Меч королей

— Да я не о том. Как насчет того, чтобы заколоть этих скотинок, освежевать и пустить на жаркое?

— Съесть их? — Финан в ужасе посмотрел на меня.

— Мы на их мясе неделю уж точно должны продержаться?

— Ну ты и варвар! — воскликнул ирландец. — Уговаривать отца Оду будешь сам.

Отец Ода не мог одобрить этой идеи. Церковь запретила пастве употреблять в пищу лошадиное мясо, потому что, как уверяли клирики, плоть эта служила для языческих жертвоприношений. По правде говоря, мы, язычники, неохотно приносим коней в жертву Одину, потому что они очень ценные. Хотя в трудные времена дар в виде скакуна способен умилостивить богов. Я такие жертвы приносил, но всегда неохотно.

— Отца Оду никто не заставляет есть конину, — заметил я. — Пусть себе живет на мышином помете.

— А вот я не могу, — отрезал Финан. — Мне нормальная пища нужна. Может, тут где рыба продается?

— Конина хороша на вкус, — гнул свое я. — Особенно если лошадь старая. Мой отец уверял, что печень старой лошади больше всего по вкусу богам. Он однажды приказал мне забить жеребенка и попробовать его печень. Она и правда оказалась отвратительной. Поэтому отец вседа непременно настаивал, чтобы лошадь была старой. Только не нужно держать на огне слишком долго, лучше прожаривать так, чтобы получалось немного с кровью.

— Господь милосердный! — воскликнул Финан. — А мне казалось, что твой отец был христианин?

— Ну да. И всякий раз, поев конской печени, добавлял этот грех к исповеди, и дело с концом.

— А что, если твоя Бенедетта откажется есть конину? — лукаво поинтересовался Финан. — Она ведь добрая христианка.

— Моя Бенедетта? — переспросил я.

Он только хмыкнул, а я подумал про Эдит в далеком Беббанбурге. Неужели на севере и впрямь чума? И если да, то добралась ли она до моей крепости? Йорунд слышал вести, что зараза свирепствует в Эофервике, где жили бывший зять и два моих внука. Я коснулся амулета и помолился про себя богам. Финан заметил жест.

— Беспокоишься? — спросил он.

— Не следовало мне уезжать из Беббанбурга, — буркнул я.

Я знал, что тут Финан со мной согласен, но у него достало сообразительности не показывать этого. Он просто уставился на залитую солнцем гладь реки, а потом вдруг напрягся и схватил меня за руку:

— Что там такое?

Я очнулся от своей задумчивости и заметил, что Иммар вскочил и таращится вниз по течению. Потом он повернулся, посмотрел на меня и указал на восток. Там над частоколом появилась мачта, перекрещенная реем, со свернутым парусом на нем.

— Назад! — крикнул я Иммару. — И мальчишек с собой уведи! Алайна, сюда!

Мы намеревались устроить для сына Гуннальда сюрприз, когда он прибудет. Обычно, как поведали нам пленники, на пристани находился хотя бы один человек, чтобы принять конец со швартующегося корабля.

— Господин, Лифингу Гуннальдсону требуется помощь, — объяснил мне Деогол, однорукий охранник. — Ему не под силу управляться с кораблем так, как это делал его отец. Если на пристани никого не оказывалось, Лифинг дул в рог, и мы бежали на подмогу.

— А если никто ему не поможет? — осведомился я.

Деогол пожал плечами:

— Тогда, господин, наверное, он приткнется где-то к берегу.

Я настоял, чтобы судно обнаружило пристань пустой и некому было помочь Лифингу Гуннальдсону швартоваться. Заметив на ней чужаков, работорговец может что-то заподозрить и предпочтет держаться вдали от берега до тех пор, пока не увидит знакомое лицо. Рисковать я не мог. Уж лучше пусть сочтет, что караульные дрыхнут, и швартует корабль сам.

Я не был уверен даже, что идет нужный нам корабль, но на нем не убрали мачту, а ни одно судно с мачтой не могло пройти под мостом. Значит, раз он поднялся так высоко по реке, его пристань лежит где-то неподалеку от места, где вода бурлит и пенится вокруг свай.

Мы с Финаном вернулись в дом, где Бенедетта играла с маленькими детьми. Веселый смех, подумалось мне, редко оглашал эти мрачные комнаты, и жаль было прерывать его. Я хлопнул в ладоши:

— Всем тихо! Ни звука! Беорнот! Если хоть один из этих ублюдков пискнет, можешь убить его. — Я имел в виду четверых пленных охранников, сидевших в меньшей из клеток. О молчании пленников позаботиться предстояло Беорноту, тогда как отец Ода и Бенедетта должны были проследить, чтобы не шумели дети или освобожденные рабы.

Я и Финан расположились прямо за выходящей на пристань полуоткрытой дверью. Немного позади нас ждали еще пятеро, все в кольчугах и при мечах. Я выглянул, не покидая укрытия, и увидел, что мачта приближается. Затем показался нос корабля. На штевне возвышался небольшой деревянный крест. Судно двигалось мучительно медленно, преодолевая встречное течение и отлив.

— Они устали, — пробормотал Финан, имея в виду гребцов.

— Им пришлось проделать неблизкий путь.

— Бедолаги, — проронил мой друг, вспоминая то время, когда мы с ним были прикованы к банкам и ворочали мозолистыми руками весла, стараясь не встречаться взглядом с людьми, вооруженными плетью. — Но это наш корабль, — добавил он угрюмо.

