Медвежья пасть. Адвокатские истории

Нагрузка была большая. Кроме стационара было поликлиническое отделение. Приходилось мыть полы, несколько раз за прием бегать за стерильными инструментами, бинтами, результатами анализов. Все это делала Ленка, хотя в штате кабинета было четыре человека. Я старался успокоить, приласкать ее, гладил по головке, говорил какие-то хорошие слова, просил потерпеть. Мне хорошо было известно, чем заканчиваются финансовые скандалы в больницах. Думаю, что она была единственный врач в Москве, которая все это терпит и помалкивает. И здесь ее терпение дало плоды. Доктор плавно, без каких-либо замечаний, разборок и скандалов закрепилась в клинике, наладила хорошие отношения с коллегами. Это было важно, и мы оба ходили очень гордые.

Работа в больнице занимала три дня в неделю. Леночка хотела работать полную неделю. Все верно, когда же работать, как ни в двадцать семь лет. Мы стали искать подработку по специальности. Предложения посылали через интернет. Через пару недель ее пригласили на собеседование в Центральную детскую поликлинику Минобороны. Ей предложили место. Зая не могла не понравиться: красива, молода, умна и с блестящими рекомендациями. Она загрузила себя любимым делом на всю неделю и была счастлива.

Новое жилище нужно было приводить в порядок. Начали вить гнездо. Пусть и с любовницей, все равно гнездо. Ведь гнезда в ЗАГСах не регистрируются. Перво-наперво решили купить софу.

— Устойчивая, — заявила Зая при покупке.

Эту «устойчивую» мы и взяли. Все бы хорошо, но наша покупка не влезала в проем двери. Мы пробовали и так и сяк, но «сокровище» в дверь не лезло. Выкрутили шурупы, сняли дверь. Леночку эта картинка развеселила. Она хохотала до слез. Мы с грузчиками тоже заразились смехом, бросили софу и дружно заливались, подпирая стены коридора. В итоге софу установили, дверь повесили на место и выпили с грузчиками бутылку коньяка.

Подшофе мы стали кругами ходить вокруг приобретения. Это была наша первая совместная собственность. Леночка легла и закрыла глаза. Я стоял на коленях у ее ног и любовался «моим доктором». Зая затаилась и лежала, не шелохнувшись. Потом пошла в ванну, включила душ. Я намылил ее ноги и стал их массировать. Красивые икры, колени и очаровательные бедра. Лена стояла с закрытыми глазами, молчала и млела. Я долго вытирал ее мягким махровым полотенцем, взял на руки и понес в комнату. Она вырвалась, подбежала к шкафу, достала и постелила новое постельное белье, положила меня на спину и пальчиком приказала молчать.

Затмение. Я не понимал, что происходит. Куда-то провалился. Не ощущал ни ее, ни себя.

— Боренька, ты сок будешь? — на этой фразе я очнулся.

Квартира стала жилой, теплой и уютной. Мы стали обустраивать свое жилище, обставили комнату, кухню. Гуляли по мебельным и хозяйственным магазинам. Новоиспеченная хозяйка с большим удовольствием покупала всякую домашнюю ерунду.

— Это теперь наши модные бутики, — улыбалась она, заруливая в какой-нибудь отдел посуды.

Для приличия иногда советовалась со мной, но я отшучивался и разрешал ей все. Мне нравился сам процесс превращения девочки из общежития в хозяйку дома. У Леночки появились какие-то свои деньги, и она сделала мне первый подарок — свитер «Кашарель». Я отнекивался, но мне было очень приятно. Она была в восторге. Я радовался, что моя любимая женщина, недавно униженная нищетой, выпрямила спинку.

Леночка обжилась в новой квартире. Оказалась, что она отменно готовит. Новая газовая плита, красивая посуда и восхваления ее талантов явно подталкивали к кулинарным изыскам. Для меня это было неожиданно и приятно. Женщина именно для тебя очень старается, причем после трудного дня на приеме больных в поликлинике и стационаре. Я всячески подогревал в ней чувство хозяйки дома.

Ей этого не хватало «в прошлой жизни». Старался создать тепло, уют. Оставлял за ней последнее слово. Ее решения по дому не обсуждались и быстро выполнялись.

