Мерцание во тьме
Часть 41 из 45 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Я все еще смотрю на кроссовки, на багряный ободок понизу. Не знай я, в чем дело, решила бы, что нечаянно наступила в краску.
– Вы уверены? – уточняет он. – У всего этого может быть другое объяснение…
– Уверена, – перебиваю его я.
– Видео у вас на телефоне. Там ведь толком не разобрать, что у него в ладони. Это может быть что угодно.
– Я уверена.
Чувствую, как он изучает сбоку мое лицо, потом расправляет плечи и сам себе кивает.
– Хорошо. Мы его разыщем. И зададим кое-какие вопросы.
Я вспоминаю последние слова Тайлера; они все еще отдаются эхом в моем доме, в моей голове.
Это он меня заставил.
– Спасибо.
– А пока вам лучше вернуться домой. Отдохнуть. Я отправлю полицейского в штатском патрулировать ваш район, просто на всякий случай.
– Да, – говорю я. – Да, хорошо.
– Вас подбросить?
Детектив Томас довозит меня до машины, все еще припаркованной рядом с домом, где я провела детство. Я не решаюсь поднять глаза – просто перелезаю из полицейской машины в свою, не отводя взгляда от гравия, завожусь и отъезжаю. По дороге обратно в Батон-Руж ни о чем толком не думаю, только гляжу на разделительную полосу, пока не чувствую, что уже заработала косоглазие. Миную знак, приглашающий посетить Энголу, тридцать пять миль к северо-востоку, – и только крепче сжимаю руль. В конце концов, в него все и упирается, в моего отца. Счета Патрика, то, как Тайлер пытался отговорить меня от посещения тем вечером в мотеле. Хлоя, это опасно. Отец что-то знает. Ключ ко всему этому в его руках. Он – связующее звено между Патриком и Тайлером, между мертвыми девочками и мной; он объединяет нас всех, словно мух, угодивших в одну паутину. Он располагает ответами – он, и никто другой. Само собой, я давно это знала. В мыслях я играла с идеей посетить его, крутила ее в сознании, словно комок глины в пальцах, надеясь, что он обретет форму. Что даст мне ответ.
Так я ничего и не получила.
Вхожу в дверь, ожидая услышать мелодичный звон, уже ставший привычным успокоительный звук охранной системы, но она молчит. Гляжу на пульт и вижу, что он не активирован. Потом вспоминаю, как смотрела в телефоне на Патрика, выключающего свет, – последним из дома вышел он. Набрав на клавиатуре код, я поднимаюсь наверх и иду прямиком в ванную, где бросаю сумочку на крышку унитаза. Набираю полную ванну, вывернув ручку до упора в надежде, что обжигающая вода прокалит меня насквозь, начисто смыв Тайлера с кожи.
Попробовав воду кончиком большого пальца, я соскальзываю в ванну; тело быстро приобретает рассерженно-розовый цвет. Вода покрывает грудь, потом ключицы. Я погружаюсь так глубоко, что снаружи остается лишь лицо; в ушах слышен шум крови. Я скашиваю глаза в сторону сумочки, внутри которой – емкость с таблетками. Воображаю себе, как глотаю их все и проваливаюсь в сон. Тело в ванне оседает все глубже, от губ отделяются мелкие пузыри, потом один большой пузырь – и все. Наконец наступит покой. И тепло вокруг. Интересно, как скоро меня найдут? Вероятно, не один день пройдет. А то и вся неделя. Уже начнет отделяться кожа, клочьями всплывать на поверхность, словно листья кувшинок…
Я смотрю на воду и вижу, что она сделалась бледно-розовой. Хватаю мочалку и принимаюсь тереть кожу, сдирать с рук присохшую кровь Тайлера. Ничего уже не осталось, но я все тру, тру изо всех сил. До боли. Потом наклоняюсь вперед, выдергиваю затычку и сижу так, пока не уйдет вода.
