Мекленбургский дьявол
Часть 36 из 52 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
И тут, откуда ни возьмись, догоняем целую процессию монахов во главе со здешним митрополитом. Пришлось притормозить.
– Благослови, владыко, – попросил я с высоты своего положения, скомандовав носильщикам остановиться.
– Бог благословит, сын мой, – с легкой усмешкой отозвался Серафим.
– Куда поспешаешь?
– На стены, государь. Или не пустишь?
– Отчего же не пущу? Ты, верно, со своими орлами в супостатов из пушек палить собрался, а нам любая подмога сейчас пригодится.
– Стрелять не стану, сын мой, – не поддержал моей шутливости глава местной церкви, – но кое-чем помогу.
– Это чем же?
– Помнишь, ты спрашивал про секбанов, что хану служат?
– Стрельцов греческих? Было дело.
– Греческих, готских, не важно сие. Главное, что они христиане.
– Слушаю тебя, владыка, – сразу посерьезнел я.
– Так вот, – продолжил митрополит. – Послал я к ним человека, сказать, чтобы не геройствовали паче меры, а коли удача от хана Джанибека отвернется, сдавались на твою царскую милость. А я за них пред тобой ходатаем стану.
– Вот за это спасибо, владыка. Уважил так уважил!
– Не торопись благодарить, великий царь. Еще ничего не произошло. У каждого из воинов своя голова на плечах, а еще семья, дети.
– Думаешь, не пойдут?
– То мне не ведомо. Но все равно поднимусь на стену и покажусь им.
– Это может быть опасно.
– Стар я уже бояться. Главное, не забудь все, что ты нам обещал. Выведешь народ мой из рабства агарянского, будет имя твое почитаться не меньше, чем пророка Моисея.
– Если у тебя сыщется еще какой случай весточку послать своим чадам в войске ханском, передай, коли будут умны и в бой с воинством моим вступать не станут, то всех, кто пожелает, к себе в армию заберу. Зваться будут Готским полком в твою и твоей епархии честь.
– Да пребудет с тобой Господь и мое пастырское благословение, царь православный.
Глава 16
Вот уж двенадцать лет, как я почти непрерывно воюю. То с датчанами, то с поляками, а теперь вот и до татар с турками дело дошло. Правда, нынешнее сражение будет первым, когда я стану держаться в стороне и не полезу в гущу схватки. Не то чтобы поумнел, но с больной ногой несподручно.
Несмотря на все старания О’Конора, моя рана продолжает болеть, и это вызывает нешуточное беспокойство у всех, включая меня. Хитромудрый, чтобы не сказать грубее, полуирландец даже собрал врачебный консилиум, чего раньше за ним не водилось. Медикусы, конечно, собрались. Посмотрели, поохали, но так ничего путного и не предложили.
Разве что никогда не унывающий Попел высказался в том смысле, что, видимо, после удаления щепки, глубоко засевшей в царском бедре, в ране могли остаться мелкие занозы, и теперь они постепенно выходят наружу, отторгаемые моим в целом молодым, крепким и здоровым организмом. Главное, на чем все медики сошлись, – хорошо, что рана не гноится, что у пациента нет высокой температуры, слабости и прочих нехороших признаков.
– Государь, но, если в ближайшее время не начнется окончательное выздоровление, вероятно, нам придется провести операцию. Раскрыть рану, тщательно удалить из нее даже ничтожные кусочки чужеродных материалов, щупая буквально пальцами, промыть ее, а потом сшивать фасции слой за слоем, оставляя место для дренажа. Но будем надеяться на лучшее.
Я, со своей стороны, им ничего толкового подсказать не смог. Разве что воспоминание из прошлой-будущей жизни, когда у моего приятеля вот так же никак не заживала стопа, и ничего не помогало, пока тот не съездил в отпуск. Дома затянулось, как на собаке. Видимо, климат неподходящий.
Так что пора и мне переезжать на север. Птицы скоро на юг, а я наоборот. Так ведь и не птица. Не гусь какой. Да и взрослеть пора. Хватит везде самому лезть. Подросли соколята, стали соколами. Справятся сами. Страшновато, спору нет, без пригляда оставлять, а вдруг напортачат и все наши достижения уйдут псу под хвост? Но иначе никак. Такой огромной страной, как Россия, мне в одиночку ну никак не управить. Тем более что кроме болячки есть вопросы на севере и поважнее.
Но это все потом. А сегодня мои генералы должны сдать еще один экзамен. Самостоятельно. Без меня. На поле боя. План сражения они тоже почти полностью сами составили, я больше слушал. В итоге все вроде бы логично вышло, если не вспоминать, что все планы – они только до первого выстрела.