Началась совместная жизнь под общей крышей. Оставаться на ночь я не мог, но как только выдавалась свободная минута, летел к ней.

Я часто приходил домой раньше, раскладывал купленные продукты, смотрел телевизор и ждал ее. Каждый раз, открыв дверь, она в шутку искала меня. Хватал ее за талию, укладывал рядом. Так начинался наш обычный вечер. Если собирались идти в кино или театр, то встречаться нужно было на улице. Даже при наличии хороших билетов вылезти из своего гнезда мы не могли. Славно было. А жажда развлечений куда-то улетучивалась. Вечером она шла меня провожать. Взяла за правило довозить меня до дома. Лена говорила, что ей доставляет удовольствие прокатиться лишний раз на машине и услужить мне. Казалось, что так она благодарит за купленную машину.

«Пыжика» через три года продали и купили новенького красавца «опеля». Зая была в восторге от новой игрушки и каталась на ней везде и всюду. Теперь куда бы мы ни ездили и где бы ни были, она всегда была за рулем. Я слабо возражал, но мой «автомобилист» ничего слушать не хотела. Машина крепко вошла в ее жизнь: далекие поездки к маме, на работу, со мной по Москве и за город сделали из нее заядлого автолюбителя. Мы часто останавливали машину и целовались. Леночка любила целоваться в машине и каждый раз приговаривала:

— Когда же ты научишься целоваться? Поцелуй еще раз, я буду тебя учить.

Определенные меры предосторожности, как и все любовники, мы соблюдали. Она старалась не пользоваться духами, помадой, не оставлять следов на моих лице и теле. Вывали казусы, но все обходилось.

— Леш, понимаешь какая штука, несмотря на мой загул и счастливые дни с Леной, я любил жену, был с ней близок и не хотел причинить ей боль.

— Боренька, я отлично понимаю тебя. Кто сказал, что мужчина может любить только одну женщину? Это придумали женщины, защищая свой статус. В жизни бывает по-разному. Мой друг, казах, имеет официально двух жен и счастлив с ними, кстати, это не помешало ему в Алма-Ате генерала милиции получить.

— Да, ты прав. Но жене и детям я не могу рассказать про твоего генерала. А если судьба уж так повернулась, то я должен был избавить от стрессов семью. Наверное, я был наивен, но я не мог оставить ни ту ни другую.

Наша с Леночкой совместная жизнь шла тихо и спокойно. Она продолжала работать в больнице и поликлинике. Кабинет ее процветал. Я часто наведывался к ней с букетом сиреневых хризантем и мягкими игрушками для ее пациенток. Мне было приятно сидеть в очереди, у ее кабинета среди мамочек и папочек с дочками и слушать разговоры о «молодом докторе». Потом я пересказывал Зае хорошие отзывы о ней, немного приукрашивал. Как только очередь заканчивалась, я заходил к ней и запирал дверь изнутри. Начинал хозяйничать в кабинете. Ставил цветы в вазу, выкладывал из пакетов мягкие игрушки и расставлял их в шкафах. Лена ворчала, но не мешала. Мне очень хотелось сделать что-то приятное доктору и полезное для кабинета: приносил бумажные полотенца, салфетки, посуду, бахилы, да и многие другие мелочи. После вручения подарков в вазу ставились сиреневые цветы, и мы пили кофе. Моя любимая сияла.

Меня постоянно грыз червь сомнения. Я совершенно никого не знал из ее окружения — ни сослуживцев, ни начальства. Молодая, красивая женщина не была защищена на работе. Как создать броню от снующих слева и справа молодых мужчин — врачей. Как защитить от возможных приставаний на постоянных симпозиумах, конференциях, фуршетах и дежурствах? Особо ничего придумывать не пришлось. Вольнице понадобилось дорогое диагностическое оборудование, и я привел одного из своих клиентов — банкира. Для банка это была не сумма, а пиар мы с главврачом обеспечили. Сделали полезное дело, я же, в свою очередь, перезнакомился со всеми врачами, окружавшими Леночку. Все узнали — доктор Данилова не одна.

Настроение было классное от общения с ней. Мы всегда были вместе: на медицинских тусовках, где врачи одолевали меня юридическими вопросами, в подмосковных домах отдыха, куда вырывались довольно часто, на концертах и в театрах. Родилась идея купить абонемент в бассейн, и мы плескались вместе. Потом я становился у бортика и любовался ею. Как она плыла! Я понятия не имел, что она классная пловчиха. В воде Зая была быстра, изящна и неотразима. Купальщики, вроде меня, останавливались и любовались ее стилем.