Натянув спортивные штаны и такой же свитер, спускаюсь вниз, иду в кухню и наливаю стакан воды. Залпом его выпиваю и со вздохом, понурив взгляд, гляжу на донышко. Но тут же снова поднимаю голову и прислушиваюсь. По коже волной несутся мурашки; я осторожно ставлю стакан и делаю шажок в сторону гостиной. Я что-то слышала. Приглушенный звук. Неясное движение, которого я и не заметила бы, если б не столь острое в этот миг чувство одиночества.
Вхожу в гостиную – и цепенею, уставившись на Патрика.
– Привет, Хлоя.
Я молча взираю на него и воображаю себя наверху, в ванне, с закрытыми глазами. Которые я открываю и вижу Патрика над собой. Его протянутые руки толкают меня вниз. Мой широко раскрытый рот, потоки воды и вопль, захлебывающийся, словно двигатель старого автомобиля за мгновение до кончины.
– Я не хотел тебя напугать.
Я смотрю в сторону двери, на пульт, остававшийся неактивированным. И тут понимаю, что он не покидал дом. Вспоминаю тот кадр, где он стоит у двери и, вздохнув, выключает свет. Изображение делается темным. Но я не видела, чтобы он открывал дверь. Не видела, как он выходил.
– Я знал, что ты не вернешься, если только не будешь уверена, что я уехал, – говорит, читая мои мысли, Патрик. – Планировал тебя дождаться, чтобы поговорить. Я даже видел, как ты вчера подъехала и припарковалась снаружи. Но потом снова уехала. И не вернулась.
– Там снаружи полицейский в штатском, – вру я. Не видела я никого, когда подъезжала. Хотя, может, он все-таки там. Хотелось бы надеяться. – Тебя ищут.
– Просто позволь мне объяснить…
– Я виделась с твоей матерью.
Похоже, он ошарашен – не ожидал. У меня нет никакого плана, но при виде Патрика у себя дома, как обычно уверенного в себе, во мне просыпается гнев.
– Она мне все про тебя рассказала, – говорю я. – Про твоего отца, как он ее бил. Как ты одно время пытался вмешиваться, а потом решил, что так и надо.
Пальцы Патрика сжимаются в кулаки, пока еще не слишком плотно.
– С ней именно так и было? – спрашиваю я. – С Софи?
Я представляю себе, как Софи Бриггс возвращается домой от подружки; розовые кроссовки стучат по ступеням, хлопает рама с сеткой. Она ступает внутрь и видит ссутулившегося на диване Патрика, его кривую ухмылку и мертвые глаза. Представляю, как она торопится мимо него, спотыкаясь о разбросанный на ковре мусор, устремляется к ступеням, ведущим вверх, к ее комнате. Патрик у нее за спиной, уже совсем рядом, хватает ее за забранные в хвостик волосы и резко дергает. Шея откидывается назад, раздается треск, словно сломался сучок. И приглушенный вопль, которого никто не слышит.
– Может, ты ничего такого и не хотел. Просто все зашло слишком далеко.
Ее тело у подножия лестницы, обмякшие руки и ноги, словно влажные макаронины. Патрик трясет ее за плечо, потом нагибается, поднимает руку – которая мертво падает обратно. Он осторожно снимает с пальца кольцо, запихивает в карман. Дурные привычки так и начинаются, с несчастных случаев: сломанный мизинец может привести к наркомании. Если б не боль, человек и не узнал бы никогда, чего ему так сильно хотелось.
– Ты думаешь, что я убил собственную сестру? – спрашивает Патрик. – Ты к этому клонишь?
– Я знаю, что ты ее убил.
– Хлоя…
Осекшись на полуслове, он вглядывается в меня. И в этом взгляде – не замешательство, не гнев и не тоска. В нем то же самое, что я уже видела бесчисленное количество раз. В глазах собственного брата, полицейских. Итана, Сары, детектива Томаса. В зеркале, когда я вглядываюсь в собственное отражение, пытаясь отделить реальность от воображения, тогда от сейчас. Я так боялась увидеть это в глазах своего жениха, изо всех сил пыталась месяц за месяцем избегнуть такого момента. И вот он наконец наступил.