Определенно, то был невольничий корабль, потому как между банками расхаживали двое с хлыстами. Еще трое стояли на корме. Один из них, русоволосый мужчина в высоких сапогах и белом кафтане, орудовал рулевым веслом. Два члена команды занимали место на носу. Один держал в руках рог, другой швартов с петлей на конце.

— Семеро, — сказал Финан.

Я кивнул, наблюдая за тем, как корабль поворачивает к пустой пристани. Река бурлила белопенными потоками под арками моста. Сила течения застала рулевого врасплох, и судно снесло вниз по реке.

— Навались, ублюдки! — скомандовал он, и двое с плетьми принялись полосовать спины гребцов.

Но было поздно. Корабль скрылся за оградой, и прошло несколько минут, прежде чем он снова появился в поле зрения. Рабы, подгоняемые плетью, гребли теперь вовсю, а рулевому хватило ума взять курс с запасом, выше пристани.

— Навались! — кричал он. — Навались!


Пропел рог, требуя помощи, но мы продолжали прятаться в темном дверном проеме.

Засвистели плети, гребцы налегли на длинные весла, корабль двинулся к пристани, но течение все равно сносило его.

— Навались! — заорал рулевой.

Лопасти окунулись, черпнули воду, и корабль вошел в промежуток между развалиной и пустым причалом, но рулевой снова не рассчитал, оказавшись теперь слишком далеко от пристани, и течение потащило его на полузатопленное судно.

— Втянуть весла! — взревел русоволосый, не желая лишиться драгоценных лопастей при столкновении с развалиной.

Финан хмыкнул. Мореходом ирландец не был, но оценить неуклюжесть в обращении с кораблем мог. Невольничье судно навалилось на старый корабль и прижалось к нему, а на причале не было никого, кто мог бы принять конец.

— Эльфрин! — крикнул в нашу сторону рулевой. — Эльфрин, лежебока проклятый! Иди сюда!

Эльфрин, как мы выяснили, командовал оставленной в усадьбе охраной и был первым, кого я убил. К этому времени он уплыл уже далеко по реке и наверняка приткнулся к какой-нибудь отмели, а чайки пировали на его вздутом трупе.

Один из членов команды, держа канат, перебрался через сгнившую посудину на причал и подтащил нос судна к западной пристани. Закрепив швартов, он поймал брошенный с кормы конец и подтянул корабль на стоянку. Гребцы сидели, согнувшись, на банках. На спинах у некоторых я заметил кровь. У меня на спине до сих пор остались отметины от плети.

— Эльфрин! — снова гаркнул в нашу сторону рулевой и опять не дождался ответа.

До меня донеслась приглушенная брань, потом стук тяжелых весел, складываемых посреди судна. Один из моряков принялся расковывать гребцов с двух ближних к носу банок, и мне припомнились дни на «Купце», невольничьем корабле, где тянули жалкую лямку мы с Финаном и как осторожно вела себя команда, когда приходило время снимать с нас цепи. Нас освобождали по два зараз и в сопровождении вооруженных хлыстами и мечами людей отправляли в лачугу, служившую нам домом. Сын Гуннальда принимал, похоже, такие же предосторожности. Еще один из членов экипажа проверил, надежно ли закреплены два швартова, потом добавил к ним третий.

— Пошли! — скомандовал я.

Я намеренно выждал, пока корабль не будет причален к пристани, чтобы, заметив нас, команда не успела отвести его. Теперь, с тремя заведенными швартовами, пути для отступления у вновь прибывших не было. Да они и не пытались. Русоволосый, устроивший такую неразбериху при подходе корабля к берегу, просто стоял на корме и смотрел на нас.

— Вы кто такие? — крикнул он.

— Люди лорда Варина, — отозвался я, решительным шагом направляясь к пристани.

— И кто такой, черт побери, лорд Варин?

— Человек, захвативший этот город, — сообщил я. — Добро пожаловать в Восточную Англию.

Новость его озадачила, и он продолжал таращиться, пока мы подходили все ближе. Мечи наши были в ножнах, и поспешности мы не выказывали.

— Где мой отец? — спросил русоволосый, снова обретя голос.

— Это толстый такой малый?

— Да.

— Где-то тут, — уклончиво ответил я. — Что привезли?

— Привезли?

— Груз какой?

— Никакого.

— Нам сообщили, что ты возил рабов во Франкию. Ты их даром раздавал?

— Нет, ясное дело!

— Значит, выручил за них деньги? — осведомился я, встав у кормы судна.

Лифинг Гуннальдсон уловил, к чему клонится дело, и сник.

— Нам заплатили, — промямлил он.

— Так, значит, ты доставил деньги! — радостно воскликнул я. — Переправляй их на берег.

Он замялся, поглядел на своих парней, но на них не было кольчуг, а на нас были. Помимо прочего, у них имелись только короткие мечи или моряцкие ножи, а у нас у всех — длинные клинки. Лифинг все еще колебался, пока не заметил, как рука моя опустилась на эфес Вздоха Змея. Тогда он сошел с рулевой площадки, залез под нее и выудил деревянный сундучок — судя по усилию, которое ему пришлось приложить, чтобы поднять его, весьма тяжелый.

— Это всего лишь таможенная пошлина, — заверил я его. — Давай это на берег!

— Таможенная пошлина? — уныло проговорил он, но подчинился.

Сойдя с корабля, Лифинг опустил сундучок на пристань. Весело звякнули монеты. Физиономия работорговца, красная от ветра и солнца, слегка посерела.

— И сколько вы хотите?

— Открывай! — велел я.