Поскольку главный наш противник – легкая конница, первым делом мы озаботились изготовлением рогаток и плетением габионов – больших цилиндрических корзин без дна. При случае в них можно накидать камней и земли, и получится уже полноценная защита, но и без того от стрел могут прикрыть. Все это хозяйство погружено на собранные по всему городу арбы. Если их завалить на бок и связать друг с другом, получится заграждение не хуже вагенбурга.
Главной интригой для Джанибека и его беков оставался вопрос, через какие ворота будет выдвигаться мое войско. Потому они лишь держали дозоры напротив всех дорог, ведущих в город, а основная орда встала лагерем на изрядном отдалении.
Раззадорив татар и будучи твердо уверен, что они не отступят, а, напротив, пойдут в бой, горя мщением, я занял место на одной из башен и стал наблюдать, как фон Гершов выводит нашу армию.
Первыми выдвинулись казаки Татаринова. Три сотни посаженных на коней донцов с гиканьем и посвистом выскочили из ворот и тут же рассыпались по полю, обходя со всех сторон татарский разъезд. После недолгой перестрелки из луков и ружей крымчаки отступили, не принимая боя. Что, собственно, нам и требовалось. Следом в поле вышли две роты немцев, большая часть из которых были мекленбуржцами, при четырех единорогах. В этом полку немало ветеранов, вставших под мои знамена, когда я еще был простым принцем. Отойдя на сотню саженей от ворот, они остановились, выставив перед собой рогатки и развернув орудия, прикрывая выход остальной армии.
А уже за ними потянулись основные полки. Ертаул Михальского, развернув знамена под призывные клики труб и гулкий перестук тысяч копыт о выжженную солнцем сухую до звона крымскую землю, двумя потоками через соседние ворота выметнулся в поле, разворачиваясь на ходу и образуя сплошную, непроницаемую для врага завесу.
– Как вы себя чувствуете, сир? – почтительно поинтересовался топтавшийся рядом О’Конор.
– Надо бы лучше, но уже некуда, – скривился я, не отрываясь от разворачивающегося предо мной зрелища.
Оно и впрямь того стоило. Марширующая правильными колоннами пехота, гарцующая кавалерия, грозная и при этом мобильная артиллерия. Перед боем мне предлагали снять часть орудий с кораблей и поставить их на импровизированные лафеты, но, немного поразмыслив, я отказался.
Разговор у нас тогда вышел с господином кавалером серьезный.
– Федя, ну куда ты потащишь такую тяжесть? Они ведь со станками больше двухсот пудов весят?!
– Прости, государь, но своя ноша не тянет, – прямо глядя в глаза, твердо возразил мне Панин. – Да и, опять же, сколько тут пути? И версты не будет. Впряжем моряков да новонабранных по сорок человек на пушку и докатим. А если мне еще и место для боя дадут у дороги, так и вовсе… Полевая пушка, тот же единорог – она всегда катится за пехотой, а то и за конницей поспевает. А нам нынче того не надобно. Доставим до поля боя, отстреляемся и назад, на корабли отвезем.
– Уговорил, черт языкастый. Но куршейные пушки все равно не тронь. Зато дозволяю набрать иных орудий, сколько сможешь утянуть. И вообще, «грифоны» для подобных дел слишком тяжелые, а если ты считаешь, что кулеврины и фальконеты легковаты, то можешь использовать все, что у турок захватили. По эффективности им до единорогов далеко, но у татар полевой артиллерии и вовсе нет.
На одной из башен устроен навес, под которым мы и расположились Мы – это я, царевич Дмитрий, неразлучный с ним Петька и несколько придворных. Чуть ниже на стене маются горнисты, а еще ниже, у коновязи, ожидают распоряжений вестовые. В общем и целом командный пункт получился достаточно комфортным и, надеюсь, эффективным.
Пока войска выходили и строились, казаки продолжали гнаться за крымчаками, время от времени настигая их, и тогда вспыхивали жаркие схватки, яростно звенела сталь, и гремели выстрелы. Как и следовало ожидать, татары превосходили донцов как лучники, но против огненного боя устоять не могли и либо снова бросались бежать, либо падали на пыльную землю, орошая ее своей кровью.
Пока они так «развлекались», в поле вышла наша «морская пехота», то есть Охотницкий полк кавалера Панина. Я, кстати, всерьез подумываю, не переименовать ли их в морских стрельцов, создав таким образом новый род войск, без которого России в будущем не обойтись. Но это дело не самое спешное.
