Мекленбургская принцесса
Часть 23 из 49 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Как я погляжу, граф, пиратство перестало приносить вам прибыль, и вы переключились с морского разбоя на сухопутный? – криво усмехнулся померанец и вонзил шпоры в бока своего коня.
К сожалению, увлекшись атакой, фон Гершов упустил из внимания других бандитов, один из которых выстрелил в него из пистолета. Правда, стрелком тот был неважным, и выпущенная им пуля угодила в лошадь. Несчастное животное взвилось на дыбы от боли и, едва не скинув своего седока, принялось валиться на бок. Однако Болеслав успел высвободить из стремян ноги и, кубарем слетев на землю, через секунду уже стоял, крепко сжимая клинок.
– Есть только один человек, убить которого мне было бы приятнее, чем вас! – оскалился его противник.
– Я с удовольствием доделаю то, что так и не удалось моему герцогу! – отозвался померанец, вставая в позицию.
Умнее всех из нападавших поступил Бопре. Здраво рассудив, что пятерых его сообщников должно хватить на двух их противников, он, не обращая внимания на развернувшуюся схватку, погнал своего коня вслед за Мартой. Как та ни спешила, но уйти от француза у нее не получилось, и через несколько минут негодяй стал медленно, но верно догонять беглянок. Поняв, что уйти не удастся, мать остановила свою лошадь и, ссадив дочь на землю, крикнула ей: «Беги!» – после чего развернулась навстречу гугеноту.
– Добрый день, мадемуазель! – поприветствовал тот свою бывшую ученицу, мерзко при этом улыбаясь.
Бывшая камеристка не удостоила его ответом, а, спешившись, взялась за шпагу и приготовилась защищаться. Француз в ответ лишь высоко поднял брови, но искушение скрестить оружие с бывшей ученицей оказалось слишком велико, и он тоже соскочил с коня. Блестящее лезвие валлонской шпаги легко покинуло ножны и описало полукруг, приветствуя соперника.
Шурка, не решившись оставить мать, со страхом наблюдала за ними из кустов, не зная, что делать дальше – то ли действительно бежать, то ли звать на помощь. Все решил случай. Навстречу им по дороге ехала престранная процессия – из нескольких всадников, окруженных пешими слугами. Длиннополые одежды верховых явно были когда-то роскошными, но теперь выцвели и потрепались, а слуги выглядели и вовсе как оборванцы. Их можно было принять за поляков, если бы не холеные окладистые бороды да непрезентабельный вид. Все-таки шляхтичи из Речи Посполитой если и выезжали за границу, то старались разодеться в пух и прах. К тому же один из незнакомцев явно был православным священником – в рясе и с белым клобуком на голове.
– Глянь-ка, владыко, – с поклоном показал ему один из спутников на развернувшуюся перед ними схватку. – Опять басурмане озоруют, нет на них креста, окаянных!
Девочка неожиданно поняла, что понимает их речь, и, еще не сообразив толком, что делает, закричала тоненьким голосом:
– Помогите!
– Что?! – встрепенулся представительный господин в опашне[14] и меховой, несмотря на летнее время, шапке. – Никак по-нашему кричат…
– Да помогите же! – выбежала с криком им навстречу Шурка. – На нас разбойники напали!
– Кажись, православных забижают, – хмуро буркнул худой мужик в подряснике и, поухватистее перехватив посох, вопросительно посмотрел на священника:
– Благослови, владыко?
– Унять татей! – коротко велел тот.
– А кто из них тать-то? – запоздало поинтересовался один из слуг, но остальные, не дожидаясь ответа, уже кинулись вперед.
Вооружены они были откровенно плохо, лишь у одного был бердыш, да еще у двоих сабли, а чернецы и вовсе имели лишь посохи. Но пошли в бой дружно и, похоже, были рады возможности подраться.
– Обоих и вяжите, там разберемся, – крикнул им вслед предводитель и ухмыльнулся в густую бороду.
