Медаль за город Вашингтон

15 (3) августа 1878 года. Ферма Обермюллера у Гейтерсбурга


Бригадный генерал Иван Васильевич Турчанинов, известный также как Джон Бейзил Тёрчин

Десяток моих ребят взял кусты на мушку, а я крикнул:

– Выходите по одному без оружия, руки держать над головой. И смотрите, без фокусов.

Вчера у нас произошло примерно то же самое – не здесь, на ферме Пфистера десятью милями западнее. Тогда из кустов вышли трое: два вооруженных негра и один белый, с нашивкой, известной в армии как рельсы – два кубика, соединенные перекладиной. Белый сделал знак своим и громко крикнул:

– Кем бы вы ни были, вы противостоите силам закона! Приказываю вам немедленно сдать оружие и отдаться на милость победителя. Иначе вы все будете убиты!

– Сержант Моррисон? – крикнул я. – Вот так встреча! Как я вижу, теперь ты уже капитан?

– Генерал Тёрчин? – удивленно воскликнул тот, причем в голосе я явственно почувствовал испуг.

– Я начинаю сожалеть, что в тот раз распорядился заменить вам смертную казнь разжалованием в рядовые. Вы, как я погляжу, теперь не просто стали офицером, но еще и командуете убийцами, насильниками и грабителями.

– Но, генерал, мы здесь находится по распоряжению командующего силами Второй Реконструкции генерала Говарда. И наша задача – навести порядок на землях, за которые мы несем ответственность.

– Я ехал вчера в поезде Чикаго – Вашингтон, в котором люди из вашего Семьдесят второго цветного полка «наводили порядок». Это беззаконие. Точнее, бандитизм и насилие. Поэтому я даю вам тридцать секунд, чтобы побыстрее убраться отсюда.

Моррисон помолчал, потом дал своим знак, и они развернулись, намереваясь уйти. Но через пару секунд худой и длинный негр неожиданно резко обернулся и пальнул в меня из своего «спрингфилда». Я шарахнулся в сторону, машинально обратив внимание на то, что в руках у него была новейшая модель 1873 года, а не его прародитель, которым были вооружены мои люди во время Войны между штатами. Новая винтовка заряжалась унитарным зарядом с казны, и умелый стрелок, как я слышал, мог делать до дюжины выстрелов в минуту, а не два, как с дульнозарядными моделями 1861 и 1863 года.

Пуля пробила рукав моего кителя, в котором я прошел всю войну. По руке потекло что-то теплое и липкое, видимо, пуля задела руку, процарапав кожу. Но мои ребята не сплоховали – ответным залпом все трое были убиты наповал. Теперь надо было атаковать головорезов отряда Моррисона, пока они не примчались на выстрелы. А я даже не знал, где они находились.

К счастью, разведчики, которых я послал осмотреть кусты, из которых вышли убитые бандиты, обнаружили лагерь подчиненных Моррисона в поле за кустами. Негров было всего лишь полсотни, и они вели себя на удивление беспечно. Оружие их было свалено в кучу, а сами эти, с позволения сказать, солдаты сидели у костров и пьянствовали.

Несколько человек, видимо, услыхавших выстрелы, успели вооружиться. Их мы пристрелили в первую очередь. Остальных мы связали и после короткого совещания повесили на окружавших поляну деревьях. Оружие и боеприпасы, которых оказалось неожиданно много, стали нашими трофеями.

Но ферму нам пришлось покинуть как можно быстрее. Я пересчитал свой неожиданно разросшийся отряд – шестьдесят восемь мужчин, в основном фермеров, восемьдесят одна женщина, сорок семь детей обоих полов и возрастов. Похоже, что мы не зря торопились, где-то через полчаса мы увидели черный дым, который поднимался вверх в том месте, где находился дом Пфистера. Увидев это, Герберт Пфистер спокойно пожал плечами и сказал с певучим акцентом дунайского шваба:

– Ничего, мистер генерал, дом отстроим. Главное, что все живы остались.

Джозеф Обермюллер предложил нам свою ферму в качестве временной штаб-квартиры – там было и место, и река, прикрывавшая ферму с одной из сторон. Ее, конечно, можно переплыть, но негры, как правило, плавать не умеют, а течение в ней довольно-таки сильное. Сама же ферма была построена добротно, и единственное, что несколько удручало, была буковая роща в трех сотнях футов[24] от главного здания. Я приказал ее вырубить сегодня утром, но на рассвете часовые услышали шум, доносившийся со стороны дороги, и доложили мне об этом. И мы приготовились к встрече незваных гостей.

На этот раз на поляну вышел лишь один человек – еще один мой старый знакомый. Но его я был несказанно рад видеть. Это был Алексей Смирнов, который в том же бою, за который я приказал тогда расстрелять Моррисона (и, к сожалению, внял его мольбам, заменил расстрел на разжалование в рядовые), показал чудеса храбрости и был по моему приказу произведен в сержанты и назначен на место Моррисона. Алексей не забывал нас – я подозреваю, что он даже посылал кое-какие деньги Наденьке, хотя она мне и ничего про это не говорила. И мы ехали на его свадьбу, когда произошел налет негритянского отряда на наш поезд.