Следом за вчерашними разбойниками катили двадцать шесть трофейных пушек самого разного калибра и целый обоз с рогатками и габионами, а еще дальше толпой шел наш единственный резерв – гребцы-матросы его эскадры, добровольцы из числа освобожденных в Синопе и сотня арнаутов.
Весь строй армии повторял подкову, обращенную к противнику своими «рогами». Вот как раз в ее основании – на позиции главного удара врага и предстояло драться панинцам. Ответственность Федора и его охотников огромная. Если враг сможет прорвать не слишком-то плотный строй, считай, нам конец. Рассекут надвое и амба.
На правом фланге встал сам фон Гершов с двумя тысячами мекленбуржцев и десятью орудиями, по пути прихватив и вышедшие первыми две роты. Левый фланг достался полуполковнику Фролову с еще двумя тысячами стрельцов и солдат русских полков. При них также имелось десять единорогов.
Промежутки между боевыми порядками заняли частью моряки с галеаса и галер, а частью новонабранные сотни. Задача их была предельно проста. Стоять за линией рогаток и телег, стрелять, драться и держаться во что бы то ни стало! Ни наступать, ни отступать им я не разрешил.
В самом центре дуги, где как раз и проходила хорошо убитая грунтовая дорога, ведущая из Кафы к Эски-Кырыму, мы оставили широкий проход в сотню шагов.
Отогнав от стен Кафы татар, донские сотни под командованием Татаринова продолжали приследование, пока не достигли вражеского лагеря, из которого уже выходили передовые отряды крымчаков. Не ожидавшие их появления воины Джанибека на какой-то момент замешкались и едва не попали под удар раздухарившихся казачков. Те, впрочем, тоже не собирались лезть на рожон и, обстреляв татарский авангард, рванули назад.
Этого воины степей стерпеть уже никак не могли и, видя, что нахальный враг отступает, бросились в погоню, на ходу разворачиваясь в лаву. Поднимая клубы пыли, поскакали они вперед в тщетной надежде догнать и изрубить наглых пришельцев, дерзнувших нарушить покой древней Таврии. Казалось, еще немного, и у них получится добраться до оказавшегося не слишком многочисленного противника, но на правом фланге уже разворачивал свои эскадроны Михальский.
Первый состоял из набранных им самим удальцов со всего света. Русские, литвины, ляхи, валахи, немцы, касимовские и казанские татары. Главное, чтобы служили верно и сражались умело. Именно они переловили большую часть разбойников вокруг Москвы, а также охраняли меня и мою семью во время путешествий. Настоящий средневековый спецназ.
Следом за ними шли два эскадрона драгун московского и белгородского полков, прошедшие с нами в качестве корабельного десанта весь путь от Воронежа и отменно проявившие себя под Азовом и во всех последующих делах. А теперь вот снова вернулись в родную стихию конного боя.
Четвертый из тульских служилых дворян и боярских детей, приведенных воеводой Бобрищевым-Пушкиным и получивших в Крыму коней и доспехи. Опытные воины, привычные к схваткам со степняками, они жаждали помериться силами со своими давними противниками на их территории. Эти «тянули» скорее на рейтаров русской службы, усиленных набранной только пару недель назад полусотней конных копейщиков.
Костяк пятого собрали из освобожденных из плена черкесов, пожелавших вступить в царское войско в чаянии добычи или надежды поквитаться с недавними хозяевами, а скорее и того и другого. Оснащены последние были похуже, чем остальные, но тем не менее рвались в бой.
Эскадроны, или как их называют сейчас «шквадроны», не аналог кавалерийской роты, как в известном мне будущем, а скорее батальона. И так же, как у нынешних батальонов, состав их может различаться в разы. В данном случае первый и третий лишь немногим слабее полков. Командир их, правда, привык называть такие подразделения «хоругвями», но это его личные трудности.
Развернувшаяся для удара тяжелая конница представляла собой страшную силу для татар. Где-нибудь в ином месте они, возможно, сумели бы увернуться, рассыпавшись в разные стороны, но сейчас такой возможности нет и, только что азартно улюлюкавшие крымчаки попали под каток.
Не тратя времени на стрельбу, одоспешенные ратники вломились во вражеский строй, выставив перед собой пики. Ни луки, ни сабли, которыми так хорошо умели владеть степняки, в данном случае помочь им не могли. Длинные кавалерийские копья протыкали их насквозь или сшибали с седел самых невезучих. А шедшие во второй и третьей шеренгах русские воины добивали уцелевших, щедро раздавая направо и налево удары сабель и шестоперов. Тем же, кому удавалось увернуться или отбиться, доставались пистолетные выстрелы в упор.