Хотя вмешательство в схватку непонятно откуда взявшихся оборванцев с решительными рожами оказалось для Бопре полной неожиданностью, ушлый француз не растерялся и, вскочив на коня, бросился наутек, не дожидаясь, пока его начнут охаживать со всех сторон дрекольем. Марте же, не сразу сообразившей, что у них появились союзники, едва не досталось, и лишь истошные крики Шурки: «Своих бьете!» – уберегли ее от увечий.
– Кто такие? – внушительно спросил господин в опашне, когда к ним подвели обезоруженную камеристку.
– А вы русские? – прищурилась Шурка.
– Мы-то русские, а вот вы кто таковы?
– Верные слуги герцога Мекленбургского! – неожиданно для себя отчеканила девочка и только что не стала по стойке смирно.
– Ишь ты! Верные слуги, – пробурчал священник. – А напали на вас кто?
– Разбойники! Ой, их там много еще, они Болеслава с Иржиком убьют!
– Точно ли разбойники?
– Да вот тебе крест! – не задумываясь, перекрестилась Саша, во время прежней своей жизни носа не казавшая в церковь.
– Фрол Иудыч, ну-ка, поглядите, на кого еще там тати напали, – велел поп своим спутникам. – А я тут с отроком потолкую!
– Слушаю, владыко, – не чинясь, отозвался господин в опашне и вместе с прочими конными и пешими слугами поспешил на выручку попавшим в беду.
Оставшийся с двумя чернецами священник тем временем слез с коня и внимательно посмотрел на Шурку.
– Скажи мне, чадо, – вкрадчиво спросил он, – откуда тебе речь наша ведома?
– Так я из Мекленбурга, – наивно похлопала глазами та.
– Ишь ты, а я вот из Москвы, а речи немецкой не разумею!
– Повезло тебе, батюшка, меня же вот всяким наукам с детства обучают: и письму, и счету, и языкам всяким. Вот и знаю…
– Какой он тебе «батюшка», дурень! – сердито оборвал ее монах с дубиной. – Чай, с митрополитом говоришь, а не с простым кутейником![15] Еще и крестишься щепотью, по-еретически!
– Тихо, брат Пахомий, – унял его рвение священник. – Напугаешь мальца. Сам рассуди, откуда ему в Неметчине чин знать. Языку нашему разумен – и то за благо!
– Простите, господа, если по малолетству что не так сказала, – повинилась Шурка и тут же прикусила язык.
К счастью, на ее оговорку никто не обратил внимания. Возможно, из-за того, что у нее давно не было практики в родном языке, речь девочки звучала немного ломано, как будто русский не был для нее привычным. К тому же нежданно-негаданно появившиеся земляки тоже говорили иначе, чем она, хотя и понятно.
– Ничто, чадо, я не гневаюсь, – поспешил успокоить ее митрополит и тут же спросил: – А ты православный?
– Ой, наши возвращаются! – радостно закричала девочка, игнорируя вопрос о конфессиональной принадлежности.
Фон Гершов был ранен в руку, и Марта тут же кинулась к нему, забыв от волнения, что ее пол может оказаться раскрытым. Иржик вроде бы сильно не пострадал, разве что бровь его была рассечена, а скулу украшал небольшой кровоподтек, да и тот был поставлен расходившимися спасителями.
Пришедшие им на выручку русские, похоже, потерь не понесли, но прибарахлились за счет погибших разбойников. Во всяком случае, в руках у них появились трофейные тесаки и шпаги, а за поясами пистолеты. Также вели под уздцы захваченных лошадей.
– Утекли два татя, владыко, – пояснил тот, кого называли Фролом. – Остальных побили, дабы впредь не разбойничали!
– Ну и славно, а это кто такие?
– Позвольте представиться, – вышел вперед померанец, мягко отстранив свою спутницу. – Меня зовут Болеслав фон Гершов! Я офицер его царского величества Иоганна Теодоров…
На отчестве Болек запнулся, но русские его поняли, благо Шурка им тут же перевела его слова.