Первый намек на беспокойство – не за меня, но за мой рассудок.
Жалость, испуг.
– Я не убивал свою сестру, – медленно произносит Патрик. – Я ее спас.
Глава 45
Эрл Бриггс пил бурбон «Джим Бим». Всегда чуть теплый оттого, что открытая бутылка стояла на столе в гостиной, и лучи солнца из окон преломлялись в ней, словно в окаменевшем янтаре. Всегда из высоких стаканов, наполняя их до краев. Губы его от этого вечно поблескивали, словно бензиновая лужа, а от дыхания пахло чем-то медицинским. Приторно-сладковатым, словно от подтаявшей на солнце ириски.
– Я всегда умел определять время суток по количеству жидкости в бутылке, – говорит Патрик, опускаясь на диван и глядя в пол. В обычное время я подошла бы к нему, обвила рукой. Провела ногтем по коже между лопатками. В обычное время. Сейчас я просто стою на месте. – Я начал относиться к ней как к песочным часам. Сначала сосуд полный, потом содержимое постепенно исчезает. Когда он опустеет, всем лучше держаться подальше.
Хотя мой отец очевидным образом был одержим собственными демонами, алкоголь в их число не входил. Я смутно припоминаю, как он открывал себе слабоалкогольное пиво, проработав денек во дворе. Дескать, запотевшая бутылочка – лучшее средство от потной спины. Крепкие напитки он употреблял очень редко, лишь по особым случаям. Кажется, лучше б уж пьянствовал. У каждого свои пороки; иные, подвыпив, смолят одну сигарету за другой, а Дик Дэвис вот убивал. Хотя нет, все было не так. Ему для насилия никакие химические стимулянты не требовались. Так я этого его демона понять и не смогла.
– Он не один уже год на маму руку поднимал, – говорит Патрик. – По любому поводу. Из-за каждой мелочи готов был начать.
Я вспоминаю о синяке у Дианы под глазом, о ее руках, похожих на хорошо отбитый бифштекс. Мужа зовут Эрл. И характер у него еще тот.
– Я не мог понять, отчего она от него не уйдет. Просто не заберет нас и не уйдет. Она не пыталась. И мы вроде как научились лавировать. Я и Софи. Держать дистанцию, ходить на цыпочках. Пока однажды я не вернулся из школы домой…
Вид у Патрика такой, словно ему физически больно, словно у него камень в глотке застрял. Он изо всех сил зажмуривается, потом смотрит на меня.
– Хлоя, он ее избил до полусмерти. Собственную дочь. И это еще не самое страшное. Мама за нее не вступилась.
Я даю волю воображению: Патрик, совсем юный, семнадцатилетний, возвращается из школы домой с рюкзаком на плече, а навстречу ему из входной двери плывут уже знакомые рыдания. Он входит внутрь, в заполненную табачным дымом комнату. Но вместо привычной сцены видит свою мать склонившейся над кухонной раковиной в надежде, что хлещущая из крана вода заглушит, утопит звуки.
– Боже, я ведь пытался ее заставить… Хоть как-то встать на защиту. Но она ни во что не вмешивалась. Наверное, решила, что уж лучше пусть Софи, чем ее. Если честно, думаю, она даже облегчение почувствовала.
Я представляю себе, как Патрик бежит через комнату мимо мусорных куч, облезлой кошки и разбросанных по полу окурков. Как ломится в запертую дверь, но никто не обращает внимания на его крики. Как кидается обратно в кухню, хватает за руку мать. СДЕЛАЙ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ! Представляю охватившую его панику, такую же, которую испытала сама, когда вбежала в родительскую спальню, где рядом со шкафом валялась почти совсем мертвая мама, больше похожая на выпавшую из корзины с грязным бельем кучу одежды. Купер смотрит на нее. И ничего не делает. Понимание, что теперь мы предоставлены сами себе.
