоро он ощутил себя сосиской в тесте, которую запихнули в пышущую жаром печь. Глухо зарычав, он сел, рывком стянул с себя одеяло и бросил его на пол, следом полетела и пропитанная потом футболка.
До разгоряченной кожи дотронулась приятная прохлада, и Флинн с облегченным вздохом прикрыл веки и лег обратно. Тусклый свет далеких звезд пробивался сквозь ресницы, пока на его место не пришла тьма, из которой так и не родилось ни одно сновидение.
Когда ему на грудь легло что-то теплое и невесомое, пустой сон соскользнул с его глаз и бесследно исчез. Сердце наполнила какая-то необъяснимая, невесть откуда взявшаяся радость. Флинн не шевелился и почти не дышал, боясь спугнуть это внезапно возникшее светлое чувство.
Вот так – совсем неподвижно, с закрытыми глазами – он пролежал очень долго, и если бы до его ушей не донесся странный звук, то мир грез снова бы завладел им.
«Ш‐ше-е‐еш-ш‐ши-и‐иш-ша-а‐а», – казалось, что эта шипящая колыбельная звучала прямо в голове Флинна, и он невольно открыл глаза.
На его груди, свернувшись спиралью, лежал золотистый змей.
«Ш‐шу-у‐уш-ш‐ша-а‐аш-шу-у‐у», – продолжал напевать тот, ритмично подрагивая кончиком хвоста.
Губы Флинна растянулись в широкой улыбке. Наверное, со стороны он выглядел крайне глупо, но ему было откровенно плевать на это. Сейчас на него смотрели только звезды, а им уж точно все равно: они же не люди, чтобы осуждать кого-то за счастье.
Флинн качался на волнах волшебной песни змея, похожей на причудливую смесь кошачьего мурлыканья и шелеста сухих листьев, и больше всего на свете боялся, что она вдруг закончится – и вместе с ней уйдет та невероятная радость, ласковым морем разлившаяся по сердцу.
Стены заходили ходуном, как во время землетрясения, посуда в шкафах испуганно зазвенела, а скрежет все нарастал и нарастал. Вскоре к нему примешался уже знакомый стрекочущий шепот оранжевой звезды:
– Чужие, чужие, уничтожить, стереть, избавиться.
– О‐о‐о, дело дрянь! – воскликнула Хольда, схватившись за край стола. – И где только носит Графа Л?! Или он решил, что у него слишком много посыльных Смерти и ничего страшного, если парочка из них бесследно исчезнет?
– Хольда, что нам делать? – спросил Флинн, стуча зубами из-за сильной вибрации.
– Молиться!
– А это поможет?
– Если Граф Л быстро не найдет нас – нам уже ничто не поможет!
– Так, только без паники! – попыталась успокоить их Глэдис. Она с трудом встала со стула, кое-как подошла к окну и ухватилась за подоконник. – Где эта проклятая звезда?! Я ее не вижу!
Тряска внезапно прекратилась, и Флинн услышал тяжелое дыхание Хольды и барабанную дробь своего неистово колотящегося сердца.
– Вот, все обошлось, а вы раньше времени в штаны наделали, – сказала Глэдис и откинула назад несколько черных кудрей, упавших на лоб.
Но, несмотря на то что Глэдис была очень проницательной и могла видеть будущее, в этот раз она ошиблась: ничего не обошлось.
Флинн помимо воли встал на ноги и выпрямился, выпятив грудь. Какая-то неведомая сила оторвала его от пола, но легкости он не испытал, напротив, тело будто налилось свинцом. Краем глаза он заметил, что с Хольдой происходило то же самое. Их точно схватил невидимый гигант, как ребенок кукол, перенес над столом и поставил посреди кухни.
Широко распахнутые от ужаса глаза Флинна смотрели на потолок. Люстра бесследно исчезла, и на ее месте появилась звезда – небольшая, размером с яблоко. Гирлянды на стенах потухли, словно побоялись сиять в ее присутствии, и зловещий мигающий свет затопил кухню.
– Неестественно, опасно, запретно. Уничтожить, стереть, развеять, – звучал бесстрастный шепот звезды.
Страх цепями сковал Флинна, сдавив ноги, грудь и горло, – ни шевельнуться, ни вскрикнуть. От мигающего света заболели глаза, но даже зажмуриться у него не вышло, и вскоре он почувствовал, как по щекам потекли слезы.
– Отпусти их, прошу тебя, отпусти, – умоляла Глэдис, и Флинн услышал, как она приблизилась к ним.
Но звезда все неустанно твердила:
– Опасно, ненормально, чужие.