– Я митрополит Ростовский Филарет, – представился в ответ глава русского отряда и указал на своих спутников: – А это думный дьяк Фрол Луговской со товарищи. Едем мы поклониться матушке царице Екатерине и царевичу с царевной. Да что-то заплутали дорогой. Все тут в Неметчине не по-нашему да непривычно. К тому же языка русского мало кто разумеет. В Польше еще как-то объяснялись, а тут и вовсе. Отрок ваш сказал, что вы с вотчины государя нашего, из Мекленбурга? Так подскажите дорогу, сделайте милость, а вас за то Господь вознаградит!
– Вам нет нужды ехать так далеко, – отвечал им Болек, выслушав Шурку. – Ее царское величество нынче гостит в Берлине у здешнего владетеля. Мы тоже едем туда и можем быть вашими проводниками!
– Эва как, – изумленно покачал головой митрополит. – Выходит, мы малым делом не разминулись. Не иначе вас нам навстречу Господь послал!
– Что же, тогда давайте не будем терять время. Государыня не будет гостить там вечно.
– И то верно, трогаемся, православные! – прогудел Филарет и неожиданно спросил у маленького переводчика: – А как тебя зовут, чадо?
– Александром, владыко.
– Благословляю тебя, раб божий Александр!
Едва Шурка снова устроилась рядом с матерью, та тихонько спросила ее:
– Откуда ты знаешь речь московитов? Тебя ведь, кажется, не учили этому?
– Она похожа на польскую, да и на чешскую тоже, – беспечно пожала плечами девочка и улыбнулась. – Все ведь хорошо закончилось… Мартин, не правда ли?
– Еще ничего не закончилось… Александр! Кстати, я хоть и не понимаю языка Иржика, но все же думаю, не все его слова следует повторять перед священником. Особенно те, что он говорит, когда запнется или уронит что-нибудь себе на ногу.
Их русских спутников тем временем тоже одолевали сомнения. Думный дьяк, улучив минуту, подъехал к митрополиту и тревожно спросил:
– Все ли ладно будет, владыко?
– Господь не без милости! – прогудел тот в ответ.
– Оно так, только я до сих пор понять не могу, как ты меня уговорил сюда ехать? Ведь заключили с ляхами мир…
– Сколь разов тебе говорено, Фрол Иудыч! Коли мы просто из плена, как побитые собаки, вернемся – это одно! А если с государыней – так совсем другое! По всей Руси слава пойдет, будто мы царицу уговорили приехать.
– А если не поедет царица? Может, ей милее неметчина-то?!
– Приедет, – улыбнулся в бороду Филарет. – Ляхи сказывали, что ей Иван Мекленбургский посулил, что разведется, если она и дальше кобениться будет. Я располагаю, что после такого она, если и сама не побежит, так ейный братец – свейский король, за волосы к мужу оттащит! Главное – поспеть, чтобы она без нас не уехала.
– Дай-то Бог… а про этих, что от татей отбили, что думаешь, владыко?
– А чего, немцы как немцы.
– Да отрок этот чудной какой-то…
– Хороший малец, – не согласился митрополит. – Осьм[16] лет ему, не более, а уже такой разумный. Тут ить у басурман народ темный – страсть! Я с отрочества латыни учен, а меня ни один не разумеет.
– Так еретики, что с них взять!
У обер-камергера ее королевского высочества герцогини Мекленбургской, барона фон Гершова было множество обязанностей. Но самым важным из них было, несомненно, воспитание принца-наследника. Нельзя сказать, чтобы эта ноша была слишком уж обременительной, ибо Карл Густав был мальчиком послушным и благовоспитанным. Но наследнику двух престолов полагается знать многое, а это требует немалого усердия и от ученика, и от учителей.
Впрочем, пока они гостили в Берлине, юному принцу было сделано послабление, поскольку большинство его преподавателей остались в Шверине. Единственным исключением были науки воинские, кои преподавал сам барон. В данный момент шло как раз такое занятие. Карл Густав и неизменный участник всех его занятий и забав – Петер – стояли напротив своего наставника с учебными шпагами в руках и отрабатывали уколы.
– Усерднее, господа, – подбадривал их померанец. – Всякий дворянин должен уметь защитить свою честь с оружием в руках!
– Конечно, господин барон, – охотно согласился с ним принц, которому не терпелось перейти к учебному поединку. – Мы с Петером совершенно с вами согласны!