– Тогда я и осознал, что ей нужно уйти из дома. Причем сама она этого не сделала бы, если б я ее не вытащил. Постепенно превратилась бы в такую же маму. Если бы осталась в живых.
Я позволяю себе сделать шажок в его сторону – лишь один. Похоже, Патрик не замечает этого – он весь погружен в собственные воспоминания, которые льются сейчас через край. Мы с ним поменялись ролями.
– Я слышал про твоего отца в Бро-Бридже, откуда и почерпнул идею. Вдохновение. Сделать так, чтобы она исчезла.
Спрятанная у него на полке статья, фото моего отца.
ИМЯ СЕРИЙНОГО УБИЙЦЫ ИЗ БРО-БРИДЖА – РИЧАРД ДЭВИС. ТЕЛА ТАК И НЕ ОБНАРУЖЕНЫ
– После школы она зашла к подружке и не вернулась. Родители до следующего вечера даже и не хватились. Двадцать четыре часа ее не было… и хоть бы что. – Патрик машет рукой – дескать, ерунда какая. – Я ждал, пока они что-нибудь скажут. Просто сидел и ждал, чтобы они заметили. В полицию позвонили или хоть что-то. Но нет. А ей было всего тринадцать… – Он качает головой, словно все еще не веря. – Мать подружки на следующий вечер позвонила, той, у которой Софи была в гостях, – по-моему, она учебники там оставила, поскольку знала, что они ей уже ни к чему. Только тогда они и поняли. Чужие родители раньше заметили, чем собственные. Ну и все тогда решили, что с ней случилось то же самое, что и с другими девочками. Что ее тоже похитили.
Я представляю себе изображение Софи в обшарпанном телевизоре – обычно такие держат на кухне, но там его водрузили в гостиной на складной столик. На экране вспыхивает тот самый школьный портрет, ее единственный портрет. Диана смотрит на Патрика, который молча улыбается в уголке, поскольку знает правду.
– И где же она? – спрашиваю я. – Раз она все еще жива…
– Хаттисберг, штат Миссисипи, – произносит Патрик преувеличенно звонко, словно заблудившийся водитель, читающий название на карте. – Кирпичный домик с зелеными ставнями. Если случается ехать мимо, я обязательно ее навещаю.
Я закрываю глаза. Я видела это название на одном из чеков. Хаттисберг, Миссисипи. Закусочная «У Рикки». Один куриный салат, один чизбургер средней прожарки. Два бокала вина. Двадцать процентов чаевых.
– С ней все в порядке, Хлоя. Она жива. И в безопасности. Мне только это и было нужно.
Концы начинают сходиться с концами, хотя и совершенно не так, как я ожидала. Но я все еще не знаю, можно ли полностью ему верить. Поскольку осталось еще столько необъясненного…
– Почему ты мне не рассказал?
– Я собирался. – Я стараюсь не обращать внимания на его умоляющий тон, на легкую дрожь в голосе, отчего кажется, что он вот-вот заплачет. – Ты даже не представляешь себе, как много раз я уже почти что тебе признался.
– И что тебе помешало? Я про свою семью все тебе рассказала!
– Да именно это и помешало, – говорит Патрик, дергая себя за волосы. Теперь у него расстроенный голос, словно мы поссорились из-за того, чья очередь мыть посуду. – Я с самого начала знал, кто ты, Хлоя. Узнал тебя в тот самый миг, когда мы столкнулись в вестибюле. А потом, в баре, ты об этом не стала заговаривать, а я тем более не хотел начинать первым.
Эти его мелкие наводящие вопросы и то изумление, с которым он, казалось, на меня поглядывал. Потом я вспоминаю про вечер на диване, и у меня кровь приливает к лицу.