В какие-то минуты все было кончено. Лишь немногие воины хана Джанибека ухитрились развернуть своих быстроногих коней и вырваться из-под удара. Остальные – смятые, порубленные и поколотые – остались лежать в пыли на высохшей от августовского зноя земле. И вот тут снова показала себя выучка.
Если эскадроны Михальского и Бобрищева-Пушкина, покончив с противником, тут же слаженно развернулись и отошли к своей пехоте, то черкесы, казалось, только вошли во вкус. Одни бросились собирать трофеи, другие продолжали гоняться за уцелевшими крымчаками, и только некоторые, повинуясь сигналу горна, нехотя последовали за главными силами.
Расплата не заставила себя долго ждать. Шедшие за передовым отрядом ханские нукеры сначала осыпали отставших врагов целыми тучами стрел, а потом бросились вперед и смяли их. Нельзя сказать, чтобы черкесы стали для татар легкой добычей, ибо то тут, то там разгорались яростные кровавые схватки, но сила солому ломит, и поле боя осталось за противником. Лишь половине горцев, вовремя сообразивших, что ситуация изменилась, посчастливилось уйти под защиту главных сил.
Смяв увлекшихся грабежом черкесов, татарская лава покатилась вперед, пока не достигла успевших развернуться в плотные шеренги охотников. Казалось, еще чуть-чуть и конная волна затопит беззащитные ряды пехоты, как море обнажившееся дно во время прилива, но шедшие следом за ратниками артиллеристы уже разворачивали свои пушки.
Конечно, этим трофеям было далеко до легких и поворотливых единорогов по скорострельности, но их было слишком много. Двадцать шесть заряженных картечью орудий на узком участке это почти безнадежно. К тому же рядом с артиллерией как по мановению волшебной палочки вырастали импровизированные укрепления из телег, дощатых щитов и плетеных корзин, за которыми один за другим занимали свои места стрелки.
Несмотря на время, затраченное на тренировки, слаженного залпа у пушкарей не получилось. Тем не менее даже пущенная вразнобой картечь сделала свое дело, изрешетив в первых рядах всех, имевших несчастье попасть под нее. Однако те, кому посчастливилось уцелеть, сомкнули ряды и продолжали рваться вперед. Будь там новейшие единороги, их, скорее всего, успели бы перезарядить и выстрелить еще раз, но старые турецкие пушки на такой подвиг оказались неспособны.
Крымская лава была уже перед самим наскоро сооруженным русским укреплением, когда по ним разрядили свои пищали бойцы первой шеренги. Рой свинцовых пуль немного охладил пыл наступавших, а место отступивших стрелков тут же заняли охотники из второй шеренги и выдвинувшиеся вперед пикинеры в шлемах и кирасах. Ловко орудуя своим оружием из-за поваленных набок телег, они на какой-то краткий миг сумели остановить врага, но тут в дело вмешался один из самых решительных татарских вождей.
После нанесенного ему Михальским оскорбления Юсуф-бек только и ждал возможности отомстить, а потому, увидев заминку перед укреплением московитов, решил, что настал его час. Подскакав почти к самому гуляй-городу, он спешился и, выхватив саблю, с криком «Алла!» кинулся вперед. За ним последовали почти три сотни нукеров из его личной дружины, ухитрившиеся проскользнуть мимо пик и ринувшиеся рубить охотников. Те же, отбросив в сторону ставшие бесполезными пики, взялись за тесаки, и завязалась кровавая сеча.
– Аллах-Аллах, – завывали крымчаки, рубя своих противников.
– Назад, поганые, мать вашу перемать! – огрызался Ванька Кистень, размахивая своим излюбленным оружием. – В очередь, сукины дети, всем хватит!
Чугунная гирька творила сегодня чудеса. Взмах, и железная цепочка обвилась вокруг вражеской сабли. Потянул к себе, и противник остался безоружным. Еще взмах, и тот упал с пробитым черепом.
– Так-то, – вытер пот со лба бывший разбойник, выискивая глазами новую жертву.
Завидев перед собой коренастого крепыша в богатой кольчуге, Ванька с хеканьем ударил его своим оружием, но не тут-то было. Ловкий татарин успел подставить под удар свой клинок и дернул первым, подтянув к себе незадачливого капрала, и тут же ударил его по уху свободной рукой. Не ожидавший такой подлости охотник повалился наземь, и быть ему убитым, если бы не товарищи. Здоровяк по прозвищу Горыня, размахивавший стрелецким бердышом, как будто это было перышко, срубил одного за другим трех нукеров, после чего высоко поднял свое оружие и опустил его на голову врага Кистеня. Впрочем, тот и теперь мог бы увернуться, если бы Ванька в этот момент не ударил татарина каблуком под коленку. Замешкавшемуся крымчаку не хватило какой-то секунды, и луноподобное лезвие развалило его от плеча до паха.