– Дай им уйти в мир мертвых. Они не навредят тебе, – продолжала Глэдис.
Чем ближе она подходила, тем быстрее шептала звезда:
– Чужаки, чужаки, чужаки, уничтожить, уничтожить, уничтожить.
Глэдис прикоснулась к плечу Флинна, но ее тотчас отбросило назад: он услышал, как она всем телом ударилась о холодильник, с которого на пол посыпались магниты.
Звезда выпустила в стороны десятки лучей. Они заструились вниз и уперлись в пол, заключив Флинна и Хольду в подобие клетки. Теперь никто им не поможет.
– Прости, это все из-за меня, – едва выговорил он.
– Сейчас не время для извинений, – хрипло ответила Хольда.
Флинн хотел что-то сказать, но челюсть заклинило: он полностью потерял власть над собственным телом. И тогда шепот звезды обнял его голову и проник в сознание, вытеснив все мысли:
– Ты чужой, тебе здесь не место. Ты чужой…
Звездная пыль окутала Флинна. Она, мерцая серебристым светом, поднималась вверх и таяла. Сперва он не понял, что происходит, откуда взялась звездная пыль, но потом пришло страшное осознание: это начало распадаться его новое тело. Кожа не выдержала и пошла трещинами, похожими на ветвистые разряды молний, – и еще больше серебристых искр вырвалось наружу.
Флинн неподвижно стоял, но в своей голове бился в конвульсиях и орал – нет, не от боли, ее он не ощущал, он вообще ничего не ощущал, кроме пожирающего изнутри страха. Он кричал от безысходности, ведь сейчас развеется не только его тело, но и душа.
Когда же последняя капля надежды упала в океан отчаяния и растворилась в нем, до ушей Флинна донесся знакомый тихий свист: «Фью-ю‐ю‐ить! Фью-ю‐ю‐ить!» Перед глазами закружилась золотистая лента, она вращалась все быстрее и быстрее, пока не превратилась в кольцо, и тогда трещины на теле Флинна начали зарастать, и он снова увидел то, что, как думал, потерял навсегда, – надежду.
Пульсирующая под потолком звезда разъяренно загудела:
– Истребить, уничтожить, стереть!
Оранжевые лучи-прутья подобрались к Флинну и Хольде вплотную. Клетка все сжималась, и казалось, что она вот-вот раздавит их, но золотистое кольцо расширилось, став коконом, который окутал их обоих. К Флинну вернулась власть над своим телом, и, тяжело задышав, он повернулся к Хольде и спросил:
– Ты как?
– Нормально, – дрожащими губами ответила она, согнувшись и приложив руку к груди.
– Это твоя стрела нам помогла?
– Нет, это не моя Химера. Она слишком ослабла после встречи с Безумным. Это, наверное, твой духовный напарник.
Флинн не успел толком осознать то, что сказала Хольда, как услышал спокойный голос Графа Л, который звучал за пределами золотого кокона:
– О, вот вы где, а я уже думал объявления о вашей пропаже расклеивать по всему Инферсити, даже текст успел придумать: «Потерялись посыльные Смерти, особые приметы: отсутствие мозгов и дисциплины».
– Хватит тут паясничать! – взорвалась Глэдис. – Быстро помоги ребяткам!
Послышался усталый вздох, и кокон, защищавший их с Хольдой от зловещей звезды, превратился в пыль, которая мигом втянулась в грудь Флинна. И как тогда, в Призрачном гроте, тепло, проникшее в сердце, потекло в его правую руку: дух змея вернулся на место.
Граф Л стоял на пороге кухни и невидящим взором смотрел перед собой. Рукава его черной мантии были закатаны до локтей, и бесчисленные татуировки в виде глаз пристально наблюдали за Флинном и Хольдой: все зрачки устремились точно на них.
– Я есть Порядок. – Звенящий голос Графа Л эхом отскочил от стен.
Оранжевая звезда раздулась до размеров мяча, и прутья, пленившие Флинна и Хольду, стали толще.
– Чужие, неестественно, хаос, – угрожающе прогудела она.
– Я есть Порядок! – громче повторил Граф Л, соединив руки. – Приказываю тебе! Отдай тех, кто принадлежит мне!
Татуировки в виде глаз засияли, и их зрачки бешено завертелись во все стороны, будто они жаждали рассмотреть каждый миллиметр кухни, не упустив даже крохотной детали.
– Я! Есть! Порядок! – прокричал Граф Л, и все вокруг стало белым.
Стены, потолок, пол и вся мебель исчезли. В уши впился протяжный писк, похожий на комариный, но все закончилось так же стремительно, как и началось. Кухня снова вернулась на место, и ноги Флинна подкосились от сильного толчка. Оранжевая звезда бесследно исчезла, и гирлянды на стенах снова засияли.