– Так что, ты предоставил мне возможность рассказать все самой, а сам сделал вид, что впервые об этом слышишь?
– Вы уверены? – уточняет он. – У всего этого может быть другое объяснение…
– Уверена, – перебиваю его я.
– Видео у вас на телефоне. Там ведь толком не разобрать, что у него в ладони. Это может быть что угодно.
– Я уверена.
Чувствую, как он изучает сбоку мое лицо, потом расправляет плечи и сам себе кивает.
– Хорошо. Мы его разыщем. И зададим кое-какие вопросы.
Я вспоминаю последние слова Тайлера; они все еще отдаются эхом в моем доме, в моей голове.
Это он меня заставил.
– Спасибо.
– А пока вам лучше вернуться домой. Отдохнуть. Я отправлю полицейского в штатском патрулировать ваш район, просто на всякий случай.
– Да, – говорю я. – Да, хорошо.
– Вас подбросить?
Детектив Томас довозит меня до машины, все еще припаркованной рядом с домом, где я провела детство. Я не решаюсь поднять глаза – просто перелезаю из полицейской машины в свою, не отводя взгляда от гравия, завожусь и отъезжаю. По дороге обратно в Батон-Руж ни о чем толком не думаю, только гляжу на разделительную полосу, пока не чувствую, что уже заработала косоглазие. Миную знак, приглашающий посетить Энголу, тридцать пять миль к северо-востоку, – и только крепче сжимаю руль. В конце концов, в него все и упирается, в моего отца. Счета Патрика, то, как Тайлер пытался отговорить меня от посещения тем вечером в мотеле. Хлоя, это опасно. Отец что-то знает. Ключ ко всему этому в его руках. Он – связующее звено между Патриком и Тайлером, между мертвыми девочками и мной; он объединяет нас всех, словно мух, угодивших в одну паутину. Он располагает ответами – он, и никто другой. Само собой, я давно это знала. В мыслях я играла с идеей посетить его, крутила ее в сознании, словно комок глины в пальцах, надеясь, что он обретет форму. Что даст мне ответ.
Так я ничего и не получила.
Вхожу в дверь, ожидая услышать мелодичный звон, уже ставший привычным успокоительный звук охранной системы, но она молчит. Гляжу на пульт и вижу, что он не активирован. Потом вспоминаю, как смотрела в телефоне на Патрика, выключающего свет, – последним из дома вышел он. Набрав на клавиатуре код, я поднимаюсь наверх и иду прямиком в ванную, где бросаю сумочку на крышку унитаза. Набираю полную ванну, вывернув ручку до упора в надежде, что обжигающая вода прокалит меня насквозь, начисто смыв Тайлера с кожи.
Попробовав воду кончиком большого пальца, я соскальзываю в ванну; тело быстро приобретает рассерженно-розовый цвет. Вода покрывает грудь, потом ключицы. Я погружаюсь так глубоко, что снаружи остается лишь лицо; в ушах слышен шум крови. Я скашиваю глаза в сторону сумочки, внутри которой – емкость с таблетками. Воображаю себе, как глотаю их все и проваливаюсь в сон. Тело в ванне оседает все глубже, от губ отделяются мелкие пузыри, потом один большой пузырь – и все. Наконец наступит покой. И тепло вокруг. Интересно, как скоро меня найдут? Вероятно, не один день пройдет. А то и вся неделя. Уже начнет отделяться кожа, клочьями всплывать на поверхность, словно листья кувшинок…
Я смотрю на воду и вижу, что она сделалась бледно-розовой. Хватаю мочалку и принимаюсь тереть кожу, сдирать с рук присохшую кровь Тайлера. Ничего уже не осталось, но я все тру, тру изо всех сил. До боли. Потом наклоняюсь вперед, выдергиваю затычку и сижу так, пока не уйдет вода.