– Благослови, владыко, – попросил я с высоты своего положения, скомандовав носильщикам остановиться.
– Бог благословит, сын мой, – с легкой усмешкой отозвался Серафим.
– Куда поспешаешь?
– На стены, государь. Или не пустишь?
– Отчего же не пущу? Ты, верно, со своими орлами в супостатов из пушек палить собрался, а нам любая подмога сейчас пригодится.
– Стрелять не стану, сын мой, – не поддержал моей шутливости глава местной церкви, – но кое-чем помогу.
– Это чем же?
– Помнишь, ты спрашивал про секбанов, что хану служат?
– Стрельцов греческих? Было дело.
– Греческих, готских, не важно сие. Главное, что они христиане.
– Слушаю тебя, владыка, – сразу посерьезнел я.
– Так вот, – продолжил митрополит. – Послал я к ним человека, сказать, чтобы не геройствовали паче меры, а коли удача от хана Джанибека отвернется, сдавались на твою царскую милость. А я за них пред тобой ходатаем стану.
– Вот за это спасибо, владыка. Уважил так уважил!
– Не торопись благодарить, великий царь. Еще ничего не произошло. У каждого из воинов своя голова на плечах, а еще семья, дети.
– Думаешь, не пойдут?
– То мне не ведомо. Но все равно поднимусь на стену и покажусь им.
– Это может быть опасно.
– Стар я уже бояться. Главное, не забудь все, что ты нам обещал. Выведешь народ мой из рабства агарянского, будет имя твое почитаться не меньше, чем пророка Моисея.
– Если у тебя сыщется еще какой случай весточку послать своим чадам в войске ханском, передай, коли будут умны и в бой с воинством моим вступать не станут, то всех, кто пожелает, к себе в армию заберу. Зваться будут Готским полком в твою и твоей епархии честь.
– Да пребудет с тобой Господь и мое пастырское благословение, царь православный.
Глава 16
Вот уж двенадцать лет, как я почти непрерывно воюю. То с датчанами, то с поляками, а теперь вот и до татар с турками дело дошло. Правда, нынешнее сражение будет первым, когда я стану держаться в стороне и не полезу в гущу схватки. Не то чтобы поумнел, но с больной ногой несподручно.
Несмотря на все старания О’Конора, моя рана продолжает болеть, и это вызывает нешуточное беспокойство у всех, включая меня. Хитромудрый, чтобы не сказать грубее, полуирландец даже собрал врачебный консилиум, чего раньше за ним не водилось. Медикусы, конечно, собрались. Посмотрели, поохали, но так ничего путного и не предложили.
Разве что никогда не унывающий Попел высказался в том смысле, что, видимо, после удаления щепки, глубоко засевшей в царском бедре, в ране могли остаться мелкие занозы, и теперь они постепенно выходят наружу, отторгаемые моим в целом молодым, крепким и здоровым организмом. Главное, на чем все медики сошлись, – хорошо, что рана не гноится, что у пациента нет высокой температуры, слабости и прочих нехороших признаков.
– Государь, но, если в ближайшее время не начнется окончательное выздоровление, вероятно, нам придется провести операцию. Раскрыть рану, тщательно удалить из нее даже ничтожные кусочки чужеродных материалов, щупая буквально пальцами, промыть ее, а потом сшивать фасции слой за слоем, оставляя место для дренажа. Но будем надеяться на лучшее.
Я, со своей стороны, им ничего толкового подсказать не смог. Разве что воспоминание из прошлой-будущей жизни, когда у моего приятеля вот так же никак не заживала стопа, и ничего не помогало, пока тот не съездил в отпуск. Дома затянулось, как на собаке. Видимо, климат неподходящий.
Так что пора и мне переезжать на север. Птицы скоро на юг, а я наоборот. Так ведь и не птица. Не гусь какой. Да и взрослеть пора. Хватит везде самому лезть. Подросли соколята, стали соколами. Справятся сами. Страшновато, спору нет, без пригляда оставлять, а вдруг напортачат и все наши достижения уйдут псу под хвост? Но иначе никак. Такой огромной страной, как Россия, мне в одиночку ну никак не управить. Тем более что кроме болячки есть вопросы на севере и поважнее.
Но это все потом. А сегодня мои генералы должны сдать еще один экзамен. Самостоятельно. Без меня. На поле боя. План сражения они тоже почти полностью сами составили, я больше слушал. В итоге все вроде бы логично вышло, если не вспоминать, что все планы – они только до первого выстрела.