Первые совместные годы мне пришлось заняться ее речью. Делал я это максимально деликатно, но она все равно дулась. Речь хромала, ударения гуляли в словах и частенько не там, где нужно. Ухо резало.

— Заинька, ты московский врач, любимый и самый, самый лучший. Работаешь в лучшей детской клинике, среди интеллигенции. С такой речью тебя отвергнут, и ты никогда не станешь им равной.

Она хмурилась, даже всплакнула пару раз, но подчинилась и зубрила орфоэпический словарь. В конце каждого занятия все переводили в шутку. Через пару лет победа чистого русского свершилась. Мы оба были горды собой.

Меня беспокоила ее врачебная карьера в огромной больнице. Выло ясно: чтобы удержаться в клинике, нужно было защитить диссертацию, иначе выгонят. Я стал давить на нее, Лена была в ужасе — о диссертации она не думала. Сдавать минимумы категорически отказалась. Английский и философия вызывали у нее дрожь. Она всячески сопротивлялась любому движению к диссертации. Зая к этому времени немножко изучила меня и, повесив нос, написала заявление в заочную аспирантуру. Мы мирились, ругались и опять мирились.

Доцент кафедры философии, плотный мужик около пятидесяти, с совершенно нефилософским хватом и внешностью рассудил четко:

— Нахрена врачихе философствовать, пусть лечит!

Он больше напоминал спортивного тренера перед пенсией с «большим» ненормативным словарем.

— Кем тебе эта докторша приходится? — и глянул на меня исподлобья хитрым лисом.

Я что-то промямлил невнятное.

— Ну и где она, твое сокровище?

«Сокровище» стояло в дальнем углу коридора и наотрез отказалось идти в кабинет к «тренеру». Философ надул желваки и был непреклонен. Подать к столу соискателя и точка. Все мои увещевания и умасливания не работали. Пришлось ее тащить, как козу на веревке, и вталкивать в кабинет коленом. Далее все пошло нормально. Это была наша первая стометровка в марафоне. Английский прошел в похожем режиме, а со специальностью Леночка справилась сама на отлично, презрев всяческую мою помощь. Я был счастлив и горд — путь к защите кандидатской был открыт.

Совместная жизнь продолжалась. Своя арендованная квартира, поездки на отдых, походы в кино и театр, вкусный кофе в клинике, поездки на автомобиле. Деньги тратили умеренно, она никогда ничего не просила и ни на что не претендовала.

В начале знакомства я объяснил, что работаю адвокатом, что не беден, но и в категорию богатых не попадаю.


— Леночка, если мы останемся вместе, давай не будем выходить из разумного бюджета.

Она выслушала мое сообщение молча. Больше о деньгах разговора никогда не было. Инициатива покупок всегда исходила от меня. Покупки делали вдвоем. Нравилось заглядывать в примерочные и любоваться ею. Это был наш своеобразный ритуал. Она мерила массу вещей, я уносил их из кабинки и приносил новые. Мы при этом всегда смеялись и прибывали в чудном настроении. Я не жадничал и старался сделать приятное своей женщине. Мне казалось, что жизнь со мной ее устраивала, верил, что она меня любит.

Походы в театр и дальние поездки мешали моей семье, поэтому они были редки. Как себя развлекать? Мы придумали для себя походы в кино. Садились на дальние ряды, и я, как школьник, обнимал и целовал, целовал любимую. На экран внимания обращалось мало. Леночке эти походы нравились, хотя каждый раз при выходе из зала она шутливо упрекала:

— Боренька, ты так и не научился целоваться.

Как-то мы поехали на выходные за город. Дом отдыха «Глебово» встретил нас лошадками на центральной аллее. Сразу закралась мысль покататься. На лошадях мы никогда не сидели и решили попробовать. В первый же день пошли на конюшню и договорились с тренером. Нам были рады. Тренер — молоденькая девушка — обещала интересную прогулку. Все ожидания оправдались. Было страшновато, но здорово.