Натянув спортивные штаны и такой же свитер, спускаюсь вниз, иду в кухню и наливаю стакан воды. Залпом его выпиваю и со вздохом, понурив взгляд, гляжу на донышко. Но тут же снова поднимаю голову и прислушиваюсь. По коже волной несутся мурашки; я осторожно ставлю стакан и делаю шажок в сторону гостиной. Я что-то слышала. Приглушенный звук. Неясное движение, которого я и не заметила бы, если б не столь острое в этот миг чувство одиночества.
Вхожу в гостиную – и цепенею, уставившись на Патрика.
– Привет, Хлоя.
Я молча взираю на него и воображаю себя наверху, в ванне, с закрытыми глазами. Которые я открываю и вижу Патрика над собой. Его протянутые руки толкают меня вниз. Мой широко раскрытый рот, потоки воды и вопль, захлебывающийся, словно двигатель старого автомобиля за мгновение до кончины.
– Я не хотел тебя напугать.
Я смотрю в сторону двери, на пульт, остававшийся неактивированным. И тут понимаю, что он не покидал дом. Вспоминаю тот кадр, где он стоит у двери и, вздохнув, выключает свет. Изображение делается темным. Но я не видела, чтобы он открывал дверь. Не видела, как он выходил.
– Я знал, что ты не вернешься, если только не будешь уверена, что я уехал, – говорит, читая мои мысли, Патрик. – Планировал тебя дождаться, чтобы поговорить. Я даже видел, как ты вчера подъехала и припарковалась снаружи. Но потом снова уехала. И не вернулась.
– Там снаружи полицейский в штатском, – вру я. Не видела я никого, когда подъезжала. Хотя, может, он все-таки там. Хотелось бы надеяться. – Тебя ищут.
– Просто позволь мне объяснить…
– Я виделась с твоей матерью.
Похоже, он ошарашен – не ожидал. У меня нет никакого плана, но при виде Патрика у себя дома, как обычно уверенного в себе, во мне просыпается гнев.
– Она мне все про тебя рассказала, – говорю я. – Про твоего отца, как он ее бил. Как ты одно время пытался вмешиваться, а потом решил, что так и надо.
Пальцы Патрика сжимаются в кулаки, пока еще не слишком плотно.
– С ней именно так и было? – спрашиваю я. – С Софи?
Я представляю себе, как Софи Бриггс возвращается домой от подружки; розовые кроссовки стучат по ступеням, хлопает рама с сеткой. Она ступает внутрь и видит ссутулившегося на диване Патрика, его кривую ухмылку и мертвые глаза. Представляю, как она торопится мимо него, спотыкаясь о разбросанный на ковре мусор, устремляется к ступеням, ведущим вверх, к ее комнате. Патрик у нее за спиной, уже совсем рядом, хватает ее за забранные в хвостик волосы и резко дергает. Шея откидывается назад, раздается треск, словно сломался сучок. И приглушенный вопль, которого никто не слышит.
– Может, ты ничего такого и не хотел. Просто все зашло слишком далеко.
Ее тело у подножия лестницы, обмякшие руки и ноги, словно влажные макаронины. Патрик трясет ее за плечо, потом нагибается, поднимает руку – которая мертво падает обратно. Он осторожно снимает с пальца кольцо, запихивает в карман. Дурные привычки так и начинаются, с несчастных случаев: сломанный мизинец может привести к наркомании. Если б не боль, человек и не узнал бы никогда, чего ему так сильно хотелось.
– Ты думаешь, что я убил собственную сестру? – спрашивает Патрик. – Ты к этому клонишь?
– Я знаю, что ты ее убил.
– Хлоя…
Осекшись на полуслове, он вглядывается в меня. И в этом взгляде – не замешательство, не гнев и не тоска. В нем то же самое, что я уже видела бесчисленное количество раз. В глазах собственного брата, полицейских. Итана, Сары, детектива Томаса. В зеркале, когда я вглядываюсь в собственное отражение, пытаясь отделить реальность от воображения, тогда от сейчас. Я так боялась увидеть это в глазах своего жениха, изо всех сил пыталась месяц за месяцем избегнуть такого момента. И вот он наконец наступил.