Поскольку главный наш противник – легкая конница, первым делом мы озаботились изготовлением рогаток и плетением габионов – больших цилиндрических корзин без дна. При случае в них можно накидать камней и земли, и получится уже полноценная защита, но и без того от стрел могут прикрыть. Все это хозяйство погружено на собранные по всему городу арбы. Если их завалить на бок и связать друг с другом, получится заграждение не хуже вагенбурга.
Главной интригой для Джанибека и его беков оставался вопрос, через какие ворота будет выдвигаться мое войско. Потому они лишь держали дозоры напротив всех дорог, ведущих в город, а основная орда встала лагерем на изрядном отдалении.
Раззадорив татар и будучи твердо уверен, что они не отступят, а, напротив, пойдут в бой, горя мщением, я занял место на одной из башен и стал наблюдать, как фон Гершов выводит нашу армию.
Первыми выдвинулись казаки Татаринова. Три сотни посаженных на коней донцов с гиканьем и посвистом выскочили из ворот и тут же рассыпались по полю, обходя со всех сторон татарский разъезд. После недолгой перестрелки из луков и ружей крымчаки отступили, не принимая боя. Что, собственно, нам и требовалось. Следом в поле вышли две роты немцев, большая часть из которых были мекленбуржцами, при четырех единорогах. В этом полку немало ветеранов, вставших под мои знамена, когда я еще был простым принцем. Отойдя на сотню саженей от ворот, они остановились, выставив перед собой рогатки и развернув орудия, прикрывая выход остальной армии.
А уже за ними потянулись основные полки. Ертаул Михальского, развернув знамена под призывные клики труб и гулкий перестук тысяч копыт о выжженную солнцем сухую до звона крымскую землю, двумя потоками через соседние ворота выметнулся в поле, разворачиваясь на ходу и образуя сплошную, непроницаемую для врага завесу.
– Как вы себя чувствуете, сир? – почтительно поинтересовался топтавшийся рядом О’Конор.
– Надо бы лучше, но уже некуда, – скривился я, не отрываясь от разворачивающегося предо мной зрелища.
Оно и впрямь того стоило. Марширующая правильными колоннами пехота, гарцующая кавалерия, грозная и при этом мобильная артиллерия. Перед боем мне предлагали снять часть орудий с кораблей и поставить их на импровизированные лафеты, но, немного поразмыслив, я отказался.
Разговор у нас тогда вышел с господином кавалером серьезный.
– Федя, ну куда ты потащишь такую тяжесть? Они ведь со станками больше двухсот пудов весят?!
– Прости, государь, но своя ноша не тянет, – прямо глядя в глаза, твердо возразил мне Панин. – Да и, опять же, сколько тут пути? И версты не будет. Впряжем моряков да новонабранных по сорок человек на пушку и докатим. А если мне еще и место для боя дадут у дороги, так и вовсе… Полевая пушка, тот же единорог – она всегда катится за пехотой, а то и за конницей поспевает. А нам нынче того не надобно. Доставим до поля боя, отстреляемся и назад, на корабли отвезем.
– Уговорил, черт языкастый. Но куршейные пушки все равно не тронь. Зато дозволяю набрать иных орудий, сколько сможешь утянуть. И вообще, «грифоны» для подобных дел слишком тяжелые, а если ты считаешь, что кулеврины и фальконеты легковаты, то можешь использовать все, что у турок захватили. По эффективности им до единорогов далеко, но у татар полевой артиллерии и вовсе нет.
На одной из башен устроен навес, под которым мы и расположились Мы – это я, царевич Дмитрий, неразлучный с ним Петька и несколько придворных. Чуть ниже на стене маются горнисты, а еще ниже, у коновязи, ожидают распоряжений вестовые. В общем и целом командный пункт получился достаточно комфортным и, надеюсь, эффективным.
Пока войска выходили и строились, казаки продолжали гнаться за крымчаками, время от времени настигая их, и тогда вспыхивали жаркие схватки, яростно звенела сталь, и гремели выстрелы. Как и следовало ожидать, татары превосходили донцов как лучники, но против огненного боя устоять не могли и либо снова бросались бежать, либо падали на пыльную землю, орошая ее своей кровью.
Пока они так «развлекались», в поле вышла наша «морская пехота», то есть Охотницкий полк кавалера Панина. Я, кстати, всерьез подумываю, не переименовать ли их в морских стрельцов, создав таким образом новый род войск, без которого России в будущем не обойтись. Но это дело не самое спешное.
Следом за вчерашними разбойниками катили двадцать шесть трофейных пушек самого разного калибра и целый обоз с рогатками и габионами, а еще дальше толпой шел наш единственный резерв – гребцы-матросы его эскадры, добровольцы из числа освобожденных в Синопе и сотня арнаутов.