Жилые корпуса находились в прекрасном месте между сосновым лесом и озером. После завтрака пошли осматривать окрестности. Озеро было большим и круглым. На пляже загорали две пары на ярких полотенцах. Леночка решила искупаться. Принесли купальники, зашли в воду. Она поплыла очень быстро и сказочно красиво. Я гордо пыхтел сзади, отстав на пол озера.

Вечером следующего дня мы пошли в кафешку на берегу озера. На открытой террасе играла музыка. Принесли шашлык и вино. Я подошел к ней сзади, поцеловал волосы и пригласил танцевать. Звучала красивая итальянская мелодия. Она была в легком, облегающем платье, от волос пахло чистотой и свежестью. Обнял и прижал к себе — мне не хватало ее тела. Мы медленно двигались в танце.

— Понимаешь, Леш, я пятидесятилетний мужик, не склонный к сентиментальности, вдруг ощутил нереальный кайф, миг прострации. Что-то сильнее оргазма. Такое было впервые в моей жизни.

После танца мы вернулись за столик, и я рассказал Леночке о пережитых секундах. Она смолчала, думаю, не поверила.

Как-то за ужином в нашем съемном гнезде, поедая очень вкусный десерт, приготовленный волшебными врачебными ручками, я спросил ее:

— Не тяготит ли тебя, Зая, наша жизнь вне брака? Ведь из семьи я не уйду — ты это знаешь с первых дней нашего знакомства.

Она ответила для меня неожиданно.

— Я благодарна тебе только за то, что ты даешь мне возможность греться рядом с тобой.

Я долго обдумывал ее слова. Не сразу понял, что это была ложь. Она, как и все женщины, хотела замуж. Лена выставила ультиматум:

— Хочешь, чтобы мы дальше были вместе? Женись!

Но это будет намного позже, перед разрывом. До этого жесткого разговора будет еще Париж, защита диссертации…

Наше четырехлетие мы отмечали дома с красивой скатертью, абхазским вином и подругой Светой. После третьего бокала Леночка отозвала меня в коридор, прижалась ко мне и заявила, что хочет ребенка. Ничего неожиданного и оригинального в этом не было. Двадцать семь лет, молодая красивая девушка хочет родить от близкого человека. Однако я был в ужасе, перепугался до полусмерти.

Через годы сам не понимал, почему так струсил. Не я первый, не я последний имел бы внебрачного ребенка, да и прокормить их была возможность. Ребенка бы любил. Но понял я это все позже, когда поезд ушел. Тогда я был рад победе — никаких детей. Но победа потом вылезла депрессией и давящим чувством вины. Зимним вечером, где-то лет через пять, я направил ей сообщение, где назвал себя м…даком, извинился. К этому времени отношения наши были закончены, и она была беременна от другого. Зая ушла от меня. Вместе с ней ушли любовь и счастье.

Жизнь продолжалась. Пока мы еще были вместе. Происходили новые события, которые, как новые страницы книги, залистывали старые. Я всячески старался загладить удар, подлизывался как мог. Стал более внимательным, дарил подарки. Но что-то надломилось. Лена стала грустнее, реже смеялась. В один из выходных под Москвой мы встретили прелестного малыша лет двух, трех. Зая грустно так сказала: «Такого хочу». И тихо добавила: «От тебя».

Через год после конфликта отношения выровнялись, во всяком случае внешне.

Мужики часто жалеют о своих поступках. Не признаются, но жалеют. Это был именно тот случай. Встреча малыша и ее слова крепко засели в моей голове.

Совместных поездок в выходные стало больше, куда-то ездили и ездили. В памяти все слилось в одну большую поездку. Названия отелей и домов отдыха стерлись. Нам было все равно где, главное — вместе просыпаться утром, для нас это и было счастье. В будни мы были лишены этого.

Потом был Париж. Мы праздновали свое семилетие. Леночка уже почувствовала вкус к хорошим вещам, блистала своей красотой и нарядами. Наверное, год после поездки была законодателем мод в своей больнице. Она умела носить вещи и подавать их. Всегда все было отглажено, украшено каким-то пустячком, шлейф тонких духов тянулся за ней следом. Даже белый врачебный халат, сшитый нами на заказ, жестко накрахмаленный, с именным вензелем на груди смотрелся как произведение искусства. Она носила красивые и дорогие вещи без лишней помпезности и выпендрежа, поэтому тряпки на ней смотрелись естественно и просто.