Первый намек на беспокойство – не за меня, но за мой рассудок.
Жалость, испуг.
– Я не убивал свою сестру, – медленно произносит Патрик. – Я ее спас.
Глава 45
Эрл Бриггс пил бурбон «Джим Бим». Всегда чуть теплый оттого, что открытая бутылка стояла на столе в гостиной, и лучи солнца из окон преломлялись в ней, словно в окаменевшем янтаре. Всегда из высоких стаканов, наполняя их до краев. Губы его от этого вечно поблескивали, словно бензиновая лужа, а от дыхания пахло чем-то медицинским. Приторно-сладковатым, словно от подтаявшей на солнце ириски.
– Я всегда умел определять время суток по количеству жидкости в бутылке, – говорит Патрик, опускаясь на диван и глядя в пол. В обычное время я подошла бы к нему, обвила рукой. Провела ногтем по коже между лопатками. В обычное время. Сейчас я просто стою на месте. – Я начал относиться к ней как к песочным часам. Сначала сосуд полный, потом содержимое постепенно исчезает. Когда он опустеет, всем лучше держаться подальше.
Хотя мой отец очевидным образом был одержим собственными демонами, алкоголь в их число не входил. Я смутно припоминаю, как он открывал себе слабоалкогольное пиво, проработав денек во дворе. Дескать, запотевшая бутылочка – лучшее средство от потной спины. Крепкие напитки он употреблял очень редко, лишь по особым случаям. Кажется, лучше б уж пьянствовал. У каждого свои пороки; иные, подвыпив, смолят одну сигарету за другой, а Дик Дэвис вот убивал. Хотя нет, все было не так. Ему для насилия никакие химические стимулянты не требовались. Так я этого его демона понять и не смогла.
– Он не один уже год на маму руку поднимал, – говорит Патрик. – По любому поводу. Из-за каждой мелочи готов был начать.
Я вспоминаю о синяке у Дианы под глазом, о ее руках, похожих на хорошо отбитый бифштекс. Мужа зовут Эрл. И характер у него еще тот.
– Я не мог понять, отчего она от него не уйдет. Просто не заберет нас и не уйдет. Она не пыталась. И мы вроде как научились лавировать. Я и Софи. Держать дистанцию, ходить на цыпочках. Пока однажды я не вернулся из школы домой…
Вид у Патрика такой, словно ему физически больно, словно у него камень в глотке застрял. Он изо всех сил зажмуривается, потом смотрит на меня.
– Хлоя, он ее избил до полусмерти. Собственную дочь. И это еще не самое страшное. Мама за нее не вступилась.
Я даю волю воображению: Патрик, совсем юный, семнадцатилетний, возвращается из школы домой с рюкзаком на плече, а навстречу ему из входной двери плывут уже знакомые рыдания. Он входит внутрь, в заполненную табачным дымом комнату. Но вместо привычной сцены видит свою мать склонившейся над кухонной раковиной в надежде, что хлещущая из крана вода заглушит, утопит звуки.
– Боже, я ведь пытался ее заставить… Хоть как-то встать на защиту. Но она ни во что не вмешивалась. Наверное, решила, что уж лучше пусть Софи, чем ее. Если честно, думаю, она даже облегчение почувствовала.
Я представляю себе, как Патрик бежит через комнату мимо мусорных куч, облезлой кошки и разбросанных по полу окурков. Как ломится в запертую дверь, но никто не обращает внимания на его крики. Как кидается обратно в кухню, хватает за руку мать. СДЕЛАЙ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ! Представляю охватившую его панику, такую же, которую испытала сама, когда вбежала в родительскую спальню, где рядом со шкафом валялась почти совсем мертвая мама, больше похожая на выпавшую из корзины с грязным бельем кучу одежды. Купер смотрит на нее. И ничего не делает. Понимание, что теперь мы предоставлены сами себе.