Весь строй армии повторял подкову, обращенную к противнику своими «рогами». Вот как раз в ее основании – на позиции главного удара врага и предстояло драться панинцам. Ответственность Федора и его охотников огромная. Если враг сможет прорвать не слишком-то плотный строй, считай, нам конец. Рассекут надвое и амба.
На правом фланге встал сам фон Гершов с двумя тысячами мекленбуржцев и десятью орудиями, по пути прихватив и вышедшие первыми две роты. Левый фланг достался полуполковнику Фролову с еще двумя тысячами стрельцов и солдат русских полков. При них также имелось десять единорогов.
Промежутки между боевыми порядками заняли частью моряки с галеаса и галер, а частью новонабранные сотни. Задача их была предельно проста. Стоять за линией рогаток и телег, стрелять, драться и держаться во что бы то ни стало! Ни наступать, ни отступать им я не разрешил.
В самом центре дуги, где как раз и проходила хорошо убитая грунтовая дорога, ведущая из Кафы к Эски-Кырыму, мы оставили широкий проход в сотню шагов.
Отогнав от стен Кафы татар, донские сотни под командованием Татаринова продолжали приследование, пока не достигли вражеского лагеря, из которого уже выходили передовые отряды крымчаков. Не ожидавшие их появления воины Джанибека на какой-то момент замешкались и едва не попали под удар раздухарившихся казачков. Те, впрочем, тоже не собирались лезть на рожон и, обстреляв татарский авангард, рванули назад.
Этого воины степей стерпеть уже никак не могли и, видя, что нахальный враг отступает, бросились в погоню, на ходу разворачиваясь в лаву. Поднимая клубы пыли, поскакали они вперед в тщетной надежде догнать и изрубить наглых пришельцев, дерзнувших нарушить покой древней Таврии. Казалось, еще немного, и у них получится добраться до оказавшегося не слишком многочисленного противника, но на правом фланге уже разворачивал свои эскадроны Михальский.
Первый состоял из набранных им самим удальцов со всего света. Русские, литвины, ляхи, валахи, немцы, касимовские и казанские татары. Главное, чтобы служили верно и сражались умело. Именно они переловили большую часть разбойников вокруг Москвы, а также охраняли меня и мою семью во время путешествий. Настоящий средневековый спецназ.
Следом за ними шли два эскадрона драгун московского и белгородского полков, прошедшие с нами в качестве корабельного десанта весь путь от Воронежа и отменно проявившие себя под Азовом и во всех последующих делах. А теперь вот снова вернулись в родную стихию конного боя.
Четвертый из тульских служилых дворян и боярских детей, приведенных воеводой Бобрищевым-Пушкиным и получивших в Крыму коней и доспехи. Опытные воины, привычные к схваткам со степняками, они жаждали помериться силами со своими давними противниками на их территории. Эти «тянули» скорее на рейтаров русской службы, усиленных набранной только пару недель назад полусотней конных копейщиков.
Костяк пятого собрали из освобожденных из плена черкесов, пожелавших вступить в царское войско в чаянии добычи или надежды поквитаться с недавними хозяевами, а скорее и того и другого. Оснащены последние были похуже, чем остальные, но тем не менее рвались в бой.
Эскадроны, или как их называют сейчас «шквадроны», не аналог кавалерийской роты, как в известном мне будущем, а скорее батальона. И так же, как у нынешних батальонов, состав их может различаться в разы. В данном случае первый и третий лишь немногим слабее полков. Командир их, правда, привык называть такие подразделения «хоругвями», но это его личные трудности.
Развернувшаяся для удара тяжелая конница представляла собой страшную силу для татар. Где-нибудь в ином месте они, возможно, сумели бы увернуться, рассыпавшись в разные стороны, но сейчас такой возможности нет и, только что азартно улюлюкавшие крымчаки попали под каток.
Не тратя времени на стрельбу, одоспешенные ратники вломились во вражеский строй, выставив перед собой пики. Ни луки, ни сабли, которыми так хорошо умели владеть степняки, в данном случае помочь им не могли. Длинные кавалерийские копья протыкали их насквозь или сшибали с седел самых невезучих. А шедшие во второй и третьей шеренгах русские воины добивали уцелевших, щедро раздавая направо и налево удары сабель и шестоперов. Тем же, кому удавалось увернуться или отбиться, доставались пистолетные выстрелы в упор.
В какие-то минуты все было кончено. Лишь немногие воины хана Джанибека ухитрились развернуть своих быстроногих коней и вырваться из-под удара. Остальные – смятые, порубленные и поколотые – остались лежать в пыли на высохшей от августовского зноя земле. И вот тут снова показала себя выучка.