– Ваше превосходительство, – сказал он мне по-русски. – Я слышал, что кто-то уже успел собрать вокруг себя отряд, сумевший уничтожить банду янки, и подумал почему-то, что это именно вы. Слава Господу нашему Иисусу Христу, что вы в полном порядке. Впрочем, – Алексей внимательно посмотрел на меня, – вы, кажется, ранены?

– Это всего лишь царапина, – усмехнулся я.

– А как Надежда Дмитриевна?

– Она занимается действительно раненными.

– Господин генерал, я привел с собой тридцать два человека, все они мастеровые и техники с железной дороги. У всех есть оружие. Позвольте к вам присоединиться.

– А что с вашей свадьбой?

Лицо Алексея помрачнело.

– Увы, свадьбы не будет. Я нашел ее и ее семью среди пассажиров вашего поезда. Отец убит, мать, сестра и сама Ирма… Они тоже мертвы. Эти нелюди успели над ними вдоволь поиздеваться. Они убили всех – мужчин, женщин, даже детей не пожалели. Единственное, что меня немного утешило – это то, что вашего трупа и трупа вашей супруги обнаружено не было.

– Капитан Смирнов, – сказал я торжественно. Конечно, этому званию в российской армии соответствовал чин штабс-капитана, но здесь другие порядки, да и произвел я его из сержантов даже не в лейтенанты, как это обычно допускалось на поле боя, а сразу в капитаны.

– Вы назначаетесь командиром Второй роты Северно-Мэрилендского полка. Первоначальный ее состав – люди, которых вы привели с собой. Наша задача – защитить местных жителей, белых и черных, от людей генерала Говарда.

– Есть принять командование, – отчеканил Смирнов тоже по-русски. Интересно, откуда он знал, как надо отвечать в таких случаях?

Потом я присел на лавочку и задумался. Генерал Говард был моим старым знакомым. Он считался на редкость бесталанным генералом, который, однако, заслужил репутацию доброго христианина. Говард весьма скверно показал себя на поле боя, зато с особым старанием притеснял местное население во время Реконструкции. Как может именоваться христианином человек, способный на такую жестокость к ближнему своему?

А за себя я не беспокоился. Если мне и суждено погибнуть на поле брани, то это будет достойной карой за мое предательство четвертьвековой давности. Страшно разве что за мою Наденьку – и за тех, кто за последние двое суток доверил мне свою судьбу. Защити и сохрани их, Господи!





18 (6) августа 1878 года. Вечер. Атлантический океан. ТАКР «Адмирал Кузнецов», адмиральский салон



Присутствуют: командующий флотом Югороссии – адмирал Виктор Сергеевич Ларионов; командующий армией Югороссии – генерал-майор Вячеслав Николаевич Бережной; глава МИД Югороссии – полковник Нина Викторовна Антонова; генерал-майор Александр Александрович Пушкин

Адмирал Ларионов вошел в салон вместе с генералом Бережным. Пушкин, о чем-то с увлечением беседовавший по-французски с Ниной Викторовной, замолчал и с любопытством посмотрел на адмирала. Ларионов был чем-то сильно озабочен. Чем именно – пока не известно. Но похоже, в операции по разгрому армии северян появились не предусмотренные первоначальным планом моменты.

– Товарищи, – произнес адмирал, – я вынужден был пригласить вас на это импровизированное совещание, чтобы обсудить новость, которая может изменить ход боевых действий на территории САСШ.

– А что случилось, Виктор Сергеевич? – поинтересовалась Антонова. – И какие такие известия вы получили, хорошие или плохие?

– Скорее хорошие, чем плохие, – улыбнулся Ларионов. – Но для начала я хочу спросить вас, Нина Викторовна, и вас, Александр Александрович, знаком ли вам некий Иван Васильевич Турчанинов? Чтобы вам было легче вспомнить, подскажу: он в свое время окончил Николаевскую академию Генерального штаба в Санкт-Петербурге и имел чин полковника гвардии…

Антоновой этот человек, видимо, был хорошо знаком. Она кивнула адмиралу и вопросительно посмотрела на генерала Пушкина. Александр Александрович потер лоб, пытаясь что-то вспомнить, а потом произнес:

– Кажется, я вспоминаю, о ком вы говорите, Виктор Сергеевич. Вскоре после выпуска меня из Пажеского корпуса в чине корнета, Конный полк, в котором я имел честь служить, после начала войны с англичанами и французами, занимался охраной побережья Финского залива от возможной высадки десанта союзников. Во время патрулирования побережья мне довелось несколько раз встретиться с офицером, проводившим топографическую съемку местности. Кажется, его фамилия была Турчанинов.

Потом, уже после войны, до нас дошли слухи о том, что сей офицер, дослужившийся до чина полковника, самовольно покинул армию и уехал из России. Рассказывали, что он отправился в Лондон, где не раз встречался с господином Герценом, выпускавшим грязный антирусский листок, именуемый «Колокол»…

– Именно об этом человеке сегодня и пойдет речь, – кивнул Ларионов. – Дело в том, что до нас дошла информация о том, что отставной генерал армии северян Джон Бэйзил Тёрчин собрал группу вооруженных повстанцев и начал партизанскую войну против правительства САСШ. А именно так начал именовать себя Турчанинов после эмиграции в САСШ.