– Тогда я и осознал, что ей нужно уйти из дома. Причем сама она этого не сделала бы, если б я ее не вытащил. Постепенно превратилась бы в такую же маму. Если бы осталась в живых.
Я позволяю себе сделать шажок в его сторону – лишь один. Похоже, Патрик не замечает этого – он весь погружен в собственные воспоминания, которые льются сейчас через край. Мы с ним поменялись ролями.
– Я слышал про твоего отца в Бро-Бридже, откуда и почерпнул идею. Вдохновение. Сделать так, чтобы она исчезла.
Спрятанная у него на полке статья, фото моего отца.
ИМЯ СЕРИЙНОГО УБИЙЦЫ ИЗ БРО-БРИДЖА – РИЧАРД ДЭВИС. ТЕЛА ТАК И НЕ ОБНАРУЖЕНЫ
– После школы она зашла к подружке и не вернулась. Родители до следующего вечера даже и не хватились. Двадцать четыре часа ее не было… и хоть бы что. – Патрик машет рукой – дескать, ерунда какая. – Я ждал, пока они что-нибудь скажут. Просто сидел и ждал, чтобы они заметили. В полицию позвонили или хоть что-то. Но нет. А ей было всего тринадцать… – Он качает головой, словно все еще не веря. – Мать подружки на следующий вечер позвонила, той, у которой Софи была в гостях, – по-моему, она учебники там оставила, поскольку знала, что они ей уже ни к чему. Только тогда они и поняли. Чужие родители раньше заметили, чем собственные. Ну и все тогда решили, что с ней случилось то же самое, что и с другими девочками. Что ее тоже похитили.
Я представляю себе изображение Софи в обшарпанном телевизоре – обычно такие держат на кухне, но там его водрузили в гостиной на складной столик. На экране вспыхивает тот самый школьный портрет, ее единственный портрет. Диана смотрит на Патрика, который молча улыбается в уголке, поскольку знает правду.
– И где же она? – спрашиваю я. – Раз она все еще жива…
– Хаттисберг, штат Миссисипи, – произносит Патрик преувеличенно звонко, словно заблудившийся водитель, читающий название на карте. – Кирпичный домик с зелеными ставнями. Если случается ехать мимо, я обязательно ее навещаю.
Я закрываю глаза. Я видела это название на одном из чеков. Хаттисберг, Миссисипи. Закусочная «У Рикки». Один куриный салат, один чизбургер средней прожарки. Два бокала вина. Двадцать процентов чаевых.
– С ней все в порядке, Хлоя. Она жива. И в безопасности. Мне только это и было нужно.
Концы начинают сходиться с концами, хотя и совершенно не так, как я ожидала. Но я все еще не знаю, можно ли полностью ему верить. Поскольку осталось еще столько необъясненного…
– Почему ты мне не рассказал?
– Я собирался. – Я стараюсь не обращать внимания на его умоляющий тон, на легкую дрожь в голосе, отчего кажется, что он вот-вот заплачет. – Ты даже не представляешь себе, как много раз я уже почти что тебе признался.
– И что тебе помешало? Я про свою семью все тебе рассказала!
– Да именно это и помешало, – говорит Патрик, дергая себя за волосы. Теперь у него расстроенный голос, словно мы поссорились из-за того, чья очередь мыть посуду. – Я с самого начала знал, кто ты, Хлоя. Узнал тебя в тот самый миг, когда мы столкнулись в вестибюле. А потом, в баре, ты об этом не стала заговаривать, а я тем более не хотел начинать первым.
Эти его мелкие наводящие вопросы и то изумление, с которым он, казалось, на меня поглядывал. Потом я вспоминаю про вечер на диване, и у меня кровь приливает к лицу.
– Так что, ты предоставил мне возможность рассказать все самой, а сам сделал вид, что впервые об этом слышишь?