Если эскадроны Михальского и Бобрищева-Пушкина, покончив с противником, тут же слаженно развернулись и отошли к своей пехоте, то черкесы, казалось, только вошли во вкус. Одни бросились собирать трофеи, другие продолжали гоняться за уцелевшими крымчаками, и только некоторые, повинуясь сигналу горна, нехотя последовали за главными силами.
Расплата не заставила себя долго ждать. Шедшие за передовым отрядом ханские нукеры сначала осыпали отставших врагов целыми тучами стрел, а потом бросились вперед и смяли их. Нельзя сказать, чтобы черкесы стали для татар легкой добычей, ибо то тут, то там разгорались яростные кровавые схватки, но сила солому ломит, и поле боя осталось за противником. Лишь половине горцев, вовремя сообразивших, что ситуация изменилась, посчастливилось уйти под защиту главных сил.
Смяв увлекшихся грабежом черкесов, татарская лава покатилась вперед, пока не достигла успевших развернуться в плотные шеренги охотников. Казалось, еще чуть-чуть и конная волна затопит беззащитные ряды пехоты, как море обнажившееся дно во время прилива, но шедшие следом за ратниками артиллеристы уже разворачивали свои пушки.
Конечно, этим трофеям было далеко до легких и поворотливых единорогов по скорострельности, но их было слишком много. Двадцать шесть заряженных картечью орудий на узком участке это почти безнадежно. К тому же рядом с артиллерией как по мановению волшебной палочки вырастали импровизированные укрепления из телег, дощатых щитов и плетеных корзин, за которыми один за другим занимали свои места стрелки.
Несмотря на время, затраченное на тренировки, слаженного залпа у пушкарей не получилось. Тем не менее даже пущенная вразнобой картечь сделала свое дело, изрешетив в первых рядах всех, имевших несчастье попасть под нее. Однако те, кому посчастливилось уцелеть, сомкнули ряды и продолжали рваться вперед. Будь там новейшие единороги, их, скорее всего, успели бы перезарядить и выстрелить еще раз, но старые турецкие пушки на такой подвиг оказались неспособны.
Крымская лава была уже перед самим наскоро сооруженным русским укреплением, когда по ним разрядили свои пищали бойцы первой шеренги. Рой свинцовых пуль немного охладил пыл наступавших, а место отступивших стрелков тут же заняли охотники из второй шеренги и выдвинувшиеся вперед пикинеры в шлемах и кирасах. Ловко орудуя своим оружием из-за поваленных набок телег, они на какой-то краткий миг сумели остановить врага, но тут в дело вмешался один из самых решительных татарских вождей.
После нанесенного ему Михальским оскорбления Юсуф-бек только и ждал возможности отомстить, а потому, увидев заминку перед укреплением московитов, решил, что настал его час. Подскакав почти к самому гуляй-городу, он спешился и, выхватив саблю, с криком «Алла!» кинулся вперед. За ним последовали почти три сотни нукеров из его личной дружины, ухитрившиеся проскользнуть мимо пик и ринувшиеся рубить охотников. Те же, отбросив в сторону ставшие бесполезными пики, взялись за тесаки, и завязалась кровавая сеча.
– Аллах-Аллах, – завывали крымчаки, рубя своих противников.
– Назад, поганые, мать вашу перемать! – огрызался Ванька Кистень, размахивая своим излюбленным оружием. – В очередь, сукины дети, всем хватит!
Чугунная гирька творила сегодня чудеса. Взмах, и железная цепочка обвилась вокруг вражеской сабли. Потянул к себе, и противник остался безоружным. Еще взмах, и тот упал с пробитым черепом.
– Так-то, – вытер пот со лба бывший разбойник, выискивая глазами новую жертву.
Завидев перед собой коренастого крепыша в богатой кольчуге, Ванька с хеканьем ударил его своим оружием, но не тут-то было. Ловкий татарин успел подставить под удар свой клинок и дернул первым, подтянув к себе незадачливого капрала, и тут же ударил его по уху свободной рукой. Не ожидавший такой подлости охотник повалился наземь, и быть ему убитым, если бы не товарищи. Здоровяк по прозвищу Горыня, размахивавший стрелецким бердышом, как будто это было перышко, срубил одного за другим трех нукеров, после чего высоко поднял свое оружие и опустил его на голову врага Кистеня. Впрочем, тот и теперь мог бы увернуться, если бы Ванька в этот момент не ударил татарина каблуком под коленку. Замешкавшемуся крымчаку не хватило какой-то секунды, и луноподобное лезвие развалило его от плеча до паха.