– Уф! Давно я не спорил с миром живых, – сказал Граф Л, расправляя рукава мантии.
– А я вот с ним каждый день ругаюсь, – уперев руки в бока, грозно произнесла Глэдис. – Страж порядка, вот ответь мне, пожалуйста, какого хрена в мире живых все время творится какая-то дичь? Ты вроде как постоянно работаешь, работаешь, а лучше-то не становится! Может, тебе в отпуск пора?
– Если я свалю в отпуск, тут за день все рухнет. И вообще, что ты хочешь от меня? – развел руками Граф Л. – Беспорядка много, а я один.
– И то правда, – оттаяла Глэдис.
– Флинн, Хольда, собрались и пулей полетели в мир мертвых, – приказал Граф Л и развернулся, чтобы уйти, но, о чем-то вспомнив, повернулся обратно. – Чуть не забыл. – Он подошел к Глэдис и поцеловал ее в щеку. – С днем рождения. И спасибо, что присмотрела за моими недоумками.
– Не за что, рада была помочь, – ответила Глэдис и улыбнулась.
Граф Л исчез в темном коридоре, и Хольда смиренно последовала за ним.
– Спасибо за пирог, – поблагодарил Флинн и уже тоже был готов покинуть кухню, как вдруг его взгляд упал на карту с россыпью звезд на обратной стороне. – Мой фатум…
– Ах да, – спохватилась Глэдис и направилась к столу, – сейчас глянем. – Она перевернула карту, на которой не было рисунка – только чернота, стелившаяся от края до края.
– Самая худшая в колоде, – горько усмехнулся Флинн, вспомнив слова Глэдис. – И что же она означает?
– Не помню, Флинни, не помню, – дрогнувшим голосом соврала Глэдис.
Вернувшись в свою комнату без потолка, Флинн долго не мог уснуть. Он пытался считать звезды, плывущие в бесконечном мраке космоса, в надежде, что это поможет ему наконец-то отойти в мир грез, но нет: бессонница намертво вцепилась в него и никак не отпускала.
В голове беспрерывно раздавался монотонный голос, повторявший одно и то же: «Чужой, уничтожить, хаос». Тогда, в мире живых, он не принял эти слова близко к сердцу, а сейчас они все глубже проникали в сознание, вероятно желая обосноваться там навсегда, свить гнездо и дать потомство.
От тяжелых мыслей заболела голова, и на душе стало совсем тошно. Флинн ужом вертелся в кровати, пытаясь найти позу поудобнее, но в итоге лишь запутался в одеяле. Совсем скоро он ощутил себя сосиской в тесте, которую запихнули в пышущую жаром печь. Глухо зарычав, он сел, рывком стянул с себя одеяло и бросил его на пол, следом полетела и пропитанная потом футболка.
До разгоряченной кожи дотронулась приятная прохлада, и Флинн с облегченным вздохом прикрыл веки и лег обратно. Тусклый свет далеких звезд пробивался сквозь ресницы, пока на его место не пришла тьма, из которой так и не родилось ни одно сновидение.
Когда ему на грудь легло что-то теплое и невесомое, пустой сон соскользнул с его глаз и бесследно исчез. Сердце наполнила какая-то необъяснимая, невесть откуда взявшаяся радость. Флинн не шевелился и почти не дышал, боясь спугнуть это внезапно возникшее светлое чувство.
Вот так – совсем неподвижно, с закрытыми глазами – он пролежал очень долго, и если бы до его ушей не донесся странный звук, то мир грез снова бы завладел им.
«Ш‐ше-е‐еш-ш‐ши-и‐иш-ша-а‐а», – казалось, что эта шипящая колыбельная звучала прямо в голове Флинна, и он невольно открыл глаза.
На его груди, свернувшись спиралью, лежал золотистый змей.
«Ш‐шу-у‐уш-ш‐ша-а‐аш-шу-у‐у», – продолжал напевать тот, ритмично подрагивая кончиком хвоста.
Губы Флинна растянулись в широкой улыбке. Наверное, со стороны он выглядел крайне глупо, но ему было откровенно плевать на это. Сейчас на него смотрели только звезды, а им уж точно все равно: они же не люди, чтобы осуждать кого-то за счастье.
Флинн качался на волнах волшебной песни змея, похожей на причудливую смесь кошачьего мурлыканья и шелеста сухих листьев, и больше всего на свете боялся, что она вдруг закончится – и вместе с ней уйдет та невероятная радость, ласковым морем разлившаяся по сердцу.