В аэропорту Шарль-де-Голь Зая пришла в восторг от яркости и необычности архитектуры стекла и бетона. Она принимала все, как ребенок, смеялась. Я был рад ее реакции, мне было уютно рядом с ней, хотел ей угодить. Ей нравилось то, что обычно вызывает у нас раздражение: очереди на таможню, ожидания паспортного контроля и багажа. С Леночкой эти процедуры проходили легко и незаметно. Она была счастлива.

С удовольствием опиралась на мою руку и хвалилась духами «Люблю Париж», которые мы купили тут же, в аэропорту. Она крутила флакончиком перед моим носом и целовала меня в щеку. Брызгаться я ей не давал, но она каким-то образом ухитрилась сделать это и была довольна собой. Взяли такси и поехали в отель. Отель был забронирован в самом центре, я когда-то в нем бывал. Подъехали к парадному подъезду, Зая вышла из машины и увидела Лувр. У нее, по-моему, дыхание перехватило. Она обняла меня и сказала:

— Спасибо тебе, мой родной. Я всегда мечтала увидеть Лувр.

Первое ее искреннее, не сыгранное впечатление. У каждого есть свои любимые места в Париже. Ленку уложили на обе лопатки старинные стены Лувра. Она просто обалдела, и к этим воспоминаниям мы много раз возвращалась.

Мы заселились. Отель был старым, с маленькими лифтами и уютными каминами. Обычная комната с окнами на цветочную клумбу во дворе. В номере мы практически не бывали. Все время гуляли по улицам. Париж был перед нами, у нас было семь дней.

В первый вечер мы пошли в варьете «Крейзи хорс». Обнаженных танцовщиц «одевали» яркими лучами света. Необычно и красиво.

Прогулки по Парижу. Смех, улыбки, рука в руке. Вернувшись в отель, падали в койку еле живые от усталости и лежали без движения.

Все дни гуляли по городу пешком, экскурсий не брали, наслаждались Парижем и друг другом.

Как потом выяснилось, эта поездка стала этапом в нашей жизни. Через пару месяцев Лена осторожно сообщила мне, что беременна. Удивления не было, так как мы перестали предохраняться. Выло ясно, что без ребенка она не останется со мной. Я решил — будь что будет. Молча поцеловал любимую женщину. Она сияла. Я уже хотел, чтобы она родила. Материально мы к этому событию были готовы, да и морально я за семь лет созрел. Все было вовремя и здорово. Стал видеть в ней не только любовницу, но и маму своего ребенка. Беременность нас сблизила. Каждый вечер целовал ей животик и задавал старый риторический вопрос: «Кто там?» Она ждала ребенка. Ей был тридцать один год.

Прошли счастливые три месяца. Наступил новый 2008 год. В январе мы поехали в подмосковный санаторий. Леночку мутило. Я носился с ней, как с писаной торбой. Она меня успокаивала, но была раздражительной. Я все понимал и относился к ней, как к больному ребенку, собственно, она и годилась мне в дочки.

Все хорошо в жизни не бывает. В конце февраля, на четвертом месяце беременности слушаю истеричный голос в трубке, слезы. Лена сообщила, что было кровотечение, выкидыш, больница. Я в это время был в командировке. Прилетел через три дня. Она была уже дома. Замкнутая, эмоции блокированы, молчит. Стал ухаживать за ней, утешал. Возил в больницу на осмотры. Очень испугался за нее, о ребенке как-то не думал. Лишь бы родная была жива и здорова.

Ее лицо ничего не выражало, белое лицо с красными глазами. Ходила она в одном старом халате и все время плакала. Мой помощник привозил нам фрукты, соки, еду — я не хотел оставлять ее. Леночка не ела. Я впервые понял, что она уйдет от меня.

— Отец твоего ребенка должен быть моложе. Во всем виноватя.

Зачем я сказал эти слова? Не знаю. С них все и началось. Уже в марте она предъявила мне ультиматум: «Женись или уходи»! Дались эти слова ей тяжело. Лена скорее их выдавила из себя. Но смысл от этого не менялся. Мы стали чужими. Нет, не так, я стал ей чужим.

— Надо сейчас решать все наперед.