– Этого не может быть! – воскликнул Пушкин. – Как генерал северян, пусть и отставной, может поднять оружие против своих?!

– В жизни часто происходит много необычного, Александр Александрович, – сказала Нина Викторовна. – Вспомните маршала Наполеона Бернадота. Ситуация изменилась, и он стал воевать против Бонапарта. А потом еще и стал королем Швеции. И таких людей во все времена было предостаточно.

– Александр Александрович, – произнес Бережной, – для нас главное – это то, что своими действиями полковник Турчанинов может сильно помочь армии конфедератов. Он хороший военный – генеральское звание он получил за свои боевые дела во время гражданской войны, к тому же он хорошо знает театр боевых действий и пользуется авторитетом и любовью у тех, кто сражается под его знаменем. Достаточно сказать, что когда в 1861 году солдаты 19-го Иллинойского полка выбирали себе командира – да-да, было такое в армии северян, – то из двух кандидатов победил полковник Турчанинов.

– А кто был вторым кандидатом? – поинтересовался генерал Пушкин.

– Соперником «Русского Грома» – так подчиненные стали называть своего командира – оказался тогда еще полковник Улисс Грант, будущий командующий войсками северян и будущий президент Соединенных Штатов.

– Понятно, – задумчиво произнес Пушкин. – И как вы, господа, собираетесь использовать отряд генерала Турчанинова? Кстати, насколько он многочисленный?

– Точная численность отряда Турчанинова неизвестна, – сказал Бережной. – И вообще все, что связано с его боевыми действиями, можно считать заслуживающей доверия информацией лишь условно. Часть сведений – на уровне слухов.

– Виктор Сергеевич, – встрепенулась Антонова, – я бы перепроверила всю имеющуюся информацию и попыталась установить надежную связь с Турчаниновым. Ведь если его отряд представляет реальную силу…

Тут Нина Викторовна развела руками, словно показывая, какие широкие перспективы могут открыться перед армией конфедератов.

– Именно это мы и хотим сделать, – улыбнулся Бережной. – Мы с Виктором Сергеевичем связались по рации с Петербургом и обговорили с графом Игнатьевым возможность использования отряда полковника Турчанинова.

– Но, господа, надо для начала дождаться, чтобы государь простил Турчанинова за самовольное оставление России и фактическое дезертирство, – озабоченно произнес Пушкин.

– Александр Александрович, – кивнул головой Ларионов, – об этом я тоже переговорил с графом Игнатьевым. Как оказалось – мир тесен, Турчанинов и Игнатьев знакомы. Турчанинов проводил картографические съемки на побережье Балтики, а Игнатьев в это же время занимался весьма деликатными делами по ведению разведки и контрразведки в штабе генерал-адъютанта Берга, командующего Балтийским корпусом.

Граф Игнатьев берется выхлопотать у государя прощение для полковника Турчанинова. Так что после окончания Североамериканской кампании он сможет вернуться домой. Или, если он захочет, мы его с удовольствием примем у себя в Югороссии.

– Отлично! – воскликнул Пушкин. – А кого вы хотите отправить к полковнику?

– У нас на примете два человека, – сказал Бережной, переглянувшись с Ларионовым. – Первый – кадровый разведчик русской армии. Назовем его господином Шмидтом. Он имеет большой работы за границей, прекрасно знает английский и немецкий языки, неплохо ориентируется в политических делах. Мы познакомились с ним во время захвата Константинополя кораблями нашей эскадры.

Кроме того, он лично знаком с Турчаниновым – они учились вместе в Академии Генерального штаба. Так что им будет легче найти общий язык.

– А кто второй? – поинтересовался Пушкин.

– Вторым будет наш человек, обученный тактике ведения партизанской войны и прочим хитростям. У него большой опыт спецопераций, так что он будет весьма полезен полковнику Турчанинову…

– Вячеслав Николаевич, – Нина Викторовна повернулась к Бережному, – вы хотите отправить к Турчанинову Колю Бесоева?

– Да, Нина Викторовна, – кивнул Бережной. – А то засиделся он без дела, все достает меня, просится отправить его туда, где погорячее.

– Ну хорошо, я не против, – согласилась Антонова. – Думаю, что он не подведет.

– Кроме того, с ним будет группа спецов – связистов, подрывников, снайперов, а также военврачей. Я лично отберу их и проинструктирую.

– А какова моя роль в этом деле? – поинтересовался Пушкин.

– Александр Александрович, – Бережной внимательно посмотрел на генерала, – вам придется взаимодействовать с отрядом Турчанинова. Поэтому нам бы хотелось, чтобы вы прослушали краткий курс истории партизанских действий в тылу врага. Вам фамилия Ковпак не знакома?

– Это, видимо, какой-то малоросс? – ответил Пушкин.

– О нем вам расскажут, и вы оцените всю гениальность этого человека. Полагаю, что вам будет очень интересно о нем узнать.